За чертой

Михаил, стараясь походить на хозяина, в надежде вызвать этим его милость, окатил себя водой из колодца, случайно забрызгав Анатолия, что вызвало шквал негодования и вспышку ярости с его стороны. Михаил схватил топор в надежде скорее отправиться на делянку. Анатолий не ожидал такой реакции и затих, пристально глядя на оружие в руке гостя. Михаил ощутил исходящий от Анатолия страх, молча схватил куртку и быстрым шагом направился на делянку. Анатолий долго провожал его взглядом.

Глава 4

.

Кормежка

В фургончике было тесно, по краям стояли бидоны с едой, кастрюли, коробки с пирожками, несколько мешков с одеждой и даже лекарства. Тут же у стены располагалась пара тумб, служивших разделочными столами. Небольшая лестница была приставлена к краю фургона, дабы облегчить подъем и спуск. Несколько пластиковых столов уже были собраны и стояли на улице подле автомобиля. Когда бездомных было мало, а волонтеров в достатке, неравнодушные люди сами разносили еду бродягам. Иногда же Инга собственноручно объезжала всех благотворителей, собирая еду и одежду, упаковывая неподъемные мешки, с трудом умещая их в старенькой «газели», которая раньше была микроавтобусом, до тех пор, пока за ненадобностью не лишилась всех задних рядов сидений. К счастью, вещи и еду удавалось собирать регулярно, многие охотно жертвовали и деньги. Но мало кто мог преодолеть отвращение и неприязнь и поучаствовать в раздаче пищи. Большинство ограничивалось помощью в приготовлении еды. Но и это был весомый вклад. Некоторые преодолевали себя, постепенно начиная с пожертвований, после помогали готовить еду, а уж когда познакомятся поближе с теорией, то и переходили к практике – непосредственной раздаче пищи. Помощью людям Инга увлеклась давно, ещё в студенческие годы, на факультете журналистики, ей нужно было написать статью. Она долго искала для нее тему, пока случайно где-то не увидела объявление об организации благотворительных обедов для бездомных. Сначала она хотела взять что-то вроде интервью у организатора, но, ей предложили увидеть все своими глазами, конечно, у Инги возникли некоторые сомнения, но после любопытство их победило.

Этот первый раз запомнился ей на всю жизнь. Даже сейчас, спустя десятилетие, в памяти отложилась пара потертых пластмассовых столов на пять человек, каждый с расставленными пластиковыми тарелками. Отчетливо помнился даже рацион, он не сильно изменился с того времени. На первое подавался овощной суп на мясном бульоне, на второе – греча с тушеной капустой, а компот был яблочным. Многим сей рацион покажется крайне скудным. Но бездомным, коих в поисках пропитания можно встретить в метро, на вокзалах и в других местах, от которых многие люди стараются держаться подальше, а при встрече сторонятся в основном из-за исходящего от них неприятного запаха, горячая пища приходится по вкусу. Инга отчетливо помнила отвращение, от бродяги пришедшего за добавкой. Его израненные раздувшиеся руки и такое же лицо с кровавыми подтеками, резкий запах пота и еще чего-то, перемешавшийся с запахами раздаваемой еды, вызывали у нее тошнотворный рефлекс, который она поначалу что было сил контролировала и, наскоро бухнув ему в тарелку пару поварёшек, отпустив бедолагу, с трудом сдерживая подходящую к горлу рвоту, забежала за фургон и, дала волю организму.

Помнила, как к ней подошла Мария, она была из числа опытных волонтеров-организаторов, и, положив руку на плечо, предложила салфетку и стакан воды. Позднее, Инга узнала, что у Марии первый день прошел точно так же. Придя в себя, Инга вернулась к раздаче, вскоре к ней подошла пожилая женщина и попросила заменить выданную ей горбушку на мягкий хлеб. Тогда девушка подумала: надо же, еще и выбирает, вместо того чтоб есть, что дают. Но позже почувствовала невероятный стыд за такие мысли, когда увидела, что у женщины нет зубов и горбушка ей не по силам. Инга не без боли в сердце обнаружила среди бездомных несколько стариков, они были опрятно одеты, от них не исходил неприятный запах, а на лицах читались боль и страшное отчаянье, такое, что, оно поражало и тебя.

