Перстень Рыболова

Гессен выбросил горсть мха.

– Прости, неохота. Сегодня и так ветры гоняют, а если не справимся – будет шторм. Да и погода не устоялась. Лодки на берегу перебьем, да еще и рыбу в моря загоним. Нет, не хочу…

– Ладно…

Флойбек всё смотрел на корабль.

– Слушай, Гессен… Вот Арвельду семнадцать, мне семнадцать. Тебе скоро столько же. А не приходило в голову, что мы так и останемся на Храмовой гряде? Проживем тут всю жизнь и состаримся прямо на острове? Вот проходит лет пятьдесят, а ты так и сидишь и клюкву перебираешь?

Гессен поднял серые глаза.

– Типун тебе на язык, – ответил он.

– Сидим и ждем непонятно чего, – продолжал Флойбек. – Хотя нет – понятно, но случится ли оно и когда? Может, лет через пятнадцать, двадцать, а может, и вовсе не при нашей жизни? Или представь, что мы переберемся на большие земли, и заживем там… ну, как обычные люди живут, понимаешь? Я, к примеру, наймусь на корабль, ты пойдешь лекарем или гадальщиком, а Сгарди – в охрану к какому-нибудь градоначальнику. Да хоть на севере – вы же оба оттуда, белобрысые, вам до родных краев рукой подать…

– Чушь не мели. Не бывало такого никогда.

– Можно подумать, то, что нынче творится – обычное дело. А ведь творится, и никуда не денешься от этого… – Флойбек обхватил сосну руками и выглянул с другой стороны. – А? Может такое быть?

Тот помолчал, перебирая ягоды. Алые капли скользили и перекатывались между его пальцев. Одну он случайно раздавил.

– Нет. Будет по-другому, – Гессен поднес ладонь к глазам, рассматривая красный след. – Главное, чтобы хуже не оказалось. Хуже того, что ты сейчас наговорил. Всё… Довольно об этом.

– Тоже думал, да? Признайся – ведь думал?

– А что думать, когда ничего не понятно, – Гессен вытер ладонь о траву. – Только себя изводить. Скажи лучше, где Арвельда носит?

– Вокруг Горы бегает, как всегда, – Флойбек глянул на заходящее солнце. – И уже ровно час с четвертью, как он опаздывает. А Ревень нас ужинать звал, уловом хвастался… Чего морщишься? А, Гора… Не любишь.

– Потому что нечего там людям делать, сто раз вам обоим говорил. Гора – вроде маяка, ее со всех мест хорошо видно. И я сейчас не про соседние острова говорю. Пошли за ним…

– Да сиди тут, сам схожу, – Флойбек соскочил вниз и через мгновение скрылся за поворотом Глухариной тропы.

Гессен остался один. Отставил корзину и зачем-то огляделся.

В этих местах тропа сильно петляла, то спускаясь к заливу, то снова поднимаясь к Горе. Узловатые сосны, кривые от вечных ветров, цепляются за каменные глыбы, между ними торчат старые истуканы, ставленые тут в незапамятные времена. Вот так стоишь один и знать не знаешь – пусто за ближайшим поворотом или притаился кто. Хотя кому таиться – рыбакам из деревни? Отроду не слыхали, чтобы на Глухариной тропе случилось что худое, но непонятно откуда привязалась тревога, и всё тянуло обернуться, не стоит ли кто за спиной…

Солнце отошло за утес и уже не слепило глаза. Корабль просматривался хорошо – и высокие обводы, и зеленые паруса, и раззолоченная носовая фигура в виде змеи. Такие на восточных судах встречаются, и на особенных каких-то. То ли владельцев обозначают, то ли их ремесло…

Корабль стоял на якоре, отражаясь в тихой воде. Рядом башня – точно великан забрел по колено в залив и стоит, глядя на вечернее море. А вокруг тебя древние сосны. На такое смотри – не насмотришься, глаз не оторвать. Но чем дольше Гессен смотрел, тем беспокойнее становилось на душе.

Корабль был тут лишним. Он явился откуда-то, откуда не должен был явиться, во всяком случае, на Храмовой гряде ему не место. Пусть исчезнет, и тогда всё будет как надо.

