Иностранка

– Чем обязаны поручик, в столь поздний час? – глухо спросил, вставая Кирилл Петрович.

– У меня приказ на ваш арест, господин Озеров, – произнес Чернышев, обращаясь к отцу Маши. – А так же вашей жены госпожи Анны Андреевны, а также Марии Кирилловны и Сергея Кирилловича. В вашем доме будет учинен обыск, а вы будете препровождены в тюрьму.

– Могу я знать, за что я арестован? – высокомерно произнес Озеров.

– Вы подозреваетесь в покушении на жизнь господина Зубова. Вот приказ из тайной канцелярии, – прочеканил Чернышев.

– Покушение на жизнь? Я не понимаю в чем дело? – опешил Озеров.

– Мне неведомы все обстоятельства дела, господин Озеров, – важно заметил гвардеец. – В приказе лишь сказано, что ваше семейство намеревалось отравить ядом господина Зубова, а после могли и извести государыню нашу Екатерину Алексеевну.

– Святый Боже! Как такое Вы говорите? – вскричала в ужасе Анна. – Да как же мы могли государыне нашей, заступнице и благодетельнице желать подобного?

– Не могу знать, сударыня, – пробубнил Чернышев. – Но требую, чтобы вы немедля оделись и затем, мы незамедлительно доставим вас всех в Петропавловскую крепость, как и велено по приказу.

– Но это какое-то недоразумение, – удивленный и пораженный случившимся, проговорил Сергей.

– Мне надобно переговорить с государыней, – начал Кирилл Петрович.

– Мне велено вас арестовать, и более я не намерен говорить с Вами, господа, – уже раздраженно заметил Чернышев. – Даю вам пять минут на сборы. В противном случае нам придется сопроводить вас в карету силой.

– В таком случае, я готов следовать за вами, – ответил высокомерно Озеров. – Но мои дети, они тут ни при чем и…

– Приказ указывает на всех, – прочеканил Чернышев.

– Я к вашим услугам господа, – тут же заявил порывисто Сергей, и тоже вышел вперед. Двое из гвардейцев вышли в парадную, ожидая, когда из гостиной выйдут Озеровы. Кирилл Петрович и Сергей уже направились к дверям.

– Боже! Кирюша, Сереженька, но как же это?! – воскликнула истерично Анна Андреевна. – Мы должны написать государыне, чтобы хотя бы понять, в чем нас обвиняют.

– В крепости у Вас будет достаточно времени сударыня, чтобы писать письма, – желчно заметил Чернышев. – Следуйте за своим мужем, у нас мало времени.

Озерова, причитая, пошла за Кириллом Петровичем, который, уже войдя в парадную, прикрикнул на слугу:

– Демьян, подай нам верхнюю одежду и шляпы!

– Слушаюсь, Кирилл Петрович, – кивнул слуга и бросился исполнять приказ хозяина.

Маша же видя, что матушка также направилась прочь из гостиной и, отмечая, как Чернышев и еще один гвардеец, видимо ждут, когда и она последует за матерью, испуганным взором смотря на гвардейцев, прошептала:

– Подождите…

Она смотрела на все происходящее, словно на дурной дикий сон, осознав, что ее поступок, стал причиной этого чудовищного ареста ее и ее родных, и именно она была повинна во всем этом. Но, когда Гриша говорил ей о платке и отравлении, все хоть и казалось девушке страшным, но все равно воспринималось Машенькой, словно некая игра или дурной сон. Но теперь, этот дурной сон с гвардейцами и арестом стал жуткой суровой реальностью. И вот, солдаты государыни, неумолимые и мрачные, сейчас арестовывали ее семью и намеревались везти их в крепость. Девушка неистово боялась этой самой крепости и теперь ощущала, что попала в такую ужасную историю, о которой даже не упоминал ей Чемесов. Она понимала, что надо немедленно, снова известить Григория обо всем, что теперь происходило. Ведь он обещал ей помочь, если что-то пойдет не так. Но гвардейцы уже недовольно смотрели на нее.

– Мне надо написать письмо! – выпалила порывисто Машенька.

– Я уже сказал вашей матушке, что в крепости Вы, барышня вольны написать столько писем, сколько сочтете нужным, но сейчас Вы должны следовать за нами, – заметил поручик.

– Нет! Мне надо написать и…

– Сударыня, не заставляйте меня применять силу. Будьте благоразумны, – увещевательно приказал Чернышев.

– Нет! – выпалила Машенька как-то невозможно по-детски и попыталась отбежать от гвардейцев в дальний угол гостиной. Чернышев сделал знак одному из своих людей и, гвардеец проворно приблизившись к девушке, схватил ее за локоть и потянул за собой.

– Пустите! – прокричала в истерике Маша, пытаясь вырваться из рук гвардейца, который удерживал ее за локоть. Озерова, видя истерику дочери, холодно и строго произнесла:

– Молчите, Мария! Ведите себя, как подобает Вашему положению!

Маша, несчастно бросила затравленный взор на матушку и, поджав губки, перестала вырывать свою руку. Она медленно поплелась вслед за гвардейцем, ощущая, как к ее глазам подкатывают слезы страха от предстоящей поездки в тюрьму. Они вышли в парадную, где Кирилл Петрович и Сергей уже надевали свои шляпы.

В следующий момент Анна Андреевна пошатнулась и едва не упала. Кирилл Петрович тут же устремился к жене и придержал ее в своих руках. Анна начала хватать ртом воздух и захрипела, словно не могла дышать.

