Я больше не боюсь

Послышался ее смех с кухни:

– Ты опять запал рассматривать изображение на столе?

– Ну что-то да… – я откинулся на спинку дивана. – Так ты знаешь?

– Это бог солнца Ра. Разве ты не видишь связи птицы и солнца? – отголоски ее звонкого смеха опять послышались мне с кухни.

– Нет, я бы, скорее, сказал, что это бог ветра или что-то этом духе. Думаю, тебе стоит избавиться от этого столика!

– Почему? – Альма появилась в проеме кухни с прихватками для горячего на руках.

– Он каждый раз отнимает часть моего внимания. Того внимания, что я мог бы уделить моей красавице, – похлопав по ряду лежащих на диване подушек, продолжил, – и что ты там такое делаешь, женщина?

Она опять рассмеялась:

– Готовлю нам ужин. Или ты не голоден?

Ее хорошее расположение духа обещало чудесное продолжение дня. Наверное, мне надо радоваться, что все так отлично складывается. В конце концов, ведь стол не уедет с нами, и значит моя паранойя на его счет прекратится. Слишком много думаю об этом столе. Хватит.

После этого решения я переместился на кухню, неспешно шагая по божественному ковролину, и застал Альму, как раз заглядывающую в духовку.

– Что там? – спросил я и начал вращать стоящие на небольшой барной стойке перечницу и солонку.

– Спряталась куриная грудка в соусе с картофелем! – радостно отрапортовала она и, подойдя ко мне, поцеловала в губы, потом забрала у меня из рук перечницу и солонку.

– Лучший ужин в моей жизни «пойман» самой красивой женщиной в моей жизни, – наклонившись поцеловал ее в ответ и, кажется, из солонки даже немного просыпалась соль в этот момент.

Альма улыбаясь посолила и поперчила содержимое в духовке, потом, надев прихватки на руки, перевернула содержимое на противне и закрыла печь:

– Пока я делаю салат, достань, пожалуйста, из бара в гостиной бутылочку вина.

– Ммм, хорошо, – несколько загадочно протянул я и пошел в гостиную.

Опять этот божественный ковер. Бар скрывался за деревянными дверцами около слегка подсвеченной панели, изображавшей камин. Помимо прочего, он, то есть бар, скрывал в себе несколько бутылок совершенно разных вин и две – чего-то гораздо более крепкого, отчего элементарный выбор становился для меня настоящей проблемой. Ведь, когда я был маленький, даже между двумя видами мороженого не мог определиться.

– Италия или Франция? – крикнул я в сторону кухни.

Бутылки блестели, а этикетки были приятны на ощупь. С кухни послышалось:

– Италия! Это будет дополнение к итальянскому соусу в смешной банке, который ты так любишь.

Ну что сказать, женщина сделала свой выбор. Оставалось лишь взять единственное итальянское вино из бара, оно, кстати, было красным и сухим, и принести его на кухню.

Еда уже была разложена по тарелкам, мне оставалось только удивляться тому, как Альме удается так быстро и отменно готовить. Ведь единственным, чего нам не удалось приготовить, было блюдо с фрикадельками в тесте. При варке все они раскрылись и расплылись по кастрюле в разные стороны.

– От винта! – Альма протянула мне штопор с темной деревянной ручкой.

– Ооокей! – я всадил штопор в верх бутылки, даже не срывая этикетки. Пробка отозвалась легким хлопком. – Бокалы в студию!

Улыбнувшись, она достала с полки бокалы и поставила перед нами. Большие, кстати сказать, бокалы. В два таких бокала, наполненных наполовину, умещалось содержимое всей бутылки вина. Мне казалось это очень удобным, так как не приходилось постоянно подливать и ты точно знал, сколько уже опрокинул – можно контролировать свое состояние (если это вообще нужно).

– Вуаля! – я наклонил бутылку и наполнил один бокал, что стоял ближе к ней, потом второй. Убирая бутылку, случайно задел перечницу, и она упала на пол. – Ох, мать его.

Быстро поднял ее, убедившись, что ничего не просыпалось и перечница не разбилась, убрал ее как можно дальше от себя, на верхние полки.

