Быть Корелли

– Ох, птичка успела разболтать наши секреты? – сунув нос в пузатый бокал с виски, усмехнулся Осборн. Сделал глоток, причмокнул губами, гаденько осклабился. – Вы знаете, Алессандро, она ведь шлюха. Я серьёзно. Это вовсе не метафора. Я подобрал её с улицы. Она была как тощий котёнок, вечно голодная. Я её за руку поймал, когда она на моей кухне объедки жевала. Зато взгляните, какая она сейчас! Это я сделал её такой. Она моя. Я имею на неё полное право собственности. Хотите, дам вам её в аренду? На ночь, на недельку? Обкатаете, потом поделитесь впечатлениями.

– Котик. Тебе, кажется, хватит.

Котик. Черт, надо же, угадал!

Изабелла подошла к прокурору со спины, положила ему на плечи обе руки, красноречиво заглянула в его бокал. Она слышала весь разговор – Алек видел, как она побледнела и спала с лица. Бланко тщетно пыталась сдвинуть Осборна с места, увести подальше. Она спрятала глаза и не поднимала их выше лацканов его пиджака. Ей было стыдно. Ей было страшно, что он согласится.

Алессандро зло усмехнулся, не сдерживаясь, не прячась. Неловкость от предложения Осборна сменилась отвращением к этой сцене – сцене, где нимфоподобная Изабелла Бланко, пинком под зад спущенная на грешную землю, изо всех сил старалась соблюсти приличия. Отвращение сменилось яростью. Захотелось ударить. Ощутить, как кулак входит в мягкую, обрюзгшую щёку, ощутить как лопается кожа на чужой скуле, ощутить, как сила инерции гонит его вперёд, а потом вниз, следом за опавшей на пол прокурорской тушей. Замахнуться для нового удара…

– Милая, не лезь в мужские беседы. Сходи, скушай ещё бутербродик.

– Котик…

– Нет, ну а что? Посмотри, какой красавчик! Неужели не нравится?!

Но кто он такой, чтобы осуждать её выбор?

Корелли развернулся и ушёл. Поискал глазами брата, сделал знак, что пора бы закруглиться. Формальности соблюдены, пища для размышления получена, пьяные выверты и чужие женщины его не интересуют. Глухой, журчащий, как водопад, голос Бланко растворился в сонме других голосов, Алессандро попытался не обернуться, и у него получилось.

-2-

Служащий вывел его машину из «конюшни» особняка, припарковал её возле выхода и с поклоном протянул ему ключи. Алек на автомате сунул ему в ладонь двадцатку. Последние десять минут он всё делал на автомате: перебрасывался с кем-то не обремененными смыслом любезностями, улыбался, продираясь к выходу, пил мимоходом виски. Осознал, что садится за руль сильно подшофе – и всё на автомате. Алек усмехнулся – у Корелли не бывает проблем с полицией. Он воткнул рычаг передач и собрался было гнать с места да так, чтобы шины визжали погромче, как пассажирская дверь распахнулась, и в салон влетело создание в искрящемся платье цвета шампанского. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но у него, кажется, получилось – Изабелла Бланко снова, как в ту злополучную ночь, сидела у него в машине.

Глава 7. Против воли

-1-

– Послушайте, я – шлюха, ясно?! Он вам не солгал.

Она бросила это ему в лицо с каким-то отчаянным вызовом. Так, словно ему должно быть до этого дело. Словно она разочаровала его и сейчас пытается оправдаться – глупо, истерично.

– Скажу вам по секрету, Изабелла, все женщины в этом зале за редчайшим исключением – шлюхи. Но ни одна из них в этом не признается, напротив, будет страшно оскорблена. У вас хватает силы духа и честности называть вещи своими именами. Браво. Что-то ещё?

Алессандро чувствовал, как сарказм закислил на языке. Он старался сохранять бесстрастность, но внутри колючим комом ворочались ярость, отвращение и, что странно, влечение – низменное, подспудное чувство к женщине, которая только что сама назвала себя шлюхой. Прежде он не испытывал ничего подобного, наверное, потому что почти всю сознательную взрослую жизнь был женат. Ошибки юности, мимолетные интрижки – всё то, что было до Габриэле – стёрлось из памяти. Он вдруг почувствовал себя чудовищно старым. Стариком, так и не успевшим пожить.

