Остров Укенор

За десять минут можно было успеть присмотреть себе места для гамаков и бросить вещи. Унимо потащил своих спутников знакомым путём под бак, стараясь на ходу рассказать хотя бы то, что может пригодиться сразу же: на экскурсию по кораблю рассчитывать не приходилось.

– Что ты задумал? – под баком было темно, поэтому Унимо не сразу увидел, что к ним подошёл Кинли.

– Мэй-первый помощник, мы ищем место, где оставить вещи, – бодро доложил Унимо.

– Капитан хочет найти этот остров раньше Королевского флота. И, я надеюсь, ты понимаешь, что это значит, – мрачно прошептал Кинли.

В темноте нельзя было разобрать его лица. Но запах смолы и старого дерева в одно мгновение перенёс Унимо на много-много лет назад, когда они с Кинли сидели на баке ночью, под лакричным летним небом, укутавшись в одеяла, и рассказывали друг другу истории, которые никогда больше никому не рассказывали.

Унимо аккуратно разложил вещи и медленно повернулся:

– Не беспокойся, Кинли, я знаю. Надеюсь, что ты тоже.

– Через пять минут отдаём швартовы. Займите свои места и постарайтесь быть полезными, – распорядился первый помощник и скрылся на залитой светом главной палубе.

Как самого опытного матроса, Унимо на первой же морской вахте поставили за штурвал. Просперо задумчиво прохаживался по шканцам, а Кинли, уступив капитану подветренную сторону, сжимал в руках подзорную трубу и машинально посматривал на паруса грота и фока, которые ровно наполнялись ветром, но, стоило рулевому отвлечься, могли бы захлопать о мачту крыльями огромной птицы – и тогда фрегат потеряет ход.

Любимым курсом капитана Просперо по-прежнему был курс «на горизонт». Но сейчас он подходил как нельзя больше, потому что остров Укенор располагался «где-то в Северном море».

– На мостике! – встревоженно закричал вперёдсмотрящий.

Кинли изобразил внимание.

– Прямо по курсу корабль. Или даже два… Нет, скорее, четыре…

– Ты не умеешь считать? – раздражённо крикнул капитан.

– Пять топовых огней, – раздался с бака голос боцмана.

«Отлично, отлично», – забормотал капитан, потирая руки.

Пять фрегатов Королевского флота с открытыми пушечными портами быстро окружили «Люксию», забирая весь ветер. Идеальная мышеловка.

Флагман Шестистороннего стал сигналить, и даже Унимо, за двенадцать лет позабывший значения сигналов, понял, что они предлагают сдаться.

– Что это они там кричат? – осведомился капитан и тут же перебил Кинли, который собирался ответить: – Принеси-ка мне сигнальную книгу. А, нет, стой, я ведь выкинул её за борт. Какая жалость! Но ничего не поделаешь, – сложив руки рупором, капитан Просперо закричал: – Ничего не понятно, повторите!

На квартердеке флагмана можно было различить офицеров, которые явно были обескуражены таким поведением противника.

Пока они решали, что делать, капитан Просперо заскучал.

– А куда, интересно, делся ветер? – раздражённо спросил он, обводя взглядом свою немногочисленную команду: даже те, кто не был на вахте, поднялись на палубу, почувствовав неладное. Но никто не хотел отвечать на очевидный вопрос.

– Ничего, это мы сейчас исправим! – пробормотал Просперо – и тут же нижний фок шевельнулся, словно пёс, настороживший уши, а потом все паруса «Люксии» щедро наполнились ветром. Ветер всё усиливался и за несколько минут превратился в шквалистый: чуть-чуть сильнее – и при скверном стечении обстоятельств может перевернуть парусник.

На палубах фрегатов началось движение, ветер приносил обрывки команд.

Унимо и Кинли тревожно переглянулись.

Но кто мог остановить Мастера Моря, если он решил показать свою силу?

