«Козни врагов наших сокруши…»: Дневники

Слава…
“Под Твоим Премудрым кровом
Воцарился правый суд,
И дана свобода слову, —
Процветает книжный труд.

Слава
Ты теперь нас призываешь
Под родныя знамена:[16 - Разумеется устав о всеобщей воинской повинности.]
Мы готовы, наш родимый,
Лишь цвела б наша страна”.

Слава…

Все народы удивлялись
Славе Русскаго Царя,
Стрелы вражьи притуплялись,
Александра не касались, —
Неслась слава за моря!

Слава…
Веселися ж, Русь Святая!
Веселися, край родной!
И, Царя благословляя,
Громко в честь ему воспой:

Слава…[17 - Стихотворение написано под впечатлением известия о прибытии Его Императорскаго Величества в Москву 25 августа 1870 года.]

Как видите, и “свободы” семинаристам предоставлено было достаточно, и ни малейших проявлений политических бредней не было заметно. Напротив: иногда проявлялась даже добрая инициатива со стороны учащихся. Так, в 1869 г. исполнилось тысячелетие со дня кончины Просветителя славян св. Кирилла; не в моде еще были тогда шумные юбилеи, как-то незаметно прошел этот юбилей. Но его заметили и отметили московские семинаристы: они испросили у ректора разрешение сделать сбор на икону первоучителей славянских для семинарской своей церкви. О ректор с радостью откликнулся на ту просьбу и пригласил преподавателей к участию в этом добром деле, и вот в семинарском храме явилась прекрасная аналойная икона, в серебряной ризе, для величаний в праздники наших первоучителей. В начале 70-х годов был голод в Самарской губернии; ученики по собственной инициативе собрали несколько рублей и, при письме отправили на голодающих чрез редакцию “Московских Ведомостей”. Помню ту детскую радость, когда покойный Катков напечатал письмо семинаристов в своей газете! Эти жертвы собирались из тех копеек, которыя отцы давали семинаристам на чай. Тогда ведь ни казеннаго чая, ни булок к чаю не полагалось: приносили в чайную корзину чернаго хлеба: бери и ешь, сколько хочешь, а хочешь – белаго – в коридоре стоит мальчик с хлебами, можешь купить. Но у иных не только на хлеб, но и на чай не было копейки. Бывало, пригласишь бедняка товарища к чаю, а он отказывается. “Что же, Егорушка, или не хочешь?” – “Поневоле не захочешь: боюсь привыкнуть, ведь своего-то чаю не на что купить. Хорошо тебе: у тебя уроки есть”. И вот за такого бедняка охотно внесешь свой двугривенный на какую-нибудь жертву: “Только впиши, брат, свое имя, а я за тебя внесу”. Да, было много еще хорошаго в наших семинариях сорок лет тому назад. Правда, еще Гораций сказал, что старики любят хвалить то время, когда они были молоды, но ведь было бы что хвалить… Что похвалит нынешний семинарист? Много ли добраго вспомнит? Вспомнит то, как он участвовал в сходках революционной молодежи? То, как он, любуясь своим мундиром (ох, уж эти мундиры! как они кружат головы нашим семинаристам!), ходил по городу, преставляя из себя “студента”, благо в большинстве провинциальных губернских городов университетов нет? Или как его товарищи издавали “Факелы”, “Семинарские Голоса” и подобную гадость, которую противно в руки взять порядочному человеку? Не говорю уже о семинарских союзах под водительством жидов, о съездах с смертными приговорами ректорам и архиереям и… Бедная “духовная” молодежь! И что с тобою случилось? Какой бес посеял среди тебя плевелы и заглушил в тебе добрую пшеницу? И ужели эти плевелы не будут вырваны с корнем? Ужели невозможно этого сделать? Ужели нельзя уничтожить раз навсегда ту отраву, которая дурманит тебя? Ведь, ты – надежда Церкви, надежда Руси родной, ты – родная дочь – питомица Церкви: аще в сурове древе сие творят, всуе что будет?! Если в школах – даже пастырских, веет дух отрицания, смуты, даже вражды к Церкви, чего ждать от светских школ? Веруем Господу, Пастыреначальнику и Главе Церкви, что Он внушит нашей церковной власти отбросить ложный стыд и трезво, строго по-церковному взглянуть на дело обновления нашего пастырства чрез пастырскую школу. Я винюсь, что употребил слово “ложный стыд”: оно как-то само собою подсказывается в данном случае. В самом деле: что мешает погнать вон из наших академий таких господ профессоров, которые, открыто проповедуя сочувствие “свободительному движению” и порицая епископа за его несочувствие этой мерзости, мнятся службу приносит Богу? Или тех, которые не стыдятся в своих многотомных сочинениях писать, что давать детям в руки Святое Евангелие – значит, делать их нравственными уродами? Или тех, что уверяют, будто протест против постройки идольскаго капища в нашей столице есть признак потери истиннаго понимания христианства? Да мало ли таких! А ведь они буквально воспитывают целые кадры учителей для наших пастырских школ – семинарий. А в уставах семинарий почему бы не пойти решительно, без всяких колебаний навстречу нуждам Церкви: не об новых языках заботиться, а о воспитании пастырскаго духа, о любви к святым отцам; не о мундирах заботиться, а просто бы нарядить всех питомцев духовных школ в одежду послушания: авось она облегчила бы и бюджет семинарий, отпугнув от них всех любителей мундиров; не допускать танцевальных вечеров семинаристов с епархиалками, а приучать их к исполнению уставов церковных, вводить во вкус, так сказать, той красоты церковной, которою восхищались даже мирские люди, любившие Церковь, как покойный А. Н. Муравьев, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский. Не стыдно ли, спросишь семинариста, почему праздник Преображения Господня празднуется 6 августа? Он не знает. Как перевести на русский язык тот или другой праздничный ирмос или даже тропарь? Молчит… Читал ли Муравьева о богослужении? или хотя Гоголя “Размышления о Божественной литургии?”… Увы… И все зло, по моему убеждению, в том, что задачи семинарий наших двойственны; именуясь школами пастырскими официально, оне готовят юношей и в ветеринары, и в медики, и в юристы, и куда угодно… А служение Церкви – на последнем месте. А на состав преподавателей в отношении их церковности смотрят сквозь пальцы. А с кафедр семинарских молодежь слышит, что нерукотворенный образ Христов – выдумка позднейших писателей, что Евангелия писаны не одним лицом, не сразу, что в них имеются позднейшия вставки… Та к пишут ведь господа профессора академий: почему же не сообщить это и молодежи, которая, конечно, не сумеет разобраться в бреде иудействующих профессоров. Уже и в наше время эти искорки лжи проникали на кафедры семинарския, но мы не давали им разгораться и в своих рукописных журналах смело отмечали их, а сверху принимались меры… А теперь кто следит за этим? Один святитель на днях рассказывал мне, как либерал-профессор академии обманывал московскаго первосвятителя Иоанникия: при входе его в аудиторию рукопись лекции мгновенно уходила в карман г. профессора, откуда появлялась взамен ея другая, и лекция продолжалась в самом благочестивом тоне… А ведь студенты все видели, все запоминали и теперь вспоминают.