– Я хочу, чтобы вы знали мою историю. Выслушайте! – она перебила его, заметив, что Корелли пытается возразить. – У моего отца был бизнес, а моя мать была довольно успешной певицей. Она научила меня петь и играть на фортепиано, в старшей школе я даже играла на сцене. Потом я поступила в колледж, собиралась стать дизайнером одежды, открыть сеть магазинов. Через год мама умерла, отец потерял бизнес и покончил с собой. У меня ничего не осталось, ничего, даже вшивой двадцатки, которые вы с лёгкостью швыряете швейцарам! Мне пришлось уйти из колледжа. У меня больше не было будущего, мне негде было жить, я работала официанткой, мыла по ночам посуду, но мне едва хватало на комнату, понимаете?! Я жутко, я всё время жутко хотела есть.

Изабелла перевела дыхание. Алек услышал, как рвано она хватала воздух, словно пыталась сдержать слёзы. Корелли не выносил на дух женских истерик, предпочитая скрыться из виду, пока не минует буря, но здесь он ничего не мог поделать. Не выкидывать же её из машины? К тому же – Алек с неохотой себе в этом признался – ему было любопытно, чёрт, любопытно, что представляет из себя эта странная, полная противоречий, вызывающая у него неизведанные ранее чувства Изабелла Бланко.

– Я познакомилась с ещё одной такой же неудачницей, её взяли официанткой на вечернюю смену. Она подрабатывала – оказывала «небольшие услуги», как она сама выразилась, проезжим водилам. Уговаривала меня. Однажды я согласилась сделать одному клиенту минет за завтрак. Самое обидное, что потом я этот завтрак выблевала. Кто знал, что надо было делать минет до, а не после? – она горько усмехнулась, шмыгнула носом. – Она говорила, ты привыкнешь, а я умереть хотела, понимаете?! Потом мне повезло. Сменщица рассказала, что для выездного обслуживания требуются официантки с опытом. Это был дом в Кенвуде. Район престижный, безопасный, оплата хорошая. Я отработала смену, и да, я съела пару закусок на кухне. Хамфри засёк меня. Он вообще всегда всё видит, всё замечает, даже сейчас он знает – я уверена, знает! – что я здесь, с вами! Это был его дом. Вместо того, чтобы уволить… – она замолкла, закусив верхнюю губу, задумалась о чём-то своём. Опомнившись, провела языком по зубам, убирая с них отпечатки кофейного цвета помады. – В общем, так всё и началось. Я подумала, что он один лучше, чем десяток разных каждый день. Чем мытьё посуды по ночам. Чем адская боль в ногах после двенадцатичасовой смены с подносом в руках. Можете считать меня слабачкой, дурой, кем угодно. Но я больше не хочу голодать.

Алек провел рукой по лицу, потёр подбородок с наметившейся вечерней щетиной, приоткрыл окно. В салон ворвался свежий вечерний воздух с ароматом хвои и приближающегося дождя. Его машина стояла на узкой подъездной дорожке, среди густых голубых елей, клёнов и посаженных в ряд кустов мелких диких роз и туи. Ров с водой, кажущейся в ночи совсем чёрной, блестел чуть вдали – в нём отражался свет уличных фонарей, звёзд не было видно. Алессандро расслышал чей-то приглушенный смех и далекие отзвуки музыки – на террасе, под открытым небом играл джаз-оркестр. Послышался рокот мотора. Автомобиль Джулиано поравнялся с его. Брат нахмурился, жестом руки и выражением лица спросил, всё ли нормально. Алек ровно так же молча, жестом руки ответил, что всё в норме и указал ему пальцем вперёд, на дорогу. «Встретимся дома». Джулиано кивнул и двинулся дальше. Средний брат всегда понимал его без слов. Чего не сказать о младшем.

– Зачем вы всё это мне рассказали?