Позже она узнает от Марии, что кое-кто из этих стариков прожил свою жизнь в достатке, а в итоге был выгнан собственными детьми из квартиры и на старости лет, став никому не нужным, вынужден влачить жалкое существование, живя в надежде, что все изменится к лучшему, чадо одумается и подберет старика. А пока им нужна хоть какая-то поддержка в виде доброго слова и горячего обеда.

Когда раздача закончилась, Инга отправилась домой. Мимо проносились люди, каждый со своими заботами, кто-то говорил по телефону, обсуждая покупки, кто-то разглядывал вещи в дорогих магазинах, она же чувствовала себя ребенком, посетившим лепрозорий. И хоть она отчетливо понимала, что «бездомничеством», так же, как и проказой, нельзя заразиться от прикосновения, от нахождения на территории лагеря и что заклейменные отнюдь не пропащие, она отчетливо видела эту проблему и понимала, что, если до других не донести, что это не заразно если с ней не бороться, тогда количество брошенных на произвол судьбы будет мифическим образом расти. Только от мысли, от одного брезгливо отведенного взгляда на бродягу в мире становится больше. А чем больше небезразличных к проблеме, тем больше побед, и если можно им помочь, то она это сделает, все, что от нее зависит! Ведь даже если удастся помочь хоть одному человеку, это уже победа!

С того самого первого раза она прониклась к бездомным, поняла, что слово «бомж» ужасное, злое, они такие же люди, как и все мы, просто попавшие в сложную ситуацию. А повесить каждому из них колокольчик на шею, выгнать из городов или запретить общаться с другими людьми невыход. Поначалу Инга кормила бездомных у вокзала, но, видя масштабы проблемы и все больше проникаясь сочувствием к этим людям, Инга организовала целую благотворительную компанию. И сердечно радовалась, если удавалось поддержать кого-то из своих подопечных чем-то большим, чем просто едой. Неравнодушные люди помогали в восстановлении документов, медицинском осмотре и лечении, ночлеге в холодное время года, а иногда даже отдавали дачные дома и участки, где под чутким руководством Инги удавалось поселить с десяток небезнадежно потерянных бродяг. Конечно, не всегда все было благополучно, поначалу многие местные жители боялись подобного соседства. Но все же конфликты, страхи и опасения удавалось сглаживать после простого общения. Инга не просто стала для многих бездомных источником пропитания, она стала их другом, знающим многих поименно, интересующимся их трудностями и бедами. Она была связной с другим миром, тем миром, с которым многие бродяги потеряли контакт, миром обычных людей.

И лишь благодаря ее помощи они могли эту невидимую связь восстановить.

Инга раскладывала еду по тарелкам, сегодня народу было немного, и, накрыв несколько столов, волонтеры стояли около фургона, о чем-то беседуя, пока их подопечные разбирались с обедом. Иногда приходилось накрывать столы по два, а то и по три раза, но сегодня осталась лишняя еда, и Инга обходила пришедших, предлагая добавку, перекидываясь несколькими словами с бездомными, но у одного стола она задержалась и, поздоровавшись, заговорила с давним знакомым:

– Здравствуйте, Инга Владимировна, вы, как всегда, цветете, – шепеляво проговорил мужчина, на вид сорока-пятидесяти лет, дело в том, что из-за косм и бороды, которую отпускают многие бродяги, порой становится достаточно сложно различить их возраст.

– Здравствуй, Гриша, благодарю, ты тоже молодеешь, – Инга улыбнулась. – Сегодня ты не просишь добавки?

– Инга Владимировна, так я ж теперь один остался, а Мишка-то мой поправился да в деревню свалил новую жизнь начинать, а я благодаря Вам и этим наедаюсь.

Инга проявила любопытство и присела на освободившееся место, поднеся шепелявому стакан компота. Он долго рассказывал ей в подробностях о странном парне, который исцелил его брата по несчастью Михаила, а после забрал жить к себе в деревню.

Пообщавшись, Инга сделала несколько заметок в блокноте, куда она записывала интересные истории, происходящие с бездомными, позже дома эти чудесные истории она превращала в статьи.