Но довольно. Еще раз скажу: помолимся, чтоб Господь вразумил Св. Синод провести дело реформы во благо родной Церкви!

Приветствую моих читателей с наступлением Великаго поста.

Пост – весна душам. Пусть наша душа отдохнет и подышет благодатным воздухом святых молитв, покаянных размышлений, а чтобы это не безплодно было, понудим себя к воздержанию не только в пище, но и в слове, и в чтении того, что нам вовсе не нужно для спасения. Понудим себя к деланию заповедей Божиих, наипаче же к делам милосердия и всепрощения… Порадуем небожителей своим покаянием…

№ 59

Покаемся!

Пост – время покаяния, а что в наши смутные дни нужнее покаяния? Тучи гнева Божия сгущаются над нами, а чем мы умилостивим праведнаго Судию, как не покаянием? Наш долг – долг пастырей Церкви – громко призывать всех к покаянию наипаче в великие и святые дни Великаго поста. В сей мысли я долгом почел разослать по всем церквам моей епархии нижеследущее послание. Если хотя один грешник примет к сердцу мое слабое слово, то буду счастлив: ведь Господь сказал, что на небе бывает радость у ангелов Божиих и о едином грешнике кающемся – больше, чем о 99-ти мнимых праведниках, не требующих покаяния. Те м паче возрадуется сердце пастыря, когда увидит, что благодать Божия оросила его слово силою Божией, что оно пало на доброе сердце и принесло некий плод во славу Божию. Сею радостию радовался Апостол любви Иоанн Богослов, когда писал: для меня нет большей радости, как слышать, что дети мои ходят в истине (3 Ин. 4). Порадуются и добрые сотрудники мои о Господе – пастыри, видя овцу заблудшую, возвращающуюся в стадо Христово.

Божиею милостию

смиренный Никон, Епископ Вологодский и Тотемский,

возлюбленным о Господе чадам Церкви Вологодской

мир и Божие вседействующее благословение!

Настало время Святаго и Великаго поста, и святая матерь наша – Церковь Православная раскрывает пред нами книгу великаго ветхозаветнаго пророка Исаии, призывающаго всех грешников к покаянию. Приклоним, братие, уши сердечныя и выслушаем его обличения. 26 столетий прошло с тех пор, как возгремело грозное слово его, а оно так живо и действенно, как будто писано для наших дней. Сердце трепещет, внимая ему, как будто великий пророк стоит пред нами и своим глаголом жжет наши сердца. Не к одному какому-либо грешнику обращено грозное слово его, а к целому народу, и совесть наша свидетельствует, что весь народ Русский, тяжко пред Богом согрешивший, особенно в последние годы смуты и духовной распущенности, должен благоговейно внимать обличениям пророка.

“Слушайте, небеса, внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня. Вол знает владетеля своего, и осел ясли господина своего, а Израиль – не знает Меня, народ Мой не разумеет. Увы, народ грешный, народ, обремененный беззакониями!.. Оставили Господа, презрели Святаго Израилева, – повернулись назад. Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло “.

