Быть Корелли

Чуть теплая рукоять плотно легла в ладонь. Алессандро взглянул на Габриэле. На её губах мелькнула торжествующая улыбка: если он оставит её в живых – проиграет, убьёт – проиграет тоже. Фальконе ему этого не простят. Габриэле расставалась с жизнью с радостью, она выходила из этого порочного круга, внутри которого ей не посчастливилось родиться, и Алессандро вдруг поймал себя на мысли, что отчасти завидует ей.

«Есть только одна причина уйти из семьи – смерть».

И он выстрелил. Жгучий взгляд Габриэле Фальконе-Корелли потух. Её яркая, южная красота за какие-то жалкие секунды поблекла, будто истерлась. Она упала на своего любовника, крест на крест, и на её ярко-алом, шелковом халате расцвели тёмные пятна. Ей было всего двадцать восемь.

Глава 2. Загадочная незнакомка

-1-

– Приберите здесь, – скомандовал Лео своим людям.

За воцарившейся суетой – заворачивали и выносили тела, убирали кровь – Алессандро не заметил, как к нему подкатилась отцовская коляска. Руссо, собравшись с силами, поднялся на ноги, резко отринув помощь и жены, и обоих сыновей. Он выпрямился и, расправив худые плечи, встал напротив старшего сына. Алессандро показалось, что отец будто бы стал ниже ростом – проклятая болезнь съедала его день за днём – но несмотря на это, ему казалось, что отец возвышается над ним грозной скалой, с которой вот-вот сорвётся камнепад.

– Посмотри на меня.

Наверное, единственное, чего Алессандро Корелли боялся в своей жизни – это смотреть отцу в лицо. Он выдохнул, закрыл глаза и открыл их снова. Звонкая пощёчина и стыдная, острая боль в правой щеке – Алессандро дёрнул рукой, чтобы дотронуться до пылающего лица, но усилием воли оставил её висеть вдоль тела.

– Я должен был научить тебя, как обращаться с собственной женой, чтобы она не пошла налево?! – отец тяжело дышал в приступе гнева, метнувшуюся было к Алессандро мать Руссо остановил резким жестом руки. – Не стоит, Гарделия. Не жалей его. Это целиком и полностью его вина.

Люди вокруг делали вид, что ничего не видят и не слышат. Алессандро опустил голову, не в силах бороться с обжигающим чувством стыда. Вдруг нахлынули воспоминания, добавляя в топку под грудью больше угля. Ему едва исполнилось двенадцать, когда Руссо впервые пригласил его на казнь. Это был кто-то из обслуги, кажется электрик – по заданию полиции он установил в каминном зале прослушку. Тогда Алессандро расплакался, за что был жестоко наказан – отец отлупил его свежими ивовыми ветками. Бугры рубцов сошли только через месяц. Мать каждый вечер смазывала ему спину, приговаривая «Всё в мире преходяще, пройдёт и это». Наверное, с тех пор эта фраза в связке с тяжёлыми моментами жизни плотно впечаталась ему в память.

– Будут последствия. Придётся отвечать за них.

Руссо тяжело опустился в кресло, его лицо на миг исказило болью. Он кивнул жене и та, жалостливо взглянув на старшего сына, покатила коляску к лестнице – там её приняли охранники и, подняв, потащили наверх. Отец наотрез отказывался устанавливать в доме пандусы, словно не желал расписываться в своём бессилии.

Джулиано, проводив отца гневным взглядом, подошёл к брату, встал с ним плечом к плечу.

– Он перегнул.

– Он прав.

Прав, как и всегда. Алессандро проще было принять сторону отца, чем всю жизнь мучиться от несправедливости к себе. Так было проще. И сложнее одновременно.

– Останешься сегодня дома?

– Нет, к себе поеду. Где Данте?

Присутствие всех сыновей на казни было обязательным. Данте уже второй раз пропускал это событие.

– Сказал, на работе, – Джулиано вздохнул, покачал головой. – Опять проигнорировал. Ему тоже скоро достанется. Отец уже злится, говорит, Лита его с толку сбивает.