Глава 5

Проработав до полудня, Михаил изрядно проголодался, но прийти к Анатолию до вечера не решался, ему не хотелось новых конфликтов. К тому же утренний инцидент еще был свеж в памяти. Михаил прокручивал в голове различные сценарии его развязки. К большому сожалению, все они были неблагополучны. К обеду голод особенно заявил о себе, и парень, вспомнив о не выполненном деле, направился в деревню к старушке докрасить крыльцо. Михаил даже и предположить не мог, что уже пару часов за ним пристально наблюдают. Подойдя к дому, Михаил увидел бабушку, копающую грядки у забора, парень поздоровался, на что старушка молча махнула рукой, приглашая пройти во двор. Михаил отворил калитку и спустя несколько минут уже копал грядку под пристальным руководством хозяйки дома. Закончив копать, он сразу же приступил к покраске крыльца, справившись и с этой работой, Михаил позвал хозяйку и тут же присел на одну из высохших за ночь ступеней.

Довольная старушка пригласила Михаила к столу отобедать, впрочем, на этот раз он отказываться от трапезы не стал и проследовал за бабушкой к накрытому столу. О таком ястве он мог только мечтать. Румяная жареная курочка еще дымилась, обложенная молодым, посыпанным свежей зеленью картофелем, в соседних тарелках лежали соления, и одиноко на краю стола стояла полная четверть самогона. Михаил сглотнул слюну, помыл руки и присел на отставленный табурет у края стола. Хозяйка села рядом и, отрезав кусок от курицы, положила его в тарелку гостю, молча налила Михаилу полстакана самогона и принялась накладывать еду себе. Михаил на секунду задумался, отказаться от выпивки или нет, а после молча опустошил стакан и принялся за горячее. Проглотив последний кусок Михаил тяжело выдохнул.

– Можешь так не торопиться, здесь еду у тебя никто не отнимет, – улыбнувшись, проговорила бабушка и налила гостю еще полстакана.

Михаил выпил и закусив соленым огурцом, почувствовал лёгкое безразличие ко всему, что происходило с ним за последние несколько дней. Бабушка налила себе немного спиртного и, выпив, проговорила:

– Какой хороший самогон, от деда моего остался, царство ему небесное. А ты кушай еще, сынок, кушай и подливать не забывай. Мне одной все это не осилить, я тебе и приготовила, знала, что ты придешь работу доделать, а так я и хлебом перебиваюсь.

Михаил поднял бутыль и налил по чуть-чуть себе и хозяйке.

– А тебя как сюда занесло-то? Я еще давеча спросить хотела, да не решилась, а сегодня сам бог велел узнать.

– Да я, бабушка, в гостях здесь, вроде как на работу нанялся, дрова колол, подустал, решил по деревне прогуляться, так и свиделись.

– Так что ж ты в деревню? Отсюда-то все молодые в город бегут, а ты наоборот, здесь работы нормальной днем с огнем не найти.

– Может, и так, да только нет мне жизни в городе.

– А здесь ты где живешь?

– У Анатолия на пасеке, знаете, где это?

Глаза старушки вмиг почернели, а на лице застыла гримаса ужаса, она схватила Михаила за запястье и раскрыла рот в немом крике, парень потерял дар речи, окаменев от неожиданно накатившего страха. Старуха отпустила его и налив себе полный стакан самогона, выпила в несколько глотков, мутная жидкость стекала по подбородку и капала на пол, Михаил, не отрывая глаз, как заворожённый смотрел на все это, не в силах подняться и убежать, хотя разум отчетливо гнал его прочь.

Допив стакан, женщина резко выдохнула и, утерев рукой рот, поднялась со стула, повозилась несколько минут у плиты и, вернувшись к столу, поставила перед Михаилом кофейную чашку, полную мутной черной жидкости. Михаил поднял напиток и брезгливо принюхался, пахло кофе.

– Пей, – прокричала старуха, и Михаил, не в силах отказать, опустошил предназначавшееся ему пойло. Кофе оказался крепким и густым, тянулся как кисель, будто и вовсе был сварен без воды, к тому же имел горькое послевкусие, и парень, надеясь сбить горечь, с силой выдохнул, будто опустошил стакан неразбавленного медицинского спирта.

Старуха обхватила его руку, держащую кофейную чашку, вылила гущу сначала от себя, потом к себе и, поставив пиалу на блюдце, поднесла его к губам и с минуту что-то быстро шептала, а после перевернула чашку что есть сил, носом втянула аромат и, вглядываясь в гущу на дне, проговорила странные слова:

Тот, кто обглодает кости,

В ком ужилось много злости.