Братия и чада мои возлюбленныя! Православные русские люди! Не говорит ли вам совесть ваша, что Израиль – это мы, народ Русский, народ, обремененный грехами? Как древнему Израилю, народу Божию, вверено было слово Божие, то есть истинное учение веры, для того, чтобы он передал это сокровище всем народам земным, так и нам Господь вверил великое сокровище Православной веры для того, чтобы мы берегли это сокровище для всего человечества. Изменил Богу народ Еврейский, сам на себя призвал клятву Божию, когда кричал Пилату: кровь Его, то есть Иисуса Христа, на нас и на чадех наших, и проклятие отяготело на этом народе, и стал он поношением среди народов земных, и потерял он и царство свое, и язык свой, и веру свою подменил суеверием, и скитается он, рассеянный по всему лицу земному, как всеми презираемый бродяга, не имея отечества… А мы – храним ли вверенное нам Богом всемирное сокровище святой нашей веры православной? Дорожим ли ею? Не расхищают ли его разные еретики и раскольники, как волки хищные в одеждах овчих всюду бродящие? Дал нам Государь свободу исповедания, чтобы не стеснять никого из иноверцев: пусть каждый по своему Богу молится; а многие из нас бросают сокровище бесценное – веру Православную и меняют ее на ереси и расколы, не хотят знать учения матери своей Церкви, не хотят слушать Богом поставленных пастырей, идут на беседы к сектантам и лжеучителям и, слыша хулы на Церковь, смущаются, заражаются ересями, ибо не познали еще святой истины Православия во всей ея чистоте. “Вол знает владетеля своего”, а чада Церкви не знают, как учит их мать-Церковь! “Осел знает ясли господина своего”, а православные не могут еретику ответить: как и почему так учит святая Церковь Православная, к которой они принадлежат! Не стыдно ли это? Не грешно ли так равнодушно, особенно в наше смутное время, относиться к святому учению своей родной Церкви? А не зная учения своей веры, такие православные не могут и защитить ее и легко поддаются искушениям отпадения от веры в ереси и расколы. Не зная истинной веры, такие люди не знают и того, чего требует от них эта вера. Не знают, как надо жить по-православному. И вот, какой-нибудь сектант, еретик или раскольник приходит и говорит: “Смотрите, как плохо живут ваши православные: у них и пьянство, и распутство, и ложь, и обман, и леность, и сквернословие; идите к нам, смотрите, какие мы люди трезвые, трудолюбивые, честные, как мы любим друг друга, как помогаем друг другу”… Как будто наша святая вера учит порокам! Как будто уж нельзя быть и честным, и трезвым, и исполнять все заповеди Божии, оставаясь православным! Стыд покрывает лицо наше, братие возлюбленные, когда слышишь все это! Св. Церковь немолчно зовет гласом велиим: приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас! Ведайте, чада мои, что вера без дел – мертва есть! Ведайте, что говорит Господь: не всяк глаголяй Мне: Господи, Господи, внидет в царство небесное, а только тот, кто творит волю Отца Моего небеснаго… Церковь учит, что надо исполнять все заповеди Божии, что одно наружное, показное благочестие не спасет нас… Что же мы? Слушаемся ли своей любящей матери? Увы! Немало среди нас таких, которые охотнее слушают сектанта-лжеучителя, чем пастыря Церкви. Послушайте вот, как жалуется пророк Исаия на своих современников: горе тем, которые с ранняго утра ищут крепкаго напитка и до поздняго вечера разгорячают себя вином, а на дела Господни они не взирают… Горе тем, которые зло называют добром и добро злом, тьму почитают светом и свет тьмою, горькое почитают сладким и сладкое горьким! (5, 11–20). Беда мне, увы мне, плачет пророк Божий: злодеи злодействуют и злодействуют злодейски… Основания земли потрясаются, шатается земля, как пьяный, качается как колыбель, и беззаконие ея тяготеет на ней… (24, 16, 18, 20). Увы, народ грешный, народ, обремененный беззакониями!.. Оставили Господа, презрели Святаго Израилева!.. Две тысячи шестьсот лет прошло с того времени, как гремели эти обличения на улицах Иерусалима, но не отзываются ли они и сейчас в совести нашей, православные, как будто прямо относятся к нам? Не то же ли творится и ныне на Руси грешной? Не злодействуют ли злодейски злодеи и у нас? Не находится ли и среди нас немало людей, которые добро уже называют злом, а зло добром, тьму безбожных учений – светом, а свет Христова учения – тьмою? А таких людей, которые с ранняго утра ищут водки и до поздняго вечера разгорячают себя вином, – не встречаем ли мы на каждом шагу? Страшно подумать, больно говорить о том, сколько зла творится среди нас! Никогда, с самаго начала Руси, не было слышно на нашей земле такого богохульства, такого кощунства, какое слышали и слышат уши наши. Никогда не было такого отступничества от святой веры Православной, как в дни наши. Самые ужасные пороки ныне возводят чуть ли не в добродетели. Самыя добродетели ныне смешивают с пороками и тем лишают их всякой цены в очах Божиих. Ныне пляшут и любуются на безнравственныя зрелища в театрах – в пользу пострадавших от того или иного бедствия. Ныне ставят памятники безбожникам. Православные люди сквернят свои руки постройкою идольскаго капища. Распутство стало обыденным явлением. Отбить у соседа жену, прогнать свою, нанять лжесвидетелей, чтоб развестись, – да этому уж никто не удивляется. Убить, отравить, развратить, загубить душу – да об этом мы читаем в газетах каждый день. И это творится во всех слоях общества: и среди простого народа, и среди образованных людей. Полная распущенность нравов, уподобляются люди скотам несмысленным!..

