Золотце

– Хочешь, я научу тебя далеко плевать? – Небрежно предложил Женя. Само собой, Раечка хотела. Далеко плевать – что может быть лучше?

Но, как она ни старалась, плевать так далеко, как Женя, у нее не выходило. Бедняжка чуть не плакала.

– Не, смотри, вот так надо. – Показывал Женя снова и снова, но у Раи никак не выходило. Она была в отчаянии. – О, давай научу тебя свистеть. – Рая только кивнула. Свистеть – это даже круче, чем плеваться.

Но свистеть у нее тоже не выходило. Она старательно засовывала пальцы в рот, скручивала, как показывал Женя, язык в трубочку. Ничего не получалось.

– Да ну тебя. – Женя досадливо махнул рукой и зашел за угол дома. Рая, опустив голову, поплелась за ним.

Женя достал из кармана сигарету, чиркнул спичкой, прикурил и только тут заметил стоявшую позади Раю. Она ковыряла носком туфли землю и не решалась поднять глаза на объект своего обожания.

– Ты чего приперлась? – Прикрикнул на нее Женя. – Наябедничаешь родакам, шкуру спущу, поняла?

– Я никому не скажу. – Ответила Рая, любуясь Женей издалека. – С сигаретой в зубах, Женя казался Рае еще более взрослым и мужественным. Жили тетя Таня с мужем и Женей все в том же подселении, в одной комнате и по ночам Рая слушала дыхание героя ее грез.

Маму они с тетей Таней навещали в больнице каждый день. Она постоянно плакала и задавала Рае дурацкие вопросы.

– Раечка, золотце, ты хоть ешь?

– Ем, мама. – Отвечала бесцветным голосом Рая. Аппетит у нее совсем пропал.

– А уроки делаешь, Рая?

– Делаю, мама. – На самом деле Рая получила две двойки, одну по математике, а вторую – по литературе. Вместо того, чтобы учить стих, Рая витала в облаках.

"Жить бы так все время, с тетей Таней, а главное – с Женей". – Грезила Рая. "Выйти бы поскорее отсюда". – Мечтала Фая.

Вскоре Фаю выписали, и они с Раей вернулись домой. Перед работой Фая заскочила в школу и, конечно же, узнала, что Рая получила две двойки. Вечером был скандал со слезами и хватанием за сердце. Фая чуть было снова не загремела в больницу. Рая заламывала руки, но так и не призналась матери в истинных причинах своей "безалаберности".

На работу Фая пришла хмурая и неразговорчивая.

– Что случилось? – Обеспокоенно спросила Таня в перерыве.

– Ты еще спрашиваешь?! – Возмутилась Фая. – Райка две пары схватила.

– Фая, у нее сейчас сложный возраст. – Таня примирительно накрыла своей рукой Фаину. – Ты ее слишком сильно контролируешь. Нельзя так.

– Слишком сильно?! – Задохнулась от возмущения Фая. – Да меня не было всего неделю, а она совсем от рук отбилась.

– Ох, Фая, доведешь ты себя. – Покачала головой Таня. Фаины слова занозой засели в душе. "Значит, это я плохо следила за Раей". – Решила Таня, чувствуя свою вину.

Все Фаины переживания были попыткой уйти от действительности, спрятаться за обыденностью от осознания того, что страна летит в пропасть и вот-вот погребет привычную, налаженную жизнь под своими обломками. Уже давно ходили слухи, что цех скоро закроют. Фая не хотела в это верить. Обессилевшими руками цеплялась она за прежнее, рутинное существование. Перемены ее страшили, не суля ничего хорошего.

Рая, наоборот, встречала грозящие перемены с энтузиазмом, свойственном юношескому максимализму. Стряхнув любовь, словно крошки со стола, Рая обзавелась новым кумиром, гораздо более недосягаемым, чем какой-то там Женя – теперь она любила Юру Шатунова. "Белые розы, белые розы", – пел Раин герой, и сердца тысяч еще пока советских школьниц сладко замирали.

Летом тысяча девятьсот девяносто первого года рухнула эпоха, глиняные ноги могучего колосса подломились, оставив добрую половину граждан в недоумении: "Что же делать дальше?". Кто-то быстро сориентировался и чувствовал себя, как рыба в воде, кто-то остался на задворках жизни. Издержки любых перемен.