Данте вряд ли достанется. В этой семье всегда доставалось только Алессандро. Только к Алессандро у Руссо Корелли были неизмеримые требования. Джулиано не обладал ни большим умом, ни характером, он был мягким, как пластилин, чутким, как мать, и не слишком инициативным, он не нарушал правил, но и не делал ничего выдающегося, Данте же всегда был сам по себе. Несмотря на строгий кодекс, он всегда искал пути выйти из жёстких рамок семьи, и даже почти нашёл их, женившись на американке. Руссо всегда закрывал глаза на его проступки, думая, что Данте ещё юн и глуп. Многое из того, что Руссо никогда не простил бы Алессандро, Данте часто сходило с рук, оттого между старшим и младшим братьями Корелли не случилось дружбы. Джулиано был тем самым клеем между ними, он сглаживал острые углы и находил для них точки соприкосновения. Он всегда мог найти верные слова. Жёстким руководителем он бы не смог стать, но он сумел стать любящим братом.

– Алек. Мне жаль.

Джулиан тронул брата за плечо. Алессандро начал забывать физическое ощущение близости и принятия. Из материнской ласки он давно вырос, а Габриэле была слишком суха на эмоции. От этого братского прикосновения, от чувства поддержки в горле заворочался предательский комок жалости к себе. Алессандро поспешил отстраниться.

– И это пройдёт, – выдал он заученную фразу и сухо улыбнулся.

–2-

Алессандро Корелли покинул семейный особняк, когда уже стемнело. Оседлав свой представительский седан от «Линкольн», Алек нетерпеливо посигналил, чтобы ему скорее открыли ворота. Район «Маленькая Италия» быстро остался позади. Алек любил быструю езду – его сделанное на заказ авто давало разгон до сотни за четыре секунды. Переливающийся начищенными боками цвета бургунди и хромированными вставками «Линкольн» гнал вдоль озера до «Золотого Берега» – района, где располагалась небольшая, но светлая квартира Алессандро будто бы в противовес родительскому особняку отделанная в стиле лофт – на предельной скорости, словно старался выветрить из себя недавние события. Всё проходит. Пройдёт и это. Иначе быть не могло.

Он увидел её, бредущую вдоль дороги. В сгустившихся сумерках, в глухом, бессветном пространстве между только-только загоревшимися фонарями, она казалась тенью – Алессандро мог бы сбить её, если бы взял чуть правее. Он намотал уже полсотни миль, но огонь в груди не переставал полыхать ни минуты. Стоило бы хорошенько выпить и лечь спать, а не гонять вдоль побережья, едва смотря на дорогу. Могло бы случиться непоправимое. На сегодня с него довольно трагедий.

Он резко ударил по тормозам, и машина застыла на обочине шоссе. Алессандро бросил взгляд в отражение зеркала заднего вида, игнорируя свои красные от долгого напряжения глаза. Женщина всё так же шла по кромке дороги. Она словно не заметила, что в дюйме от её безвольно болтающейся вдоль тела руки только что пронёсся автомобиль. Корелли чуть сдал назад и торопливо распахнул дверцу машины.

– Мисс, эта часть дороги не предназначена для пешеходов. Здесь опасно.

Он сказал это грубее, чем собирался. Алессандро услышал в своём голосе злость, словно это она, а не он сам, виновна в его рассеянности. Словно это она виновна в том, что сегодня он убил собственную жену. Что получил при всех по лицу. Словно это она виновна в том, что все (а сегодня он был в этом уверен) абсолютно все женщины – подлые, лживые змеи, готовые ужалить исподтишка, стоит лишь чуть продавить слабину.

Она ничего не ответила ему, только замедлила шаг и споткнулась. Её нога завернулась набок, слетев с высокой шпильки. Женщина неловко замахала руками, но выстояла. Алессандро заметил, что каблук у неё сломан. Он оглядел её снизу доверху: её темно-бордовое платье было измято и испачкано, бретель на правом плече была надорвана, и платье то и дело соскальзывало вниз, обнажая высокую полную грудь – девушка постоянно поправляла ткань, пытаясь сохранить приличный вид. Он увидел тёмные пятна на её коленях. Подойдя поближе, понял, что это ссадины – наверное, она уже не раз падала сегодня. У неё были синяки на плечах, на лице – чёрные разводы туши, из истрепавшейся причёски выбились локоны. Затравленная, напуганная, избитая, она не выглядела бродяжкой или женщиной из низов. Дальше по дороге располагался весьма приличный Кенвуд – район, где в своё время обитал Барак Обама. Она шла оттуда. Наверное, она из местных. Кто-то из этих зажравшихся американских коммерсантов, вконец озверевший от безнаказанности, поднял руку на женщину. Безотчетным жестом руки Алессандро потёр шею, словно на ней всё удавкой висел галстук, валяющийся теперь на сиденье машины. У них так не поступают. У них женщин не бьют. Женщин убивают выстрелом в грудь…

– Мисс?