И вот гремят над нами громы небесные. Потрясается земля в основаниях своих! Были землетрясения в отдаленных землях: на острове Мартинике погиб большой город с 40 000 жителей, погибла Мессина, – теперь трясется земля уже в наших русских пределах – в Семиреченской области. До тысячи человек убитых, а сколько раненых, сколько осталось семей без крова, без пищи и одежды! Но вразумляемся ли мы? Каемся ли во грехах наших? Надвигается на нас туча черная, чума страшная, смертоносная: она уже у границ наших, тысячи китайцев и наших братий русских косит она, как сухую траву: идет человек по улице и падает, и тут же умирает; соседний с нашими владениями город китайский вымер почти весь. Черная смерть никого не щадит: а мы – мы каемся ли, братья мои возлюбленные? Готовимся ли к смерти? Умилостивляем ли Господа Бога? Эта смерть уже переступила наши границы, уже в нашем Владивостоке, в расстоянии десяти-двенадцати дней пути от столиц наших: что же мы? Просим, умоляем Господа о помиловании? Горе мне, увы мне, приходится повторять с пророком Божиим: злодеи злодействуют и злодействуют злодейски по-прежнему!..

Братья мои, чада мои о Господе! Вот наступает Великий пост: Господь ждет нашего покаяния. Слышите, что говорит Он устами другого пророка: живу Я: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был. Обратитесь, обратитесь от злых путей ваших! Для чего умирать вам, дом Израилев? (Иез. 33, 11). Поспешите принести пред Господом покаяние во всех грехах ваших! Но не на словах только должно быть наше покаяние. Спешите принести плоды, достойныя покаяния, и опять повторяю: слышите, что говорит Господь чрез пророка Своего Исаию? Говорит к тем, которые лицемерно приходили в святой храм Его, молились по-фарисейски. Которые приносили и жертвы Господу, а сердце их было далеко от Господа и полно было беззакония и всякой неправды. К чему Мне множество жертв ваших? Крови тельцов и агнцев и козлов не хочу! Кто требует, чтобы вы топтали дворы Мои? Не нужны Мне курения ваши, праздничных собраний ваших не могу терпеть: собрание – и празднование! Праздники ваши ненавидит душа Моя, они – бремя для Меня, Мне тяжело снести их, потому что сопровождаются они пьянством и другими беззакониями! И когда вы простираете ко Мне руки свои, Я закрываю от вас очи Мои, и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови! Омойтесь, очиститесь, удалите злыя деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетеннаго; защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши как багряное как снег убелю; если будут красны, как пурпур – как волну, как лен убелю. Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли. Если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни это говорят! (Ис. 1, 11–20).

Что может сказать слабое слово человеческое после сих грозных, потрясающих и совесть, и сердце, и все существо человеческое, словес Божиих? Братия мои, чада мои возлюбленныя! Меч Божий уже висит над нами: чума, страшная черная смерть уже косит тысячами соседей наших китайцев, уже проникла в наши пределы… Господь еще ждет нашего покаяния, еще милует, еще долготерпит нам. Поспешим покаяться, исправиться. Дадим обет воздержания от пьянства, всем сердцем возненавидим грехи блудные, грехи мерзостные. Отбросим гордость, простим от всего сердца всем, кто в чем-либо согрешил пред нами. Начнем жить по-христиански, по-православному. Будем послушными сынами святой матери-Церкви, и она помолится за нас грешных правосудному, но и милосердому Господу. И тогда услышит Он молитвы наши, услышит вопли кающихся и отвратит гнев Свой, на ны праведно движимый. И минует нас гроза Божия, за молитвы Пресвятыя Владычицы Богородицы, нашей крепкой и усердной Заступницы. И речет Господь черной смерти, моровой язве или чуме: молчи, престани! И отдохнет тогда наша грешная, нашими грехами измученная Русь. И возрадуются ангелы Божии на небе нашему покаянию, нашему обращению к Богу.

Господи Боже, Спасителю наш! Боже правосудный и многомилостивый! Не вниди в суд с рабами Твоими! Отврати гнев Твой, праведно на нас движимый! Удержи меч Твой, готовый посещи нас! Согрешихом, беззаконновахом, неправдовахом пред Тобою; недостойны мы милости Твоей! Но не ради нашей грешной молитвы – ради молитв Пречистой Матери Твоей и святых угодников Твоих, наших братий по плоти – смилуйся над нами, прости нас и помилуй, помилуй, помилуй! Аминь.

