Зеленые глаза

Когда общество на тебя просто смотрит – с тобой ничего не произойдёт. Вообще ничего. А вот когда смотрит и симпатизирует, а ещё лучше восхищается, с тобой произойдёт многое и тут начинается самое интересное. Никто ещё не пустил себе пулю в лоб из-за обилия тёплых мыслей в голове, вроде:

«Ах, какой я хороший» или «Ах, как меня все любят и обожают»

Значит, общество оказывает на человека положительное воздействие, если этот человек, хоть что-то из себя представляет. Проще говоря, является личностью. К безликим людям, общество равнодушно и наносит такому человеку непоправимый вред, в первую очередь отсутствием интереса к данной персоне. У человека роятся в голове совершенно другие мысли:

«А почему я никому не нравлюсь?» или «А почему меня никто не любит?»

И вот тут уже, надо прятать пистолеты и всякое острое, поскольку человек не получает одобрения общества и вынужден от него закрываться, уходя глубоко в себя. Хорошо если у тебя есть врождённый навык, тогда из тебя получится бухгалтер или какой-нибудь инженер, так как личность под гнетом отрицания, имеет свойство раскрывать свой внутренний потенциал. А если нет ничего, а любви хочется, тогда добро пожаловать в ряды серийных убийц и прочих психов-маньяков, злых и жестоких до всего окружения, потому как недолюбили. Ну, а что ещё ждать от тех людей, которые ничего не умеют и не хотят – только гадости.

С такими мыслями я пришёл домой и вновь подошёл к зеркалу:

«Этому парню нужен авторитет, – думал я. – Если он смог нарисовать себе правильные глаза на собственном лице, так почему бы ему не пойти дальше и не нарисовать себе правильную судьбу в собственной жизни? Теперь он слишком хорош, чтобы быть никем. Его должны уважать мальчики и должны любить девочки. Это жизнь как пластилин и люди, сами архитекторы своих тюрем. Они не могут, потому что недостаточно хотят»

А я хочу. Мальчики уважают силу, а девочки красоту. Значит, мальчики будут уважать меня как крутого боксёра, а девочки, что там, кстати, любят эти девочки?

Тут нужно подумать. Внешность у меня уже есть. Такая, какая должна быть – красивая. Надёжность появится, поспорить с боксёром может только хороший стрелок, но это пока незаконно. А не хватает мне только одного – изящества или грации. В общем, тонкой работы. Точно! Мне нужен восхитительный голос. Такой сильный, чтобы декорации на сцене шатались и такой зычный, чтобы щекотно стало даже слуховому аппарату в ухе глухого пенсионера.

Я щёлкнул пальцами, обрадовавшись найденному универсальному рецепту, для создания непререкаемого авторитета и улыбнулся своему отражению:

– Ты станешь замечательным боксёром и будешь красиво петь, – науськивал я сам себя и услышал, как открывается входная дверь.

Это пришёл Марк. Он снова застал меня врасплох у зеркала, и я не успел сбежать, трусливо поджав хвост, в ожидании лечебного пендаля.

Не разуваясь, прямо с порога он спросил:

– Всю любуешься? Скажи, а твой друг Дима был сегодня в школе? – спросил он как-то строго.

Совсем строго, даже для великого Марка.

Я замялся, Димана сегодня не было.

– Староста сказал, что он заболел, – вспомнил я утреннюю перекличку.

– Ну?

– Что ну? – не понял я.

– Чем заболел, ты выяснил?

«Ну конечно, я не выяснил, – подумал я. Его отсутствие я объяснил себе простудой. Топал со мной под дождём, а потом налопался мороженого, вот и заболел. У меня все просто, но Марк почему-то стыдил меня. Он видимо хотел, чтобы я навестил Димана. Я и собирался, но позже, когда разберусь в своём полете фантазии»

– Нет, но я как раз хотел, – ответил я.

Марк молчал и смотрел на меня с нескрываемой злостью. Вообще, он редко злился. Я начал что-то подозревать.

– Собирайся. Быстро. Мы в больницу идём, – процедил он сквозь зубы.

– Ку-кудааа?! – опешил я.

– В больницу. Твой друг там. Я жду на улице, с Машей. Бегом!

«С Машей? Она что, ещё с ним? Какая терпеливая! Так, а что с Диманом? Почему он в больнице и что так разозлило моего брата?» – завертелся у меня в голове увлекательный хоровод мысленного недопонимания, словно водяное торнадо в унитазе, пока я бегал по комнате и выискивал собственные носки.

Я выбежал на улицу и чуть не влетел в Марка с Машей. Они стояли, обнявшись у дверей, и ворковали как два воробушка на ветке рябины.

– П-привет, – поздоровался я с ней, почему-то заикаясь.

Маша смирила меня укоризненным взглядом. Видимо Марк все-таки заразный и является переносчиком тяжёлых инфекционных форм болезней, под названием: гордость, правильность, важность, иначе, чем объяснить подобное высокомерие?

Хорошо, что у меня иммунитет. Надо кровь сдать для спасительной вакцины, пока не поздно и мир не утонул в массовой эпидемии правильных и строгих людей, перенаселение которых, неизбежно приведёт к смертельной скуке от передозировки щепетильности.

Мы пошли в больницу.

– И даже не спрашивал? – спросила Маша у Марка о чем-то своём.

– Неа, – безразлично ответил Марк.

Маша послала мне контрольный луч ненависти и покачала головой.

– Да ёлки-палки что случилось! – не выдержал я молчаливого презрения. – Объяснитесь!

На что я рассчитывал? Все так и кинулись, ага. Я встал в ожидании посреди улицы, в позе руки в боки, но эта парочка безмолвствовала и упрямо шла, размеренным шагом, по направлению к больнице, не оглядываясь.

В кой-то веки я проявил характер, а из свидетелей два жирных голубя под ногами.

«Спелись, значит. Да, вдвоём мне их не сломить», – подумал я и, подчинившись чужой воле, поплёлся за их выразительными спинами.

– Там все увидишь, – бросил мне Марк на ходу.

Мы пришли в больницу.

Поднялись на третий этаж, где нам выдали белые халаты и проводили к двустворчатым металлическим дверям, над которыми горел плафон с красными буквами:

«Реанимация! Посторонним вход воспрещён!»

Я похолодел.

Нас не пустили в палату. Марк жестом позвал меня к смотровому окну и сказал:

– Подойди-ка сюда, Тим.

На ватных ногах я кое-как приковылял к двери и посмотрел в окошко, трясясь от страха как кот от воющего пылесоса.

Там под кучей всяких проводов и аппаратов лежал Диман с перевязанной головой…

Я встал, оцепенев, боясь поднять глаза на брата и его девушку.

В моем сознании, словно в блендере активно крутились чувства страха, паники и тревоги, перемешиваясь между собой и создавая продукт под названием шок. Я не знал, что сказать ребятам и отошёл от двери на несколько шагов, встав посреди коридора в полном смятении.