Резервация

– Бездну.

– Я увидел ее.

– Ты видел ведро с блевотиной, – сказал старик. – Не такой бы ты хотел видеть загробную жизнь. Посмотри.

Он развернулся к Антону. Вполоборота, но этого хватило, чтобы стал заметен черный шрам, пролегающий по дряблому телу – от горло до пупа.

– Что они с тобой сделали?

– Когда я закрываю глаза, я вижу бездну, – ответил Кёниг. – Я падаю сквозь нее и не чувствую больше ни стыда, ни боли. Но когда я открываю глаза, я вижу это. Его. Тех мертвых детей. Я снова возвращаюсь в резервацию. В этот ад.

– Что делают в Вавилонах? Что внутри у всех этих детей? Что внутри у тебя?

– Я не знаю, – ответил старик. – Я видел бездну, когда они делали это со мной. Когда она это делала.

– Она? – переспросил Антон.

– Она. Часть его…

Они вдвоем посмотрели на темный дверной проем. Фигура все еще стояла там. Сверлила их взглядом. Охраняла свою территорию.

– Ты должен уйти, – сказал Кёниг. – Здесь место для снов.

– Ты умер.

– Сны порой, реальнее, чем настоящая жизнь.

Антона тряхнуло. Еще раз. И еще. Так, что внутри все сжалось от боли. И он открыл глаза. И увидел перед собой Анино лицо.

– Живой, – выдохнула она. – Живой…

На ее скуле зацветал желтым цветком синяк. А черные волосы спадали на татуированные плечи. Ее горячие слезы капали Антону на лицо. А ему казалось, будто это дождь смывает с него прошлую жизнь.

Позади девчушки маячило лицо Гая. Осунувшееся. Заросшее щетиной. Измученное, но такое счастливое.

Были еще какие-то люди. Кружились тенями. Антон, было, приподнялся, чтобы разглядеть их, но сил почти не осталось, и он рухнул обратно на кушетку. Заметил только полную чернокожую женщину, с электродами дефибриллятора в руках. И понял, что его только что вернули к жизни.

Он вспомнил место, где был. Кёнига. И мертвые лица в окнах. Он вспомнил, о чем говорил со стариком. Но все случившееся ускользало от него, как дурной сон. Он должен был рассказать кому-то. Пока еще было можно. Пока он еще не забыл.

Он схватил девчушку за руку и подтащил к себе. Зашептал высохшими губами. Поначалу она отпрянула, хотела вырваться, но потом остановилась, замерла. Она слушала. По спине ее бежали волны мурашек, ей стало холодно от его слов. То, что она услышала – она предпочла бы не знать. Но он говорил. И она слушала.

– Что он тебе сказал? – Гай поднялся по ступеням, и встал рядом с Аней под брезентовым навесом. Там, внизу, где он только что был, царила прохлада, а на улице творился полуденный ад. Раскаленное добела небо, казалось, вот-вот начнет прогорать до черноты. И все в этом месте полетит к чертям.

Наверное, – подумалось Гаю, – это будет самый справедливый исход.

Он поглядел на старый, изъеденный коррозией жбан из-под пива, лежавший в пыли, в тени от брезента. Он был похож на космическую капсулу, упавшую в степи. Не хватало только серпа и молота на боку. Вместо флага СР на жбане проглядывались буквы «БАЛ…КА №».

– Аня? – позвал Гай. – Ты меня слышишь?

Девушка вздрогнула. Обернулась.

– Мне холодно, – сказала она и обняла плечи руками.

– Холодно? – Гай удивленно вскинул брови. – Да брось, на улице настоящее пекло.

– Мы можем ошибаться? – спросила она.

– Насчет?

– Насчет всего этого, – она обвела взглядом ржавые поезда, здания складов, бетонные гаражи. Все вокруг утопало в песке. – Про резервацию.

Гай достал измятую пачку сигарет и зажигалку со звездой. За время, проведенное здесь, ему удалось привести ее в порядок и заправить. Он чиркнул колесом. Крепко затянулся.

– Я никогда не ошибался насчет резервации.

Он посмотрел на людей, бродивших с оружием вдоль поездов. На фоне черных, проржавелых составов, они были едва уловимы. Лишь длинные дула винтовок отбрасывали тонкие тени на песок. Гай поднял взгляд на вышки с прожекторами – там тоже были люди. Просматривали горизонт в окуляры снайперских винтовок.

– Вдруг все это… именно то, чего мы заслуживаем? – спросила Аня.

– В определенном возрасте приходишь к такому выводу, но потом… перестаешь верить в подобную чепуху. Смириться… с тем, что ты должен платить по чужим счетам… – Гай покачал головой и почесал заросшую щеку. – Хуже этого дерьма трудно придумать…

– Антон сказал мне, что это ад, – Аня посмотрела Гаю в глаза. – Что он видел Льва Кёнига. И говорил с ним.

– То, что это ад, я знал и без него, – произнес Гай.

– Тебе хочется знать, что ему сказал Кёниг?

Детские страхи имеют свойство возвращаться. Выкарабкиваться из-под кроватей, выбираться из шкафов. То, что давно казалось забытым, вдруг начинает прорастать сквозь тебя. Стоит лишь услышать несколько слов. И страх разорвет тебя на части. Хотел ли он знать? Ему казалось, что нет.

– Разве это имеет какое-то значение? Здесь… в этом мире? – спросил он, пытаясь увести разговор в сторону.

– Ты веришь в другой мир? В загробную жизнь?

Гай посмотрел на девчушку. За те две недели, что они провели здесь, Аня не отходила от Антона. Ухаживала за ним. Разговаривала. Рассказывала какие-то дурацкие истории из выдуманного детства. А ведь он ничерта не слышал. Лежал овощем, обвитый катетерами. Но вот теперь, когда он очнулся, Аня была готова поверить любым его словам.

Снаружи она осталась прежней малолетней девчонкой, которую Гай встретил в прачечной. Бледной, нескладной, с маленькой грудью и узловатыми коленками. Говорящей про тоннельных крыс и верящей в чудеса. С первого взгляда… в ней ничего не изменилось с тех пор. Но это было не так. Она изменилась внутри. Стала думать, что не так уж и бесполезна. Что она – не просто дырка для десятка членов, но человек, рожденный для какой-то миссии. Цели.

Когда она оказалась права насчет кладбища поездов. Когда тот мародер с ружьем не пристрелил их, а вывел к людям и предложил помощь … именно тогда, Аня изменилась внутри. И это пугало Гая. Он боялся за нее, как боялся бы за собственную дочь.

– Мои родители верили, что по ту сторону что-то есть, – сказал Гай. – Здесь это нужнее, чем в Голдтауне. Верить в то, что есть что-то еще. Что смерть – это не конец.

– По мне, так уж лучше бы на этом все и закончилось.

Аня улыбнулась. Но ее улыбка была печальной.

– Прежде, чем ты скажешь мне. Объясни, как ты относишься к Антону? – попросил Гай.

– Мне кажется, я знала его всю жизнь. Или ждала… – она смущенно опустила глаза.