№ 60

О пастырских домашних беседах с прихожанами

Редко приходится мне беседовать с моими читателями об отрадных явлениях в нашей церковной и общественной жизни: добро приходится собирать по крупицам, а говорить все только о печальном и безотрадном… Может быть, так и подобает: ведь мы живем в юдоли плачевной, ведь о таких людях, как мы грешные, давно сказано: несть радоватися нечестивому… Те м отраднее отметить хоть что-нибудь доброе и хорошее.

Писал я, что наши “светильники гаснут”, что наше духовенство погружается в житейский материализм, что дух пастырства отлетает от пастырей… Больно говорить об этом, хотелось бы уверить себя в противоположном, и рад-рад бываешь, когда то тут, то там мелькнет огонек и теплым лучом озарит облегающий со всех сторон полумрак. Есть еще на Руси добрые пастыри, всю свою душу, все свое любящее сердце отдающие своим пасомым. А если они есть, то еще есть и надежда, что Русь наша жива, что если ея пастыри возгреют в своих сердцах благодатный огонек ревности о Боге, то и она обновится, и милость Божия к ней возвратится. И думаю я, что заботы о материальном обезпечении сами по себе много не помогут делу, – дело показывает, что добрые-то пастыри и проявляют свое делание во спасение ближняго именно там, где царит беднота в среде их пасомых, а вследствие темноты духовной и всякая нравственная муть…

Вот что пишет мне один из таких пастырей – смиренных трудников нивы Господней.

“Прихожане мои крестьяне, вследствие малоземелья и отсутствия каких бы то ни было заработков, крайне бедны. Рядом с материальной бедностью царит и бедность духовная. Всевозможные пороки, и тайные, и явные, пьянство, суеверия и предрассудки, полное охлаждение к молитве домашней и церковной, отчуждение от храма, отсутствие всякой церковности – вот показатели той нравственной бедности и духовной тьмы, какия господствуют среди моих прихожан. К прискорбию, некому здесь разгонять царящую духовную тьму, некому просвещать этих бедных овечек стада Христова. Священники здесь не уживаются: за последние четыре года здесь переменилось шесть священников”.

Вот великое зло нашей церковной жизни: пастыри все ищут более злачных мест, где могли бы больше получать млека и хлеба, и бегут оттуда куда сами же просились, когда гнала их нужда в насущном хлебе. Такой приход не успеет сродниться с своим пастырем, и пастырь с своими пасомыми, как уже расходятся, и приход сиротеет… Может ли при таких условиях образоваться та духовная, благодатная связь между ними, которая сродняет души навсегда и ради которой пастырь готов жертвовать всеми благами на земле, лишь бы не покинуть своих родных, Богом ему данных чад? И почему бы молодым, малосемейным-то пастырям не поработать на бедной ниве? Увы, снова с горечью приходится сказать: забывают нынешние кандидаты священства столь утешительное, столь трогательное обетование Господа: ищите прежде всего царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам! Ныне все наоборот – ищут прежде вот именно сего приложения – так сказать – авансом его требуют от Господа, а затем уже – обещают – искать царствия Божия! И вот шесть священников сбежали с беднаго захолустнаго прихода в продолжение всего только четырех лет, а седьмой – дай ему Бог сил и разумения – пишет мне:

“С болью и сокрушением сердечным год тому назад начал я служение свое в этом приходе. Признаться: не хотелось быть наемником, хотелось быть добрым пастырем бедных словесных овец. Главным делом я поставил: проповедь церковную, собеседования и чтения. Помимо чтений в праздники, в местной церковно-приходской школе, я завел в приходе так называемыя пастырския вечерния хождения по домам прихожан и в будни. Делается это у меня так. В церкви объявляю, что в такой-то день буду в доме такого-то прихожанина, причем предлагаю собраться туда же и ближайшим соседям этого прихожанина. С одним из членов причта являюсь в означенный дом и начинаю чтение и беседу. Читаю, обыкновенно из Евангелия и Апостола с объяснениями, из Пролога, из духовных журналов, Троицких и Афонских листков, разных сборников и житий святых. Многие просят почитать книжку о сельском хозяйстве, а то и просто хорошую газету, показать картинки… Чтения и беседы, самыя задушевныя и безъискусственныя, затягиваются иногда до полуночи и всегда заканчиваются чтением вечерних молитв и общим пением. На следующий вечер назначаю чтение в другом доме, а там и в третьем и т. д. Прихожанам моим такое пастырское посещение их домов сильно понравилось. Многие из них приходят ко мне на дом и просят прочитать у них, “наставить их”, как они выражаются. А вот и плоды сего хождения по домам: по ночам в селе не кричат и не дебоширят, как это было прежде, меньше встречается пьяных, и больше людей стало ходить в церковь. Благодарю Господа и за это. Мне невольно припоминаются слова Апостола Павла: “три года учил я вас и день и ночь”, разумеется, переходя из дома в дом, куда собирались его, поучающаго, слушать. Эти духовные плоды исполняют меня ревности еще и еще послужить и потрудиться для богодарованной мне паствы. Одно сокрушает меня – недостаток в духовных книгах и журналах и в отсутствии средств для приобретения таковых. В церкви, кроме епархиальных и церковных ведомостей, нет ни одной книжки, а денег я застал всего 15 рублей; личных средств и подавно у меня нет!”

