Быть Корелли

– Откуда информация?

Имя прокурора, сказанное в таком контексте, разбудило хищный азарт, взбудоражило. Шанс подложить свиноподобному Осборну свинью покрупнее, чем он сам, здорово бы потешил самолюбие, но Алессандро знал – по опыту жизни и «семьи» – что у всего есть цена.

– Один доброжелатель подкинул компромат.

– Пусть будет осторожнее с доброжелателями, – Алессандро нахмурил брови, обойдя кресло, он стряхнул с обивки невидимые пылинки. Ему не нравилось, с каким хамским – «американским» – нахрапом невестка взялась за это дело. – Мне интересно, почему Лита, а не ты занимаешься Романо.

– Ну, Лита… Ты ведь знаешь её…

– Ни черта я её не знаю.

Она не слишком нравилась ему, но Алек не был так категоричен, как отец – скорее, его отношение к ней можно было обозначить, как лёгкая неприязнь. Алессандро считал, что Лита слишком много берет на себя и что Данте слишком много ей позволяет, называя это равноправием. На самом деле, Алеку всё больше казалось, что невестка перетягивает одеяло на себя. Он с удовольствием указал бы Лите на её место, но он был ей, по сути, никем, а Данте всё устраивало. Почти у всех американок, которых Алек встречал по жизни, был какой-то бзик на этом самом равноправии плюсом к поднебесным амбициям – такие не годились в жены, оттого Корелли всегда женились на землячках. Но Данте и здесь пошёл всем наперекор.

Никто не думал, что Данте Корелли –  циничный, свободолюбивый раздолбай –  женится так рано, никто не думал, что он так скоро заделает двоих детей и станет так ревностно оберегать свою семейную идиллию. Что после своих дебильных увлечений – то автогонками, то скайдайвингом, то путешествиями автостопом без цента в кармане к черту на рога – вернётся к учёбе и станет высококлассным юристом, ведущим юристом «Корелли Консалтинг». И что однажды он принесёт заявление на увольнение, заявив, что открывает свою фирму. «Корелли Консалтинг» он взял на аутсорсинг, но скрывать то, что в принципе желает отойти от дел мафии, не стал. Руссо не имел мнения на этот счёт, а если и имел, то не озвучивал. Наверное, ему было достаточно крепко привязанного к семье старшего сына и Джулиано, несшего на себе бремя главного финансиста, да и слова Данте пока ещё оставались словами. «Выход из мафии возможен только через смерть», старое правило, стоявшее у истоков Коза Ностра, по прошествии времени теряло силу, но всё ещё изрядно действовало на нервы.

– Она классный юрист и… у неё пунктик. Она хочет доказать отцу, что у неё тоже есть яйца.

– Пусть не заигрывается.

Алек был уверен, что юриспруденции и адвокатура – не женское дело, и пусть его тысячу раз обвинят в мизогинии и приведут миллион обратных примеров. Дела мафии не терпят эмоций, а женщина, любая женщина, состоит из них на девяносто процентов. Учитывая то, что неприязнь свёкра задевала её, и она из кожи вон лезла тому назло, Алессандро всё больше укреплялся в своей правоте. Ещё один жирный минус Данте за то, что он ей спускал всё это.

– Алек. Пообещай мне одну вещь, – Данте вдруг взглянул ему прямо в глаза. Серьёзно и пристально, как никогда раньше не делал. Алессандро увидел в его глазах тревогу. – Что бы ни случилось, Лита не должна пострадать.

Алессандро молча кивнул. Через силу. Его одолевало поганое чувство, что он дал обещание, которое не сумеет сдержать.

Глава 9. Звонок

-1-

Алек всегда приходил на работу раньше всех. Каждое утро он отслеживал по внутренней программе, во сколько система отщелкивает пропуска сотрудников на входе в здание: Джулиано приходил за сорок-сорок пять минут до начала рабочего дня, руководитель отдела безопасности – за полчаса, главный программист – за три минуты, секретарша всегда опаздывала ровно на пятнадцать минут, уверенная в том, что Алек либо не замечает, либо не придает значения, ведь что такое пятнадцать минут для дамы, которая едва ли не каждый час поправляет на рабочем месте макияж? В свете множества гораздо более серьёзных проблем Алек не придавал значения этим ничтожным цифрам, но они почему-то упорно откладывались в голове, словно там у него – бездонная чёрная дыра, жадно поглощавшая любую информацию.