И слишком тихо кругом. Море шумит, ветер в соснах бродит, но всё не то… Потом стало понятно – чайки. В расселинах башни гнездились чайки, и сюда долетали их крики. А теперь было непривычно тихо, будто птицы скрылись куда-то.

Сверху, со склона, посыпался песок. Порыв ветра качнул кроны сосен. Холодный, студеный ветер, как зимой – только холод не морской, а могильный, каким веет от камня. Гессен не выдержал и оглянулся.

Янтарные отблески солнца плясали на корявом стволе сосны в двух шагах. А в ее тени стоял человек.

Он ни от кого не таился, не прятался. Стоял, глядя на море – неестественно прямой в черных складках тяжелого плаща, точно уходившего в землю. Ледяной ветер задел руку Гессена, обжег холодом, но на плаще незнакомца ни одна складка не шевельнулась.

Наверное, с минуту оба стояли так, не двигаясь. Это начинало странно выглядеть. Кто бы это ни был, он явился на Храмовую гряду по приглашению Обители всех ветров и не должен был причинить вреда.

– Кто вы? – спросил Гессен.

Незнакомец даже не повернул головы в ответ.

– Я спросил, кто вы, сударь, – повторил Гессен, приблизившись. – Вам трудно ответить?

Еще шаг – и стало понятно, в чем дело. За человека он принял статую, одну из тех, что стоят повсюду на островах Гряды. Замшелый каменный столб, с которого время и морские ветра стесали всякое обличье, только два зеленых камня мутнели там, где были глаза.

– Истукан, – сказал себе Гессен. – Просто истукан. И как мы его раньше здесь не видели…

И тут яркий луч, резанув хвою тонким лезвием, полыхнул огнем в зеленых самоцветах, и осветил всё лицо. Гессен отшатнулся. Глаза! Живые!

Он отступил назад и чуть не упал, споткнувшись о парапет.

В следующий миг страшные очи снова были тусклыми, грубо ограненными бериллами. Надбровные дуги стерлись, рот обозначался узкой канавкой, нос еле угадывался. Но чье тогда лицо он увидел? Точеные черты будто вырвались из камня, а взгляд пронзил насквозь – жуткий взгляд, неживой, безо всякого выражения…

Не успел Гессен подумать это, как за спиной зашуршала галька, точно кто-то шел к нему. Он резко обернулся. Пусто. Шаги тут же раздались с другой стороны, но теперь они удалялись.

Гессен почувствовал, как в нем поднимается злость, и стал взбираться по склону. Что ж, я тоже умею шутки шутить, кое-каким научили… Сейчас и повеселимся! Песок потеплел у него под ногами, словно под ним тлел огонь. Вокруг него начала дымиться земля, и чем больше он раздражался, тем жарче становилось вокруг. Черный истукан возникал то тут, то там, но когда Гессен приближался, опять видел сосну, пень или валун.

– Да ты что творишь! – кто-то схватил его за плечо. – Гессен, остановись, с ума сошел! Сейчас лес подожжешь!

Он оттолкнул кого-то, но сильная рука вцепилась ему в воротник и усадила на землю. Только Гессен сел, как навалилась такая усталость, словно на нем полдня камни таскали. Глаза сами собой закрывались.

– Что с ним? – спросил Флойбек.

– Не разберу. Погоди…

– Арвельд?

– Я. Гессен, у тебя лоб в испарине. Что стряслось?

– Тошнит, – еле слышно ответил тот.

– Воды с ручья принеси, – Сгарди обратился к Флойбеку, – давай-давай, что встал… А ты посиди, не двигайся, сейчас отойдет.

Арвельд сел рядом, вытирая ему лоб.

– Руку не убирай, – сказал Гессен. – Теплая…

– Это у тебя лоб ледяной. Сиди, сиди спокойно, вроде в себя приходишь, – он чуть надавил ему на брови, и Гессен почувствовал, как слабость отступает. Кровь потеплела и быстрее побежала по жилам.

– Я успел что-то сделать? – тихо спросил он.

– Нет, к счастью.