В заключение священник просит у меня каких-нибудь книжек и листков: “всякой книжке и всякому листочку здесь будут рады, ибо здесь ощущается большой глад и большая жажда духовная. Ради Бога помогите мне утолить их”.

Вот пример того, что может сделать добрый пастырь в своем приходе. Уж для таких-то домашних бесед не нужно больших средств, такия-то беседы не отнимут того времени, которое сельский батюшка употребляет в поле на работе. Отчего не отдать свободные зимние вечера таким беседам? А между тем – сколько добра-то внесли бы оне в души пасомых! Сколько света в эту темную, но жаждущую света среду! Какую трогательную картину представляли бы! Семья добрых прихожан, тут и отцы, и матери, и детки-подростки, и малютки, все с открытым сердцем, с жаждою послушать что-нибудь “божественное”… Припоминаю я свое детство. Именно такую картину представлял наш дом, хотя это был дом не священника-пастыря, а простаго сельскаго дьячка, в вечера Великаго поста или накануне больших праздников. Сижу я, тогда еще мальчик лет 8–10-ти, за столом и читаю жития святых – Четьи-Минеи, или Благовестник Феофилакта, или творения святителей Тихона, Димитрия, Златоуста, взятыя нарочито для сего из церковной библиотеки. Не всегда горела и сальная свечка: ее заменял самодельный ночник или простой черепок от горшка, куда вливалось конопляное масло и вкладывался фитиль из бумажной пряжи. Звонко раздается мой детский голосок, с благоговением внимают ему мои простые слушатели-крестьяне, пришедшие из дальних деревень поговеть или же на праздник, чтобы ночевать у своего любимца – стараго дьячка Ивана Андреевича.[18 - У этого “любимца” было полприхода прихожан-крестников: вся беднота, к кому никто не шел в кумовья, просили Ивана Андреевича быть кумом, и он никому не отказывал, а когда крестники женились или выходили замуж, он благословлял их непременно иконою, конечно, суздальскаго письма. Он в одном приходе прослужил 55 лет.]

Когда чтение доходит до особенно трогательных мест, когда задрожит голосок чтеца от сердечнаго умиления, то послышатся вздохи среди слушателей, а иной из них и слезу отрет от полноты добраго чувства, и так хорошо станет у всех на душе, так тепло и светло, будто ангел Божий пролетит тогда над нами и всех приосенит своим крылом благодатным… Прошло слишком 50 лет с той поры, а я никогда не забуду этих святых вечеров, этих смиренных сердцем моих простецов-слушателей, расположившихся и на лавках, и на полу, и на лежанке… И долго-долго длится это чтение, пока утомленный чтец не закроет свою большую кожаную книгу. За то и любили меня, крепко любили добрые прихожане, и кому – копейку, а мне давали семитку и даже гривну, когда я приходил с причтом славить Христа, родившагося или воскресшаго из мертвых. И уносили они с этих чтений много добрых семян в своих душах, а были среди них и такие способные, которые буквально запоминали слышанное и потом рассказывали дома. Таков был, Царство ему Небесное, мужичок, барский “бурмистр”, безграмотный Захар Онисимович: он знал на память, например, житие Филарета Милостиваго, и случалось: придут к нему в вотчинную контору (это было еще во времена крепостного права) сельские старосты, попросят его почитать житие это, и он, после некоторых отговорок, берет в руки газету, книгу, что-нибудь печатное, чтоб в руках было, и начинает: “В стране Пафлагонстей, в веси, нарицаемой Амния”… Есть ли теперь такие неграмотные начетчики? Такия любители житий святых? А не мы ли виноваты, ну хоть отчасти, если не целиком, что их не стало, отцы и братие – пастыри Христова стада? Простите мне мои личныя воспоминания: они так дороги мне и так полезны, думаю, для вас! Ведь если бы вот, как вышеупомянутый священник, котораго, щадя его пастырское смирение, не называю по имени скажу только, что он трудится в епархии Киевской, – как он, говорю, почаще вели бы свои беседы с прихожанами по домам, то не было бы, может быть, ни штунды, ни всех этих баптистов, молокан, всех этих сектантов, отколовшихся от Церкви. Ведь народ-то жаждет слышания слова Божия и, не находя утоления сей жажды у своих Богом данных пастырей, бежит к кладенцам сокрушенным, к этим лжеучителям, коих так много развелось теперь на Руси, благодаря разным свободам безчиния в вопросах веры. Отцы и братия! Зажигайте огни в своих сердцах! Мрак сгущается над Русью, когда-то святой, идите к своим пасомым с простым словом утешения духовнаго, назидания, проповеди, словом от горящаго любовию сердца! Ей, народ поймет вас, оценит, потечет к вам с любовию, и разные самозванцы-учители останутся без слушателей! Слышите, что говорит Господин жатвы: “жатва многа, делателей же мало: молитеся Господину жатвы, да изведет делателей на жатву Свою! “