Выдохнув после произошедшего, посмотрел на Альму, она смеялась в голос. Вся эта сцена, видимо, показалась ей очень забавной. Ей нравилось, когда со мной происходит черт-те что, моя реакция и произносимые словечки. Когда-то она сама рассказывала мне об этом. Но я не фальшивил и не готовился заранее, чтобы удивить ее – все это каким-то неостановимым потоком само лилось из меня. Иногда я был как фонтан словосочетаний, а иногда молчаливым и малословным. В последнем случае Альму удавалось убедить, что ничего не произошло и я не расстроен – в конце концов она привыкла относиться к моему немногословию нормально. Она была довольно смышленой, и ей не приходилось объяснять по нескольку раз важные для меня вещи.

Однажды, когда я был ребенком (кажется, мне тогда было лет шесть или восемь), мои родители поссорились. Не помню, почему и даже что происходило. В моей памяти удалось уцелеть лишь одной фразе, сказанной кем-то из них: «Когда люди по-настоящему близки, им уже необязательно трепать языком, для того чтобы общаться».

Я использовал эту фразу совершенно в разных ситуациях, иногда совсем невпопад. И, да, честно говоря, в эти моменты я просто лгал. Но это была так называемая ложь во спасение.

– Тост не обязателен, но если что, у меня есть предложение! – Альма прервала мои воспоминания и подняла бокал.

– Я всегда открыт для предложений! – я взял второй.

Мы стояли по разные стороны своего рода барной стойки, используемой Альмой для готовки. Она никогда не ела на кухне, все делалось в гостиной, за тем самым чертовым египетским столом. Но сейчас ей хотелось начать здесь, что тут сделаешь? Я совершенно не возражал против этого. Даже если бы она захотела съесть меня, не очень-то сопротивлялся. Может, даже помогал бы ей отрезать кусочки своего тела, поглаживал бы ее по спине, пока она их проглатывала, и уж тем более помог бы выбрать напиток под такое блюдо, как я.

– За наше совместное неизвестное будущее и уходящее прошлое, которое мы подпинываем прочь.

– И ударяем топорами со всех сторон.

– Обливая бензином и…

– Поджигаем ко всем чертям! – она смотрела мне в глаза, лучезарно улыбаясь.

– У нас все будет хорошо? – Альма со смехом задала вполне серьезный для нее вопрос, пытаясь скрыть волнение.

– О, я приложу все свои силы, чтобы иначе у нас просто не могло быть! Уверяю тебя! – бокалы слегка коснулись друг друга и с еще не угасшим звоном стекла мы сделали первый глоток. Она была счастлива.

– Идем тогда поедим, а то мне еще надо собрать некоторые вещи. Ты, кстати, не помнишь, мы что-то оставляли в доме, когда были там в последний раз? – на этой фразе она уже взяла в обе руки поднос с нашим ужином и направилась в гостиную.

– Может, только те два пледа в полоску, вряд ли что-то еще, – я не мог решить, что взять сперва: наши тарелки, бокалы или салатницу с корзинкой хлеба.

В кухню опять вбежала Альма. Ее тонкая юбка слегка развевалась, а сама она посмеивалась. Когда она успела переодеться, для меня оставалась загадкой. Ох, эта сумасшедшая женщина!

– Возьми салат и бокалы! А я займусь тарелками и хлебом, – она погладила меня по руке и, умело взяв корзинку хлеба с двумя глубокими тарелками, пошла в гостиную.

Я почему-то чувствовал себя растерянным. Мысленно я еще был в нашем доме и рассматривал вещи, правда, кроме тех двух пледов, так ничего и не вспомнилось. Не потому, что я плохо помнил тот дом, напротив, помнил почти абсолютно все, даже запах внутри и на крыльце. Там я лежал в огромном кресле-качалке и на длинной палке жарил сосиски над небольшим, собранным мною мангалом.

Тут надо упомянуть, что мастер я криворукий и мангал представлял собой сваленные по кругу кирпичи, которые образовывали нечто, похожее на трубу. Внутрь насыпались угли, потом дрова, и горело прекрасно. Плюс ко всему прочему, чтобы убить двух зайцев сразу и подготовить место к следующему костру, я всегда оставлял догорать огонь до конца.

Это было мое личное место.

С Альмой, если нам вдруг взбредало в голову, мы усаживались перед камином и, опираясь на пуф, смотрели на пламя. Ее, как и меня, это успокаивало. Мы даже купили какую-то полиэстеровую «шкуру», чтобы мягко было сидеть. В остальное время мы отодвигали ее как можно дальше от огня, нас мучали опасения, что она обязательно загорится.

– Джек! – подняв голову, я увидел внимательно смотрящую на меня Альму. – Ты чего завис?

– Я, видимо, задумался. Прости, – я взял салат и бокалы, а она – небольшую пачку салфеток, – идем скорее!