– Моей жене нехорошо! – воскликнул Кирилл Петрович, обернувшись к Чернышеву. – У нее больное сердце! Ей нужен лекарь!

– У меня приказ доставить вас в Петропавловскую крепость. Там лекарь осмотрит ее, – прочеканил в ответ поручик.

Едва он произнес эти слова, как Анна повисла на руках мужа и, закатив глаза, глухо болезненно прохрипела:

– Колдунья была права… мы все погибнем…

В следующий миг Озерова лишилась сознания. Кирилл Петрович стремительно подхватив жену на руки, положил ее на небольшое канапе, стоящее в парадной. Озерова не дышала. Маша и Сергей хотели броситься к матери. Но гвардейцы не позволили им этого. Кирилл Петрович уткнул свою голову жене в грудь, ощущая, что она не дышит.

– Аня! Анечка! – хрипел он. Но она не шевелилась.

– Пустите меня! – выпалила сквозь слезы Машенька, вновь пытаясь высвободиться из рук гвардейца, который удерживал ее.

– А ну, стой смирно, егоза! – зло выкрикнул светловолосый гвардеец, удерживающий Машу.

Чернышев быстро приблизился к чете Озеровых и, приложив руку к шее Анны, нахмурился и уже спустя минуту глухо заявил:

– Она мертва. Сердце не бьется.

– Матушка! – вскрикнула громко Маша, чувствуя, как от дикой боли сжалась ее сердечко.

Спустя десять минут, безжизненное тело Анны Озеровой оставили в особняке, под присмотром дворовых, которые должны были похоронить хозяйку.

Кирилла Петровича, который тяжело плелся за гвардейцами, опустив понуро плечи, Машу, плачущую горькими слезами и Сергея, лицо которого походило на каменное изваяние, вывели на улицу. Посадив и закрыв арестантов в темной карете с решетками на окнах, гвардейцы вскочили в седла и вся мрачная кавалькада устремилась в сторону Невы, к далеким бастионам Петропавловской крепости…

Глава IV. Петропавловская крепость

Заячий остров, Петропавловская крепость,

1790 год, Май, 10

Шум голосов в гулком коридоре, заставил Машеньку прислушаться и открыть глаза. Она привстала с каменного ложа, покрытого соломой, и медленно поднялась на ноги, одернув юбку. Обхватив себя руками и стараясь согреться в холодной и сырой камере, в которой она находилась, девушка напряженным взором посмотрела на железные прутья решетки, вставленной в окошко железной двери.

Уже вторые сутки она находилась в этом мрачном, полутемном, грязном помещении в одиночестве. Еще вчера, на рассвете ее вместе с отцом и братом гвардейцы доставили в Петропавловскую крепость. По приезду их встретил комендант тюрьмы Глушков, полноватый и неприятный человек. Быстро ознакомившись с бумагой, которую передал ему Чернышев, комендант кратко объявил прибывшим, что по приказу императрицы Озеровы будут находиться в крепости до особого распоряжения. После этих слов Маша, которая проплакала всю дорогу, сидя в казенной арестантской карете с братом и отцом, вновь задрожала всем телом, понимая, что своим необдуманным поступком обрекла себя и своих родных на тюремное, неизвестно на какое время заключение. Неистово боясь этой жуткой тюрьмы, и желая только одного – выбраться отсюда и спасти отца и брата, девушка попыталась попросить у коменданта Глушкова перо и чернила, чтобы написать письмо. Чемесов теперь являлся единственной их надеждой на спасение, ведь он обещал в случае провала помочь ей. Но комендант, оглядев Машеньку с ног до головы неприятным пронзительным взором, проигнорировал ее просьбу, и велел развести прибывших по разным камерам. Уже через полчаса, разлучив ее с родными, девушку привели в камеру с каменными стенами, мрачную, холодную и сырую. Ее надсмотрщик показал ей отхожее место в углу камеры. Это было просто отверстие в каменном полу, под которым находилась выгребная яма, из которой шло нестерпимое зловоние. Пока девушка в истеричном ужасе оглядывала неприглядную влажную камеру и каменное ложе с охапкой соломы, надсмотрщик проворно покинул помещение, заперев Машу на железный засов снаружи. Его удаляющиеся шаги затихли спустя пару минут.

Оставшись одна, девушка в панике, начала осматривать жутковатое мрачное пространство, в которое совсем не попадал дневной свет. В камере, кроме каменного ложа и отхожего места, более ничего не было, не считая небольшого оконца с решеткой, которое виднелось почти под потолком. Уже через пару минут Машенька обнаружила снующих по полу мышей. Это вызвало у девушки еще большую истерику и она залезла с ногами на каменное ложе, которое было единственным возвышением в камере. На ее глаза вновь навернулись слезы и она долго, тихо плакала, чувствуя, что не выдержит долго такого существования. Все ее печальные, безотрадные мысли, отягощались еще и мучительными страданиями оттого, что ее матушка так неожиданно скончалась, и она так и не успела попрощаться с нею. Более никто не приходил к ней, и лишь пару раз, утром и вечером, за эти двое суток в камеру входил ее надсмотрщик и приносил скудный запас еды, состоящий из хлеба, лука и ледяной воды. Машенька пыталась говорить с ним, желая узнать, как долго ей находиться в этом чудовищном каземате и просила дать ей бумагу и чернила. Но худощавый и лысый солдат, не говоря ни слова, уходил и вновь запирал ее.