Исчезают в доме гости,

Не найти их на погосте.

Михаил поднялся со стула.

– Пожалуй, я пойду, благодарю за обед, – бабка встала и молча указала пальцем в окно. Михаил пригляделся и увидел бегущего вдаль прочь от дома человека.

Она так же молча подошла к двери и отворила ее, пропуская гостя вперед.

– Лишь ты хозяин своей судьбы, – проговорила она в спину Михаилу, с силой захлопнув за ним дверь.

Глава 6

Михаил вышел на улицу и уныло побрел в сторону делянки, за все время пребывания в деревне это был единственный раз, когда он ни о чем не думал, и, конечно же, рубить лес он не собирался, ему требовалось лишь дойти, взять инструмент, вернуться в дом, где он собирался поблагодарить хозяина, собрать свои пожитки и вернуться в город, мгновенье назад он решил, что деревенская жизнь не для него, к черту работу, к черту этих своеобразных деревенских жителей, он готов был послать все куда подальше и поскорее вернуться. С этим настроем Михаил не заметил, как перед ним возник дом Анатолия. Михаил смачно сплюнул под ноги, бросил инструмент у скамейки, набрался решительности и, постучавшись, вошел в дом, не дожидаясь, пока ему откроют.

Анатолий сидел за накрытым столом, рядом на табурете сидел пожилой мужчина лет пятидесяти, с седыми волосами и худым, красноватым, усталым от жизни лицом. Михаил не успел сказать и слова, как Анатолий поднялся, подошел к нему и, встав рядом, похлопал по плечу.

– А вот и Михаил, – проговорил он, обращаясь к седовласому. – Ну же, Миша, садись за стол, мы тебя заждались, – продолжил Анатолий.

Михаил подошел к столу и протянул руку седовласому, «Денис», – ответил тот, протянув руку в ответ, Михаил присел на табурет. Анатолий вернулся за стол и разлил всем по стакану водки.

– За знакомство, – проговорил Денис, и они выпили по одной, потом еще по одной и в результате засиделись до самого вечера, когда, изрядно захмелев, отправились спать. Михаил и Денис – в гостевой дом, а Анатолий уснул за столом, так и не дождавшись окончания попойки. Михаилу Денис показался простым и приятным в общении человеком. Они лежали на соседних кроватях и разговаривали, как бывает у малознакомых людей, о жизни. Первым о себе, как и положено по старшинству, поведал Денис:

– Жили мы в городе с мамой, царство ей небесное, отца у меня не было, вернее, конечно, какой-то был, но я его и не видел ни разу даже, а мать о нем особо и не распространялась, говорила только, что умер. Ничего такого, что он был космонавтом или летчиком, как говорят некоторым безотцовщинам, чтобы брали его в пример. Я думал, что и не любила она его особо, ну, как бы там ни было, говорить у нас в доме об отце было не принято, лишь я один раз, когда стал постарше, нашел письмо одно от него, а было оно из тюрьмы, я его тогда и читать не стал, а как-то сразу у меня в голове об отце все по полочкам разложилось. Маму я любил очень, ее своей находкой и расстраивать не стал, она у меня женщина сердобольная была, все близко к сердцу принимала, заботилась обо всех и обо мне особенно. На улице мимо нищего не пройдет, монетка хоть и последняя в кошельке будет, а себе не оставит, отдаст нуждающимся. Видимо, ее доброта меня и погубила, по крайней мере, так я поначалу думал, это когда уже бомжевать стал. А так-то виной, конечно, всему моя лень, любовь к выпивке да безответственность. Работал я в своей жизни всего пару лет, и то после армии, а так все время жил с мамой. Она поначалу меня пристраивать пыталась в разные места, то таксистом засунет, но я разругался там с начальством и ушел, после на завод, и там я не проработал больше месяца. А после в магазин продуктовый грузчиком устроила, я и там приключений нашел, с какими-то бродягами скорешился, они меня пару дней поили, расспрашивали, что да как в магазине, в доверие входили, а один раз что-то сыпанули в водку, я уснул, а они, воспользовавшись моментом, со склада товар вынесли. Тогда меня чуть не посадили, но мама спасла, ходила к хозяину магазина, просила, чтобы в милиции договорился дело прекратить, мол, она все компенсирует. Вот так и жил я как у Христа за пазухой. После этого случая она мне работу подыскивать перестала. Говорила: «Проживем, пока еще тружусь». Ну а я и рад был. Хоть богатством особым мы не отличались, но еда в доме всегда была, да и грязным никогда не ходил. Мать моя, Мариной ее звали, работала, покуда силы были, почти до самой смерти, можно сказать, и умерла на работе, подрабатывая на пенсии нянькой, сердце не выдержало, я плакал тогда сильно, все говорил: «Как же не выдержало, оно вон какое большое было, на всех хватило, а для себя не осталось». А как мама померла, я пить начал по-черному, деньги нашел дома, что она на похороны откладывала, да и пропил все. Вначале из-за горя, что потерял единственного родного человека в этом мире, потом уже остановиться не мог, втянулся в пьяную праздную жизнь, но праздник длился недолго, до тех пор, пока из дома вслед за деньгами не исчезли и все вещи. Все я пропил, продал и променял на бутылку. Ссаться я начал безбожно, проблемы начались со здоровьем из-за палёной водки. Да мужскую функцию совсем потерял, женщины больше нужны не были, ничего я с ними сделать не мог, импотентом стал! Так вот, когда я пробудился в пустой квартире на проссанном матрасе, я сказал сам себе: «Поздравляю, ты все пропил», – и пошел побираться на улицу. Конечно, я пил не один, собутыльников всегда было много, появились они после смерти матери, при жизни они ее боялись, как огня и даже на пушечный выстрел бы не подошли. Она старательно оберегала меня ото всех бед. Вот так вот, пропив все нажитое маминым непосильным трудом, я и отправился на улицу искать себе пропитание, или, вернее будет сказать, пропой. Конечно, вскоре от такой жизни я сделался грязный и вонючий, оброс как домовой, стал скитаться в поисках огненной воды, распугивая своим видом прохожих. Однажды, пробудившись рано поутру, я пошел по помойкам, туда иногда выкидывали разный железный хлам, который можно было сдать в ближайшую приемку металла, а на вырученные деньги прикупить выпивки. Помню, тогда нашел я газовую плиту, сотни на три в ней веса было, кое-как закинул ее на тележку и попер к гаражам, где принимали металлолом, да только, сволочь, тяжелая оказалась, прошел я полпути, устал и присел у дороги отдохнуть, мимо цыгане проезжали, спросили, почем металл сдаю, большую цену предложили, на машине, говорят, отвезем, деньги дома дадим, как взвесим, я, не будь дурак, и согласился, и зачем мне нужна была голова на плечах? Так я и оказался с цыганами. Очнулся я в огромном цыганском доме, окруженном трехметровым забором. Там я за глоток водки и еду пахал на них, выполняя всю грязную работу. За забор они меня не выпускали, видимо, боялись, что сбегу. Я и хотел поначалу, пытался, один раз даже получилось, но меня нашли, сильно избили, обещали, что если еще раз что-нибудь прознают, сухожилие на ногах перережут. Боялся я этого, со мной были и другие, попавшие в неволю, вроде меня, и они были подрезками, как их называли цыгане. Больше я сбежать не пытался, смирившись с существованием в подвале добротного особняка. Хотя в тяжелых условиях и в плохом человек пытается