Сей дневник был написан, когда мне, по указанию редакции “Приходскаго Чтения”, пришлось прочитать в “Минских Еп. Ведомостях” отклик на мою статью “Светильники гаснут” некоего священника Михаила Пешковскаго. Кто сей иерей, как пастырь словеснаго Христова стада, я не знаю, но сам он о себе говорит, что и ему “хочется жить”, что, по его мнению, занятие “картишками не заслуживает упрека”, что он считает невозможным “вести общие разговоры с крестьянами”, что “рояли и пианино не у всех батюшек бывают (еще бы!), а если и есть у некоторых, то неужели автор, (т. е. я) полагает, что это куплено из средств прихода? Нисколько, говорит он, о. Пешковский, – большею частию это все приданое наших матушек или куплено за их счет”. (Ну а матушки-то или матушки сих матушек откуда нашли средства купить их?..) Автор заметки, очевидно, читает и “левыя газеты”, – только вот моего “Троицкаго Слова”, стоющаго всего 1 р. за 50 номеров, не читает… Иначе знал бы автора, статью котораго критикует. С таким пастырем входить в полемику, кажется, дело безполезное. Советую ему только посмотреть на себя в то зеркало, какое представляет подвиг, да – подвиг упомянутаго сельскаго батюшки из Киевской епархии. Авось ему стыдно будет. Нехорошо также клеветать и на матушку, которая будто бы спрятала в сарае своего батюшку от собеседования с сектантами: хорош был бы и такой батюшка – в послушании у матушки! Ах, отцы-отцы! Одно у вас на уме – жалованье, а ведь я ничего не говорю, в сущности, и против жалованья, – я только повторяю: боюсь, что вот такие ревнители жалованья первые и превратятся в чиновников, или даже – ремесленников, ибо добрые-то пастыри свое дело делают, не ожидая, когда получат жалованье… И Бог видимо благословляет их делание.

Горе, когда Божие отходит на второй план, а человеческое занимает его место! Если это – закон для всех христиан, то для пастырей – сугубо.

№ 61

За святые дин

Вопрос о праздниках, поднятый тридцатью пятью членами Государственного Совета и столько нашумевший в прошлом году, снова выступил на очередь и 16 февраля рассматривался в общем собрании Г. Совета со стороны принципиальной: желательно ли провести этот закон? Нужен ли он, полезен ли? Не скрою и от самих почтенных членов Государственнаго Совета, людей, большею частию украшенных сединою, умудренных опытом жизни, что их решение произвело на меня тяжелое впечатление. Мне могут сказать, что в этом вопросе страдает мое личное самолюбие: я так много писал и печатал против этого законопроекта, а потому для меня лично неприятно решение большинства. Стою пред Богом в своей совести и спокойно говорю: нет! Самолюбие тут совсем в стороне; вопрос идет о значении голоса Церкви в русском законодательстве, не голоса епископа Вологодскаго, даже не голоса Святейшего Синода, а именно всей Православной Церкви. Если государство в союзе с Церковью, то оно – должно преклониться пред ея авторитетом в вопросе такого церковнаго значения, как вопрос о праздниках. Наша Православная Церковь не вмешивается в дела гражданския, политическия, когда сии дела не касаются духовной жизни народа, но она должна подавать свой голос, когда дело идет об исполнении ея детьми заповедей Божиих. Вот то, что говорил я в Г. Совете 16-го февраля:

Когда законодатель призывал нас, представителей монашествующаго и белаго духовенства к участию в трудах Г. Совета, то, смеем думать, он имел в виду возложить на нас заботу о духовных нуждах и пользах православнаго народа, об охранении заветных исторических святынь его сердца, тех основных начал его духовнаго миросозерцания, которыми живет наша православная русская народная душа. Вопрос о сокращении праздничных неприсутственных дней, т. е. праздников в их отношении к государственной и общественной жизни, без сомнения, близко касается церковнаго значения этих дней, как это признала и наша комиссия. К сожалению, большинство комиссии остановилось почти исключительно на экономическом, утилитарном значении этого вопроса, не приняв во внимание заключение С. Синода, т. е. голос представителей Церкви – иерархов. В основу своих суждений оно положило лишь те соображения практическаго характера, которыми руководились инициаторы предложения, 35 членов Г. Совета, и сущность которых сводится к признанию вреда, приносимаго культурному и экономическому развитию России чрезмерным количеством праздников, к тому же проводимых населением, к несчастию нашему, в пьянстве и разгуле. Между тем, комиссия сама же признает, что уклад трудовой жизни народа весьма слабо поддается воздействию законодательных определений, что, следовательно, эти определения относительно количества праздников безсильны сократить народную праздность и разгул. В самом деле: закон теперь знает только 91–95 праздников в году, а народ празднует от 120 до 150-ти. Не ясно ли, что закон безсилен регулировать свободный труд народа путем установления перечня праздников, что народ не хочет знать в этом отношении никаких официальных рамок, а потому, если уж говорить о культурном и экономическом развитии страны (а по мысли инициаторов, законопроект именно в этом и заключается), то не следовало ли несколько изменить самую постановку вопроса: вместо сокращения неприсутственных дней, говорить о мерах борьбы с народной праздностью и пьянством, имея притом в виду, что и то и другое зло имеет место и в будни? Что касается праздников, можно бы, например, установить, чтобы винныя лавки закрывались накануне праздников с четырех часов вечера и открывались только на другой день праздника, чтобы всякаго рода кормчество, теперь почти открыто всюду спаивающее народ, преследовалось и каралось безпощадно; чтобы преступления, совершаемыя в праздники, наказывались строже; чтобы опьянение закон признавал не заслуживающим снисхождения, а усиливающим вину обстоятельством. Вот те меры, которыя рано или поздно закон должен будет принять для борьбы с постоянно возрастающею распущенностью деревни, чтобы помочь Церкви в ея усилиях в борьбе с народными пороками. Этого просит сама народная жизнь. За это будет глубоко благодарна и Церковь.