Новый Год был грустный, Фая с Таней и ее супругом обсуждали извечную проблему: как быть и куда бежать. Женя маялся, считая минуты до двенадцати, родители разрешили встретиться с друзьями после полуночи, а Новый Год нужно было встретить с ними, как "нормальный человек". Женя не хотел быть нормальным, он хотел к друзьям. Фая ковырялась в тарелке, выуживая вилкой из "сельди под шубой" селедку, она ее терпеть не могла.

– Рая, хватит ковыряться в тарелке. Ты же знаешь, я этого не люблю. – Одернула Раю мать.

– Пойдем, музыку послушаем. – Предложил Женя. Рая нехотя согласилась. – Что ты слушаешь? – Спросил Женя, плюхнувшись на кровать.

– "Ласковый май". – Ответила Рая, включив магнитофон. Заиграла "Седая ночь". – И только ей доверяю я. – Самозабвенно подпевала Рая.

– Выключи эту хрень. – Приказным тоном сказал Женя. Рая послушно выключила и обиженно заморгала.

– А ты что слушаешь? – С вызовом спросила Рая.

– "Кино" – вот это вещь! – Женя одобрительно поднял большой палец. – Перемен требуют наши сердца. – Пропел он, отчаянно фальшивя. – Слышала? – Рая помотала головой. – Ну, ты даешь.

– Ой, Новый Год. – Спохватилась Рая, выбегая из комнаты.

– Дорогие россияне… – По телевизору выступал новый президент – Борис Ельцин.

– Раз, два, три. – Отсчитывали все дружно бой курантов. – Ура! Ура!

Наступил одна тысяча девятьсот девяносто второй год. Что год грядущий им готовил?

Глава 4

В стране творилось черте что, началась какая-то приватизация. Что это – народ понимал смутно, да и не пытался вникнуть. Тут бы ноги не протянуть, зарплату бюджетникам, эти копейки, и те задерживали. Люди давно усекли – паны дерутся – у холопов чубы трещат, а потому нужно держаться от этого всего подальше. Не их это ума дело.

Цех, где Фая работала большую часть своей жизни держался каким-то чудом. Каждый рабочий день мог оказаться последним. Фае и другим сотрудникам дали ваучеры – бесполезные бумажки, что с ними делать никто не представлял.

Их шеф, Николай Ильич, объявил собрание в большом зале, загодя приволокли откуда-то кафедру, расставили стулья. Все шептались, волновались.

– Закроют нас, точно тебе говорю. – Тихонько сказала Таня Фае.

– Типун тебе на язык. – Огрызнулась Фая. Она даже думать об этом боялась. Куда она, если такое случится?

– Ой, что будет? – Волновались лепщицы.

В обеденный перерыв все сотрудники их небольшого предприятия, шумя, начали рассаживаться. Кто-то опаздывал, раздавались смешки и шутки. Когда все наконец расселись, на кафедру взобрался Николай Ильич, их шеф собственной персоной, покашлял, чтобы привлечь внимание, промокнул платком лысину.

– Товарищи. – Начал он, дождавшись, когда все угомонятся. – Все знают, что сейчас происходит в стране. – Толпа одобрительно загудела.

– А как же, знаем, всей шкурой прочувствовали. – Крикнул кто-то из зала, раздались смешки.

– Товарищи, – Николай Ильич постучал кулаком по кафедре. – Прошу вашего внимания! Сейчас мы с вами, каждый из нас творит историю. – Торжественным голосом продолжил шеф. – И только от нас с вами зависит, будет цех и дальше работать или перейдет в другие руки. – Фаечка схватилась за сердце. "Как же так – от меня зависит судьба родного предприятия, а я даже не знаю?"

– Да ничего от нас не зависит. Кто нас когда спрашивал? – Раздался тот же голос.

– Прошу, потише. – Николай Ильич заметно нервничал, осушил стакан воды. – Зависит, все сейчас зависит от нас с вами. Сможем ли мы сплотиться и выступить единым фронтом или предпочтем отсидеться в сторонке и наш цех достанется кому-то другому.

– Что для этого нужно? – Выкрикнула, не выдержав Фая. Николай Ильич словно ждал этого вопроса, заметно повеселев и оживившись, он продолжил:

– Вот меня спрашивают – что для этого нужно? Отвечаю – самая малость, недавно вы все получили ваучеры, так? – Николай Ильич замолчал, ожидая ответа.