Алек выходил ровно в шесть тридцать утра, чтобы в семь уже быть на рабочем месте, но сегодня что-то пошло не так. Он застегивал кожаный браслет часов, когда экран его смартфона вспыхнул и следом взорвался пронзительной, непривычной трелью – так ему приходили звонки с неизвестных номеров.

– Корелли, – резко охватил Алек, напряжённо вслушиваясь в трубку.

Ему ответила тишина. Алек посчитал про себя до трёх и сбросил звонок, положил телефон на столик. Досадная, не вписывающаяся в привычный ритм мелочь – Алек ощутил лёгкое раздражение не то от звонка, не то от намертво застрявшего в карабине ремешка часов.  Через мгновение звонок раздался снова.

– Говорите, иначе моя охрана вычислит ваш номер, и мы с вами встретимся лично…

– Простите…

Алек оторвал трубку от уха и взглянул на экран, будто на нём вместо бессмысленного, неизвестного набора цифр надеялся увидеть звонившую. Этот низкий, царапающий нервы и слух голос невозможно было спутать ни с каким другим.

– Простите. Я…

– Изабелла.

Он не дал ей закончить, произнёс её имя сам, словно бы «Изабелла» – это сочетание букв, произнесённое вслух – возвращало ему чувство реальности, неумолимо ускользающей. Она умела застать врасплох. Алек подошёл к окну, взглянул на парк, смахнул пальцем невидимую пылинку с панорамного стекла, прозрачного изнутри, но абсолютно непроницаемого снаружи. Взял паузу, словно готовился нырнуть на неизведанную глубину.

– Что-то случилось?

– Нет-нет. – Ему почудилось, что она виновато улыбается. Алеку живо представилось её зардевшееся лицо, стыдливо опущенные ресницы, изогнутая линия чуть подрагивающих в нерешительности губ. В деталях. Как на том злополучном балу. – Мне просто… просто совсем не с кем поговорить.

– Он вас обидел? – Алек прекрасно помнил, зачем дал ей свой номер. Ему казалось, что Изабелла лишь тянет время, пытаясь подобрать слова.

– Нет! – Бланко вскрикнула. – Нет, – добавила мягче, но Алек почуял в её голосе фальшь. Она слишком рьяно протестовала. – Он просто… Просто у него проблемы на работе. И он разозлился. Он запер меня в комнате, запретил выходить, забрал телефон – я звоню с номера моей горничной – и уехал.

Алек был почти уверен в том, какие именно проблемы преследовали господина прокурора и что эти проблемы – дело его рук, рук Корелли. Он готов был проклинать своё богатое воображение, которое подкидывало ему неприятнейшие из картин. Он будто бы своими глазами видел, как чёртов прокурор волочет её за локоть по лестнице, как швыряет её – такую тонкую и хрупкую – в комнату и запирает дверь, плюя на её плач и протесты. Это из-за него. И определённо ещё и из-за того, что она тогда села к нему в машину…

– Я позвоню в полицию. У меня есть там надежные люди.

– Пожалуйста, не надо, – она взмолилась. Алессандро почудилось что он видит, как она трепетно прижимает руки к груди, подаётся вперёд, смотрит на него снизу вверх, полными слёз глазами…

– Если хотите, я пришлю за вами своего человека.

– Это будет вторжение на частную территорию. У вашего человека и у вас будут проблемы. Пожалуйста, Алессандро. Просто поговорите со мной…

Она просила. Не с гонором, не с пренебрежением, как Габи просила пополнить кредитку, вкладывая между строк «ты мне должен» одним лишь взглядом. Она просила, как просит слабая женщина сильного мужчину. Просила так, что невозможно было сказать «нет».

– И как часто он предлагает вас своим друзьям? – съязвил Алек в последней попытке скинуть с себя путы.

– Ни разу, никогда. Понимаете, он очень жаден… жаден до таких вещей. Мы вместе уже три года, и за эти три года… – она сделала паузу, словно раздумывая, и наконец, словно бы уговорила сама себя. – Он просто напился.

