– Нет. Что такое – депо?
– Последняя точка маршрута.
– Как кладбище?
Он усмехнулся.
– Нет. В депо поезда обслуживали, в основном. Чтобы потом снова выпустить на рейс. Конечная точка маршрута. Поэтому их так много там. За это депо и прозвали – кладбищем поездов.
– А эти? – Аня кивнула на тянувшиеся по холмам мертвые линии железнодорожных составов.
– Эти не успели отогнать.
– Так печально. Они как будто хотели вернуться домой. Но не смогли.
Гай посмотрел на проржавелые вагоны, проплывавшие мимо них по правую руку. Это было поистине печальное зрелище. Не было ничего более тягостного, ничего настолько указывающего на увядание цивилизации, как эти застывшие в песках поезда.
– Они похожи на людей, – сказала Аня.
– Ты не веришь, что люди возвращаются домой?
– Нет, – она помотала головой. – Порой нам просто некуда возвращаться. То, что мы когда-то называли домом – давно уже превратилось в кладбище поездов.
Ей слишком мало лет, чтобы рассуждать об этом, – подумал Гай.
– Зачем тебе туда? – спросил он. – Почему ты соврала?
– Я соврала только про то, что была там. Все остальное правда.
– Откуда ты знаешь? Ты не можешь знать…
Она выставила вперед подбородок. Он увидел это в зеркале. Ее злой взгляд и раздутые ноздри.
– Потому что ничего не бывает просто так. Разговоры не рождаются на пустом месте.
– Это все? – спросил Гай. Ему казалось, она что-то не договаривает.
– Да, – в ее ответе слышалось сомнение. Она не знала, какой ответ придется Гаю по душе. Она боялась его – чертового индуса родом из резервации, при котором к тому же был ствол.
– Ты можешь сказать мне, – предложил Гай.
– Я найду там приют.
Блядь, – подумал он. – Какая настырная сука.
– Жизнь человека зависит от твоего вранья, – буркнул Гай.
– Ему помогут, – твердо повторила Аня. Она прижала Антона посильней. Запустила пальцы ему в волосы.
– Это резервация, – напомнил Гай. Он посмотрел на застывшие поезда за окном. – Помощи ждать неоткуда. Ты этого еще не поняла?
– Но ты ведь помог мне.
Он помолчал. Считал ли он себя частью Европы? Частью некоего милосердия, прибывшего из-за стены? Добротой, не присущей людям в этом месте… Или все-таки он был таким же, как они – дурной кровью? Ублюдком, внутри у которого ворочались клубки ядовитых змей?
– Совпадение, – наконец ответил Гай.
– Мне никогда не везло по жизни.
– Предлагаешь мне поверить в везение?
– В судьбу.
– Говоришь, как сраная сектантка, – сказал Гай. – Предлагаешь мне поверить в судьбу? В помощь людей, ниспосланных судьбой здесь, в резервации? Знаешь, что я тебе скажу? – Гай обернулся к ней. – В детстве я ждал этого гребаного чуда, думал, мы особенные и нам помогут. Верил, что все будет хорошо. И знаешь, что случилось? Нихера!
Гай вернулся к дороге. Буря утихла, и теперь вокруг было спокойно. Солнце тонуло в огненном закате. Дрожало. Слепило. И совсем не грело.
– Она умерла, – добавил Гай.
– Кто? – шепнула Аня. В ее глазах стояли слезы. И они тоже были алыми от заката. Будто кровь. Словно миро, сочившееся из стеклянных глаз.
– Моя сестра. Ей было семь.
– Мне так жаль…
– Поэтому я верю во что угодно, пока остаюсь за стеной. Но в резервации я надеюсь только на самого себя.
– Мы должны во что-то верить…
– Во что верит он? – Гай мотнул головой в сторону оборванца в медицинском халате.
– Я не знаю.
– Плохо у тебя с ответами.
– Ты злишься…
– Да, блядь! – Гай сжал руль. – Да, я злюсь! Знаешь, во что верил я, перед выездом сюда?! Что вернусь домой к ужину! А не застряну тут на неделю!
Он помолчал, глядя на Аню в зеркало. Но она не собиралась ему отвечать. И поэтому он продолжил.
– Во что теперь мне верить? У моего напарника осколок в боку, во что верить ему? Просветишь, может? Знаешь, что бесит? Что вас убивают, вас уничтожают, как скот, держат в загонах, а вы покорно терпите все это! И говорите о вере!
– Ты был таким же, – сказала Аня.
Гаю вспомнились руки, белые от бетонной пыли. И какой красной на них казалась кровь того старика, которого они забили битами. Он вспомнил, как в ладонях вибрировала отдача, когда бита прилетала старику по голове. И как звенело дерево. Как будто битой лупили по бейсбольному мячу.
– Нет, – ответил он. – Я был другим.