Она остановилась, но так и не подняла на него взгляда.

– Что случилось?

У неё вдруг мелко затряслись плечи. Её рот, слишком крупный для такого маленького лица, скривился в подступающих рыданиях. Она всхлипнула и, поднеся ладони к губам, подломилась, словно сухая ветка. Алессандро поймал её почти у самой земли.

– Мисс?!

Она была удивительно лёгкой, но в то же время неудобной – длинные руки, ноги, болтающаяся голова – она словно разваливалась на части. У неё, как в лихорадке, пылала кожа. Корелли подхватил её за подмышки и талию, тщетно пытаясь заставить её подержаться на ногах хотя бы секунду, чтобы перехватить её тонкое тело поудобнее. Но её колени подгибались, как у куклы, ткань платья проскальзывала и собиралась в складки, Алессандро дважды едва не упал вместе с ней в дорожную пыль, пытаясь сохранить её платье на месте.

Корелли, наконец, совладал с ней: её голова упала ему на плечо, его шея взмокла от горячих слёз, от влажной дымки рваного дыхания. Лямка платья с треском порвалась окончательно, Алессандро прижал её оголившуюся грудь к себе, чтобы не видеть и не испытывать чувства неловкости, насколько это вообще было возможно. Она вздрагивала в его руках, доверчиво комкая лацканы его пиджака длинными пальцами, увенчанными острыми пиками наманикюренных, пепельно-розовых ногтей, и в этот самый момент Алессандро Корелли ощутил, как внутри нарастает тревога. Этот вечер по праву мог считаться одним из самых сложных в его жизни, и он не собирался заканчиваться. Откуда только взялась эта странная девица? От неё не пахло алкоголем, от волос тянулся лёгкий аромат цветочных духов с оттенком мандарина. При ней не было сумочки, а значит, не было ни документов, ни телефона. Алессандро судорожно соображал, что делать с ней дальше, ведь просто высадить её на стоянке такси с сотней долларов в руках, тем самым скинув с себя любую ответственность, он просто не мог. И что делать с ней, если она не заговорит?

– Что с вами случилось?

Он взял её за плечо, удивительно тонкое, в обхват его ладони, ещё раз изумившись, как на такое хрупкое существо кто-то сумел поднять руку, и попытался посмотреть ей в лицо. Затихшая и обессиленная после рыданий, девушка не могла держать голову – она запрокинула лицо, открывая его взгляду беззащитную тонкую шею, окруженную россыпью блестящих камней. Её прикрытые веки, густо накрашенные перламутровыми тенями, дрожали. Дрожали удивительно густые, тяжёлые ресницы, с капельками слёз на самых кончиках.

– Давайте в машину.

Так и не дождавшись ответа, Алессандро аккуратно погрузил её на переднее сиденье машины и набросил на неё пиджак. Поёжившись, девушка укуталась в него, как в одеяло. Алессандро сел за руль, завёл мотор и выехал на шоссе.

Глава 3. Её имя

-1-

Присутствие в машине неизвестной пассажирки не вписывалось в его планы, оттого Корелли был растерян и взбудоражен. Запах мандарина – чужой запах – удушающим, сладким туманом растекался по салону, вытесняя из головы все мало-мальски связные мысли. После Габриэле в машине всегда оставался тяжёлый, резкий древесный флёр, почти мужской, от которого Алессандро сразу же проветривал салон. А, может, этот странный выбор аромата был всего лишь искусной шифровкой? Чтобы замаскировать запах других мужчин? Алессандро зло усмехнулся своим мыслям. Габриэле получила своё, но ему не стало легче. Свой позор он будет помнить до седых волос…

– Зря вы остановились. Было бы лучше, если бы меня сбила машина.

Низкий, хрипловатый голос, донесшийся справа, выдернул Корелли из глубокой задумчивости. Его мысли о пережитой сегодня семейной трагедии восходили по спирали на новый виток, и не было им конца, но её слова выдернули его в реальность, переключили на «здесь и сейчас». Чувство отвращения и жалости к себе одномоментно сменилось злостью на её беспечность, на её неразумное желание так распорядиться собственной жизнью и  жизнью того, кому выпало бы исполнить её желание.

– Так вы за этим вышли на дорогу? А о водителе вы подумали?!

– В жизни бывают такие моменты, когда меньше всего хочется думать о других.