– Так что же, Мастер Реальнейшего, затопить их? – усмехнулся Просперо, взявшись за штурвал напротив Унимо. Ветер ревел уже с такой силой, что приходилось кричать, даже стоя на расстоянии вытянутой руки. Но слова Мастера Моря, конечно, были слышны отчётливо. – Что, страшно? Они узнают, непременно, что это дело рук мастеров. И тогда начнётся война. Что у тебя с лицом, Мастер Реальнейшего? А, да, это же чувство ответственности, оно всегда уродует людей. Но подумай, это ведь будет только справедливо: они напали на мой маленький корабль впятером, вооружённые этими тяжёлыми пушками, они угрожали мне, они думали, что на море нет никого сильнее. Но не тут-то было!

Просперо расхохотался. Унимо молчал. Он вцепился в штурвал и старался только не отпустить его, чувствуя каждую волну, каждый порыв ветра на дрожащей струне штуртроса. Лирц и Тьер безмолвно стояли за его спиной.

– Мы забыли поднять флаг, – заметил капитан. – Какое упущение!

Кто-то из команды сбегал в штурманскую и достал из рундука с флагами большое тёмно-синее полотно – любимый флаг капитана Просперо. Флаг ни одного государства.

Флаг стали поднимать на грот-мачте, но у самого грот-брамселя он зацепился за блок и безнадёжно застрял, так что сдвинуть его с палубы не было никакой возможности.

– Нужно поправить, – задумчиво проговорил капитан, и все посмотрели вверх, на то, как клотик качается в мутном небе с огромной амплитудой.

Кинли вздохнул и стал выбираться на ванты.

– Не вздумай! – остановил его капитан. – Это дело матросов. Кто-то из вас, – он кивнул стоящим на юте Унимо, Лирцу и Тьеру.

Унимо заметил, что у одного из фрегатов Королевства оторвалась и упала в море стеньга. Люди на палубах в отчаянии смотрели туда, где должен был быть горизонт, не зная, что сердце этого шторма – на корабле капитана-чудака, который они собирались захватить без боя.

Унимо понял, что Мастеру Моря нужна жертва. Кто-то, кто сорвётся, не удержавшись на мачте, исчезнет без следа в бурлящем море или разобьётся о палубу и забрызгает кровью борта, традиционно предусмотрительно выкрашенные в красный цвет. Чтобы не смущать живых слишком откровенным видом крови.

– Так уж и быть, пусть это будет Бессмертный, хотя это и нечестно, раз у него бесконечное количество попыток. Рано или поздно у него получится, и тогда я отпущу вас, – предложил Просперо, опираясь на нактоуз и запрокинув голову – словно занимая своё место в зрительном зале.

– Я поправлю, – поспешно сказал Унимо.

Он передал штурвал застывшему воском в ледяной воде Тьеру и стал осторожно перебираться к выходу на ванты. От ветра едва можно было стоять на палубе – о том, что было там, на высоте брамселя, лучше было не думать. Смотреть перед собой. Передвигать ноги вперёд, удерживая равновесие. Многие называют это жизнью.

Даже выбраться на руслень оказалось сложной задачей: ноги то и дело соскальзывали с мокрого дерева, а держаться за огромные снасти было тяжело. Кое-как выбравшись на ванты, Унимо застыл: казалось, если приподнять ногу или отпустить руку, он тут же упадёт в кипящие волны.

Двигаться вверх, где ещё тяжелее, было бессмысленной глупостью. И невозможно было вспомнить, почему его жизнь стала такой невыносимой. Стоило ли сопротивляться той силе, которая тянула его вниз, в беспокойный, но понятный мир сердитых волн и безгласых рыб. Унимо попробовал нырнуть в реальнейшее, но почувствовал только плотную, непроходимую темноту. Ударился головой о переборку в трюме затопленного корабля.

Он зажмурился и вспомнил Маяк. Вспомнил, как впервые поднимался по высокой винтовой лестнице. И потом – много раз, чтобы вовремя зажечь свет, который не указывал путь ни одному кораблю. Он поднимался, ступенька за ступенькой, на каждый шаг повторяя шёпотом слова детской считалки:

Когда ничего не помнишь –

даже того, что только,

даже того, что что и,

даже того, что даже,

даже того, что важно,

даже того, что больно,

даже того, что ты бы, –

нужно вести допросы