Этот вопрос всплывал в его голове через каждое услышанное от неё слово. Он понятия не имел, почему, зачем, с какой целью Изабелла вывалила на него эту историю. Её откровенность сбивала с толку, Алек снова, как в ту злополучную ночь, не знал, как реагировать. Он взглянул на неё. Она сидела, обняв себя руками и вжавшись в кресло, её взгляд потух, и сама она словно сдулась, притихла. Его вопрос смутил её. Алессандро смутился тем, что смутил её.

– Не знаю. Я не знаю, – она затрясла головой, потёрла виски. На запястье звякнул золотой браслет с подвеской. – Вы помогли мне тогда. Я вам обязана…

– Не стоит. Вы слишком много берете на себя, в этом ваша проблема.

– Я обязана, как минимум, быть с вами честной, – твёрдо завершила она, прямо и откровенно взглянув на него. Её кошачьи глаза были густо подведены чёрным, в них плескался скотч со льдом. Алек вдруг отчётливо вспомнил, как держал её на руках – жаркую, дрожащую, невероятно тонкую и хрупкую – и отвёл взгляд.

– Синьорина Бланко, люди имеют гнусную особенность пресыщаться. Вы ему наскучите, и он вас просто убьёт. Вы понимаете это?

Хотелось ослабить галстук, но его не было. Что-то стягивало ему глотку изнутри.

– Да. Пусть так. Я устала бороться.

Она отвернулась к окну, закинула ногу на ногу. Тонкая искрящаяся ткань натянулась на её сочном бедре, обняла крепче стройную, длинную ногу. Блеснули тончайшие ремешки босоножек, острым лезвием ножа из-под шлейфа показался высокий, как ножка фужера, каблук. У Алека помутился рассудок – захотелось дотронуться до её узкой ступни, провести ладонью вверх до колена, огладить бедро… Предложение Осборна показалось ему чертовски заманчивым.

Зазвонил мобильный.

– Прошу прощения.

Алек не сразу попал по кнопке ответа. Это был Данте. Его голос звучал напряжённо.

– Час назад в доме Фредерико Романо провели обыск. Ничего не нашли, но нервы попортили знатно. Ордер выдал Осборн, значит, Фальконе начинают рыть под нас. Лита готовит встречный иск.

Фредерико Романо был одним из ближайших друзей семьи – успешный бизнесмен, владеющий сетью логистических компаний, благодаря поддержке Корелли почти монополист в железнодорожном бизнесе штата – он выступал в роли консильери Семьи. Услугами его транспортных компаний Корелли пользовались при перевозках вещей и средств, которые нельзя было декларировать, а также людей, которые находились на территории страны нелегально, и, кроме того, тех, кто отправлялся в своё последнее путешествие в чёрных пластиковых мешках. Это был весомый риск. Фальконе продумал всё задолго до их сегодняшнего разговора. Но Алессандро не предполагал, что те самые пресловутые последствия, о которых говорил отец, начнутся ещё до того, как он покинет мэрский бал. Алек вспомнил фальшивую улыбочку господина прокурора.

Вот же тварь.

– Я понял.

Его ждали дома. Он положил телефон и повернул голову. Изабелла так и не покинула его машину. Она словно бы ждала чего-то, какого-то логического завершения разговора.

– Черт! – он выругался, осознавая и одновременно не осознавая, что собирается делать. – Если он снова будет бить вас, звоните. В любое время.

Сейчас, здесь, в салоне его авто творилась какая-то магия. Он достал визитку и протянул ей. Их ладони соприкоснулись, когда она нерешительно взялась за чёрный, гладкий кусок пластика. Изабелла робко взглянула на него из-под густых, чёрных, как гладь озера, ресниц. Алек увидел в её глазах, кроме благодарности и удивления, кое-что ещё…