К сожалению, наша комиссия, сознав почти полную безполезность борьбы с народною праздностью и пьянством путем сокращения числа дней неприсутственных, не отказалась от этого средства и, за невозможностью провести его в народную жизнь непосредственно, применяет его к той области народнаго труда, где менее всего проявляется праздность и пьянство – к занятиям в присутственных местах. Большинство комиссии надеется, что пример работы чиновников может воздействовать на народныя понятия о праздниках в смысле более разумнаго отношения к потере трудового времени, другими словами – перевоспитать эти понятия. Напрасная надежда! Да будет мне позволено напомнить то, что я говорил три года назад по вопросу о борьбе с пьянством. Я говорил, что только те законодательныя меры будут жизненны и привьются к совести народной, которыя согласны с народным миросозерцанием. Исходя из этой мысли, я позволяю себе утверждать, что тот путь, каким большинство нашей комиссии надеется перевоспитать народныя понятия о праздниках, совершенно не отвечает народному мировоззрению и, вместо пользы, может принести вред. Надо помнить, что масса народная, в сущности, глубоко религиозна. Пусть эта религиозность искажена неправильными, иногда даже противоцерковными воззрениями и предрассудками, но в основе своей всякая религиозность, так сказать, ревнива: скажу больше, чем она искаженнее, тем фанатичнее. Примите это во внимание и скажите: не послужит ли новый закон, требующий работы в присутственных местах даже в некоторые двунадесятые праздники, особенно благоговейно чтимые народом, поводом к недовольству, к критике действий правительства, к осуждению его намерений, а там, где этот закон вздумают насильственно применять меры к обязательному труду, например, на фабриках и заводах, – и к забастовкам, и к безпорядкам? Мы, служители Церкви, стоящие близко к духовной жизни уже слышим в народных массах глухое недовольство современным направлением законодательства. До деревни какими-то путями доходят слухи о законодательных предположениях, касающихся веры и Церкви, и доходят в окраске, враждебной вере и Церкви. Какими-то путями православный русский человек узнал, и уже подчеркнул, и в счет поставил инициаторам законопроекта о сокращении неприсутственных дней то, что сокращаются праздники исключительно православнаго и римо-католическаго месяцеслова. Мне лично пришлось это слышать от простых людей в Вологде на наших беседах с народом в праздники. Как угодно, а с этим явлением необходимо считаться. Нельзя перестроить миросозерцание восьмидесяти миллионов одним росчерком пера. Пытался это сделать великий преобразователь 200 лет назад в некоторых, дорогих русскому сердцу областях жизни народной, но народ и поныне в массе верен заветам седой старины в этих областях. Невелик будет авторитет в глазах народа того или другаго присутственнаго места, работающего в праздник, если совесть народная не может одобрить этой работы. Уже и теперь слышатся тревожные толки: “Что же это творится? Уж и праздники-то святые хотят отменить… Как им не грешно! Ведь мы не басурманы еще”… И в этих толках слышится, чувствуется тоскливая забота о будущем: “Что же дальше-то будет? Ныне отменили некоторые праздники, завтра сократят или вовсе отменят посты, а там дадут раскольникам и еретикам свободу издеваться над Церковию, а там будут судить нас и за исполнение заповедей Божиих”… Пора прислушаться к тому, что говорит народная совесть! Пора принять во внимание, что в массах народных уже образовалось и все растет предубеждение против законодательных учреждений, которыя будто бы подпали под влияние элементов, враждебно относящихся к вере и Церкви… И в самом деле, сознаемся: в последние годы так много сделано в либеральном духе для сектантов и раскольников и так мало, почти ничего – для Церкви! Чем мы, именующие себя представителями народа, порадовали православный Русский народ в этом отношении? Естественно ожидать, что и закон о сокращении праздников будет принят народом как новое оскорбление матери-Церкви. Полезно ли без крайней нужды увеличить эту подозрительность, это недоверие народное по отношению к государственным законодательным учреждениям? Да и много ли будет пользы из сего для самого государства?..