найти что-то хорошее. В трехэтажном огромном доме нам была выделена небольшая комнатушка в подвале, в ней даже была горячая вода, туалет и душ. И пусть спать приходилось на обычных матрасах на бетонном полу, на условия проживания никто не жаловался, нас даже исправно кормили, а некоторые невольники попали туда из гораздо худших условий. Хотя человек – такое существо, что ему всегда всего мало. Ну и мне, конечно, свободы не хватало. Вот так я и жил, думаю, будь что будет, – Денис присел на кровати и закурил сигарету, тяжело закашлявшись после первой затяжки. – Но однажды случилось то, чего никто не ожидал. Глубокой ночью, по крайней мере, в единственном узком зарешеченном подвальном окне, через которое и проникал свет в помещение, ещё было темно, на улице послышался шум, удары, что-то громыхнуло так, что дом содрогнулся и с потолка осыпалась штукатурка. Взрыв сменили частые хлопки и громкие крики. Не поняв спросонок, что случилось, я забился в угол, укрывшись сверху матрасом, вскоре так же поступили и мои братья поневоле – Славка да Лешка. Славка, как и я, раньше крепко злоупотреблял алкоголем, а Леха плотно сидел на дряни какой-то и бежать даже не пытался, говорит: «Где я еще дозу найду?», – а его этой дрянью цыгане изрядно снабжали, казалось, даже эксперименты ставили на нем, когда героин разбавляли, ему первому дозу давали да ждали, окочурится или нет. Я в этом мало что понимаю, но от дозы он пару раз в кому впадал, мы его со Славкой еле откачали, а один раз подумали, что умер уже, его и цыгане вынесли куда-то, а после обратно привезли живого. Обознались, говорят, очухался. Столько здоровья было в человеке, а он так его нелепо тратил. Так, в общем, мы и сидели втроем, вжавшись в угол, закрывая глаза при каждом крике и хлопке. В какой-то миг дверь с шумом вылетела, спустя мгновенье раздался взрыв, и комнату пронзил яркий свет, проникающий даже через нашу преграду. Шум был такой силы, что до сих пор в ушах звенит. Потом я только удар почувствовал, а в себя пришел уже наверху в цыганском доме. Конечно, дом у них был получше некоторых музеев: иконы, картины, статуи, – я там за все время проживания и не был толком, лишь однажды с порога подсмотрел в открытую дверь. В себя я пришел, что, думаю, вдохнуть тяжело, руками пошевелить не могу, да темно как в гробу, именно то мне на ум и пришло поначалу, что закопали заживо. Я орать стал, да потом как удар в живот ногой почувствовал, думаю: как хорошо, что я живой. Позже оказалось, что я с мешком на голове да в наручниках лежал. Позже нас троих – меня, Славку да Лешку – подняли, мешки сняли да руки освободили. Как оказалось, цыгане наркотиками по-крупному торговали, и милиция к ним в гости нагрянула, целый спецназ. Старший даже извинился перед нами, что жестко обошлись, для ментов мы сюрпризом были, они обрадовались, что невольников в доме нашли, теперь, говорят, оставшиеся уедут в тюрьму надолго. Правда, осталось их немного. Трое застреленными валялись, двое с мешками на голове постанывали, а один кровью истекал, позже его скорая забрала, но привезла обратно и выгрузила у дома, умер, говорят, в дороге. Впрочем, мне их жалко не было, я тогда уже знал, что Господь за злое злым платит. Милиционер старший, узнав, что мы бомжи с зависимостями разными, нас на двое суток в камеру определил, «так для дела, – говорит, – надо, а то бегай вас потом по всем городским помойкам ищи». Но мы на него не серчали, он мужиком хорошим оказался. Там в доме нашли деньги прям в мешках из-под картошки, доверху набитые купюрами лежали, пачками, под завязку, так он нам по пачке денег дал. Выйдите, говорит, через два дня, как следственные действия завершим, куда хотите тратьте, никто у вас их не заберет, и слово свое он сдержал, лично нас отпустив на волю. Я из ментовки вышел, подумал: жизнь новую начну, а вернувшись домой, обнаружил, что дверь в квартиру сломана, кое-как на соплях держится, жилище мое выгорело и теперь представляло из себя залитое водой пепелище. Вот так моя мечта о новой жизни и рухнула. Разумеется, оттуда я ушел и перебрался в подвал, а когда пропил то немногое, что не украли, сел в электричку и с несколькими пересадками из-за отсутствия билета оказался в городе Н, даже сам не знаю, почему сюда приехал, быть может, только что мать моя отсюда родом была, – Денис договорил, а после, присев на кровати, закурил и уставился в окно. – Нравятся мне здешние места, этим летом два месяца здесь проработал на пасеке да в город вернулся, думал, там перезимую да в мае опять сюда приеду. Только вот в городе с каждым годом все сложнее одиночке выжить, решил я сюда вернуться, тут какая-никакая стабильность, и еда, и ночлег, да спишь хоть без опаски, а сон в моем возрасте – залог здоровья, – Денис докурил и, плюнув в стакан, затушил в нем окурок.

– Что это я все о себе? – проговорил он, изрядно повысив голос, будто хотел убедиться, что собеседник не уснул, слушая его рассказы.