Глава 8. Семья

-1-

Алессандро нравилось подниматься до рассвета. Окна его квартиры выходили на парк, и ему нравилось смотреть, как солнце вставало над ним. В этот самый парк он выходил на ежеутреннюю пробежку, глубоко надвинув на голову капюшон толстовки и невзирая на погоду – летом дожди шли едва ли не через день. После Алек шёл в свою минималистичную ванную и принимал душ в кабинке, похожей на простую усеченную пирамиду из стекла – домработница, проходящая трижды в неделю, по его просьбе натирала её до блеска. Стенки кабинки становились настолько прозрачными, что чужой, ранее никогда не бывавший в квартире гость, легко мог с налёту вписаться в них. Стекло и белый мрамор – Алессандро нравилось дизайнерское решение этой части квартиры. Спальня, кухня и гостиная – дерево, металл и каменная кладка; ничего лишнего, голые стены, функциональная мебель, минимум декора; единственным исключением был барельеф в спальне над кроватью с лицом печальной женщины – она будто бы олицетворяла собой всех молчаливо страдающих женщин Корелли, а других в их семье и не было. Сегодня утром Алессандро решил снести его.

Алеку здесь легко дышалось. Здесь всё было чисто, честно, выпукло и даже как-то голо, но именно здесь ощущал себя самим собой. Родительский дом был похож на музей:  роскошь снаружи – дряхлый, совершенно непригодный для жизни хлам внутри. В их семье никогда не было поддержки, ощущения сопричастности, искренности – каждый носил маску, отрабатывал свой долг, пытался соответствовать роли, отведённой каждому из них отцом. Даже братья порой смотрели друг на друга с недоверием, словно пытались просчитать, кто кого подставит перед отцом за грешки и промахи. Со временем это ушло, и не потому что братья стали друг другу ближе, а потому что дистанция увеличилась. Алек становился жёстче, бескомпромисснее, он становился Руссо, иначе семью было не вытянуть. Даже в Джулиано Алек не видел родственной души, хотя тот всегда был к нему расположен и ни разу не заставил Алека сомневаться в своей искренности. Одному было проще, и со временем одиночество стало частью его существа, срослось с ним, как вторая кожа.

После душа Алессандро медитативно варил себе кофе, сам готовил себе завтрак, мыл и вытирал посуду, выбирал костюм, рубашку, подбирал к ним галстук, часы и запонки – педантично, не спеша, в тишине и молчании, так он набирался сил для долгого рабочего дня. Иногда он спускался в барбершоп, расположенный на первом этаже соседнего дома, освежал маникюр, стрижку, глядел, как его буйно разросшаяся щетина превращалась в снобистскую бородку, с которой он сразу же становился на пяток лет старше. Здесь, в этой квартире его уединение никто не нарушал. Вход в его квартиру был закрыт даже для жены. Только Данте плевать хотел на его заскоки.

Он завалился к нему в шесть утра, в беговых кроссовках и с сигаретой в зубах – младший брат всегда состоял из одних противоречий – бросив короткое «Привет» он без спроса плюхнулся в его любимое серое кресло и сцапал с подноса стакан для виски, чтобы использовать в качестве пепельницы. Вчера Алессандро так и не явился в отцовский особняк. Испугался. До боли в стиснутых зубах не хотел снова получать тычки и укоры от Руссо. До отвращения, до протеста не хотел снова видеть его надменный взгляд. Воспоминания о пощёчине всё ещё были свежи. Поэтому младший брат явился к нему сам.

– Дела не очень, если честно, – с ходу начал Данте. – Иск Литы отклонили. На Романо клепают дело, мы стараемся повернуть всё так, чтобы о его более тесных связях с нами никто не пронюхал.

Повеяло табачным дымом. Алек с брезгливостью подумал, что ему придётся сутки выветривать эту навязчивую вонь, но промолчал. Иск Фредерико Романо – консильери их семьи – выдвинула администрация города, а конкретно Департамент землепользования Чикаго. В этом Департаменте у Фальконе были крепкие дружеские связи. Алессандро не нравилась линия, которую выстраивала Лита – она подала на администрацию встречный иск. Нагло, по-хамски, она дразнила злую собаку, тыча её палкой в морду, вместо того, чтобы бросить ей кость, и он неоднократно говорил об этом брату. Но брат доверял своей жене. Так, как Алек никогда не смог бы доверять своей.

– Зато мне нравится, как идут дела с Осборном. Ему грозит лишение лицензии за взятку. Он сейчас, как уж на сковородке. Если Лита выяснит, что иск против Фредерико проплачен, дело примет другой оборот.