Отчего-то всплыла в памяти фраза «Любовь живёт три года». Наверное, очередной модный романчик, которые Габриэле читала перед сном. Так ли это на самом деле, Алеку узнать так и не удалось – их отношения с женой были такими же ровными и безжизненными, как кусок пустыни, прозванный Долиной Смерти. Отношения Данте и Литы напоминали американские горки: они могли всерьёз поцапаться даже на семейном обеде, однако, спустя час Данте выходил с красной, довольной рожей и сбитой набок бабочкой откуда-нибудь из библиотеки или гостевой ванной. Джулиано на работе порой мечтательно улыбался и посылал кому-то цветы. Алеку порой казалось, что в своих личных отношениях его младшие братья за свои двадцать восемь и тридцать один пережили по отношению к женщинам весь спектр эмоций, кроме равнодушия. Равнодушие, видимо, было его уделом. Да, черт возьми, он был чудовищно одинок и несчастлив в своём браке, почему-то только сейчас Алек признался в этом самому себе, но тогда он не давал себе права даже мысли такой допустить. Пример отца и матери всегда вдохновлял его, но он никогда не задумывался, что там, внутри. Может быть, там тоже пусто?

– Вы ему надоели.

Изабелла, казалось, не слышала в его словах издевки – она отвечала прямо, честно и просто, словно ребёнок, ещё не познавший науку лжи. Отвращение, недоумение, злость и дьявол знает откуда взявшаяся ревность – эти чувства, словно градины, навязчиво барабанящие по жестяной крыше, пробивали брешь в его броне. Алек привык воспринимать всё с холодной головой, сдержанно и отстранённо, привык жить, мыслить и действовать по давно обкатанному алгоритму, а сейчас он блуждал в собственных ощущениях, терялся, словно слепой. Её голос хотелось слушать. Хотелось бросить трубку и не слышать, не воспринимать ужасающий смысл слов, этим голосом сказанных. Он не хотел ничего знать о ней и хотел знать всё одновременно.

– Знаете, ведь я на самом деле хотела уехать в ту ночь. Тогда, когда вы встретили меня на дороге. Но я вернулась. Сама. Потому что однажды я уже уходила и, Хемфри… он нашёл меня… сказал, что куда бы я ни ушла, он всегда найдёт… и тогда… тогда я пожалею, что родилась на свет. Поэтому я не стала дожидаться, когда он вернёт меня сам. Я, правда, надеялась, что меня собьёт машина…

– Чего вы хотите? – устало произнёс Алек. Он вдруг ощутил себя измотанным, словно Изабелла только что переложила на его плечи часть своих горестей, и груз этот оказался тяжёл.

Алек никогда не задумывался, каково живётся в их мире женщинам, каково быть безвольным объектом чужих желаний, безропотным исполнителем чужих прихотей. Каково это потерять себя в угоду другим. Взгляд Габриэле, полный ненависти, тот взгляд, которым она смотрела на него во время «суда» – тревожный звонок, превратившийся вдруг в пожарный набат. До сегодняшней минуты ему было плевать…

– Не знаю. Я уже ничего не хочу. Ничего. Я уже забыла, каково это, что-то хотеть…

Она подтвердила его мысли.

– Вы потеряли жену. Мне очень жаль. Наверное, вам очень одиноко…

– Моя личная жизнь не обсуждается, – он резко осадил её. Этот внезапный переход, как ведро ледяной воды, остудил его, вернул в реальность. Реальность, в которой он был свободен. В которой одна женщина, сидя в заложниках в собственной комнате, пыталась ему сочувствовать.

– Простите меня. Алессандро, простите, – она снова взмолилась. Алек услышал, как в её голосе дрожат слёзы. Почувствовал себя последней тварью. – Можно я вам просто спою?

Не дожидаясь ответа, она тихо затянула. Алек узнал эту песню с первых слов. «Любимый мой» Эллы Фицджеральд.

У Изабеллы был удивительный тембр – хрупкая итальянка, поющая, как дородная чёрная женщина. Она была рождена, чтобы петь блюз. Рождена, чтобы её слушали, чтобы ею восхищались. Изабелла казалась ему певчей птицей, запертой в высокой башне, там, где её пение больше никто никогда не услышит. Её голос удивительно правильно скользил по нотам, лишь на верхних он срывался на шёпот – Изабелла плакала или старалась не шуметь. Казалось, она пела о своих несбывшихся мечтах. О большом и сильном мужчине, который возьмёт её за руку, который построит ей дом, который будет любить. Слишком пронзительно, так, что внутри снова вспыхнуло, и языки пламени жадно поползли вверх, подбираясь к горлу. Становилось жарко, корпус телефона раскалялся в ладонях, Алек уткнулся лбом в прохладное стекло окна. Он был не в силах нажать на отбой. Он впервые опоздал на работу.