Медичийские звезды

– Пойдем, покажу.

Однако же для начала Анна решила подкрепить силы чашкой кофе и остановила выбор на первом уличном кафе.

Позволив себе слегка откинуться на легком плетеном полукресле, она задумчиво окинула взором площадь. Заманчивого вида аутентичные улочки разбегались во все стороны разноцветными, плотно стоявшими друг к другу домиками, в центре площади степенно и важно изливал прохладную воду фонтан на восьмиугольном основании и с чрезвычайно удобными ступеньками, кои были покрыты сплошным слоем отдыхающих туристов и голубей.

Ее планам на восстановление и поиск себя, обновленной и освеженной после нескольких лет борьбы, ничто и никто не помешает. Ни резко галдящие грубоватые немецкие туристки, ни шумные испанские семьи с неизменными двумя-тремя долговязыми подростками, ни самоуверенные американцы, чувствующие себя как дома практически во всех уголках мира, ни даже соотечественники с привычкой делать селфи во всех мало-мальски значимых местах Европы и не способные затем внятно прокомментировать, что же такое они посетили, и чем это место так важно для истории и для них лично.

Совсем рядом зазвучал хорошо знакомый любой русской женщине чуть хрипловатый и мрачный голос Сальваторе Кутуньо с ласковым прозвищем Тото. «О, да, – подумала Анна. – Атмосферно. Если бы он сейчас вышел вот из-за той колонны в своем белом шарфе и с микрофоном в руках, я бы даже не удивилась». Окинув быстрым взором публику кафе, она обнаружила, что не только ее тронули приятные воспоминания о знаменитой итальянской эстраде конца прошлого века. Заулыбались даже серьезные французские дамы в двух столиках от Анны. Им было лет по шестьдесят пять, и, несомненно, харизматичный Кутуньо оставил когда-то в их двадцатилетних сердцах жгучий тосканский след.

Песня об истинных представителях гордого народа Италии стихла, и в образовавшуюся паузу вновь потянулась тонкой струйкой тихая, едва уловимая витиеватая мелодия. Анна невольно напрягла слух, чтобы уловить ее мотивы. Опять эта старинная музыка. Она не сочетается с шумными посетителями маленького тесного уличного кафе и галдящей толпой! Ей не соответствует ни одна вывеска на площади! А как она созвучна могучему фонтану в центре пространства, который явно ровесник этим переливам. Наверное, уличный музыкант перебирает струны лютни.

Да! Точно! Лютня! Не гитара! Как же она сразу об этом не догадалась! Но получается, что он, этот невидимый музыкант, перемещается по всему городу?

Подняв глаза, Анна увидела симпатичного высокого худого официанта, с улыбкой протягивающего корзиночку со счетом. Расплачиваясь, она поинтересовалась, что за музыку слышит. Официант как-то странно улыбнулся и, то ли сделав вид, что не понял вопроса, то ли ответив, что ничего не слышит, мгновенно исчез в недрах кафе. Анна медленно встала и вышла из-под огромного полотняного зонтика.

Солнце мгновенно начало облизывать плечи и шею Анны острыми и жгучими лучами, похожими на огненные языки костра. «Надо что-то делать. Так меня изжарят здесь в первый же день аки ведьму. Или как Бруно!» – подумала Анна и, сверившись с картой, поняла, что как раз рядом та самая аптека, куда ее и вела подруга-интуиция. А при чем тут ведьмы и Бруно? Этого горемыку-фантазера сожгли аж в тысяча шестисотом году. Что за мысли? От жары, наверное.

Размышляя о неудобствах, причинённых солнцем, методах борьбы с этими неудобствами и о бедняжке Бруно, она завернула за угол и оказалась возле Santa Maria della Scala. И опять, где-то совсем рядом, по всей видимости, сидел тот самый уличный музыкант-лютнист и сплетал неспешную старинную мелодию, потому как звуки усилились. Анна резко обернулась и начала быстро рассматривать дома напротив церкви. Ее взгляд остановился на одном, желтого цвета, скрюченном, словно старик от радикулита, чуть поодаль вниз по улочке, ведущей вправо. «Да! Здесь это и было», – услышала она голос из ниоткуда. Это был дом, в котором когда-то произошло настоящее чудо: старинная уличная фреска Богородицы исцелила ребенка, кажется, с врожденными уродствами.

Анна развернулась к церкви и сделала пару шагов. Ее взгляд замер – светло-кирпичного цвета стена, опирающаяся на массивное, высотой в человеческий рост и слегка покорёженное в углах, основание из мраморных плит. Две невысокие мощные каменные ступеньки предваряли огромную темно-коричневую дверь, пошарпанную временем, крепко запертую мраморной арочной дугой. Над дверью прямоугольная белая вывеска розовыми буквами гласила «Farmacia S Maria della Scala», и чуть правее под вывеской в прямоугольной рамке белели цифры «23». Анна глубоко вздохнула: «Уфф».

Внезапно, едва не задев ее рукавом, мимо прошелестел монах в коричневой рясе и скрылся за тяжелой дверью. Пытаясь окликнуть его, Анна вдруг осеклась: дверь ведь даже не шелохнулась. Впереди образовалась тень. Обернувшись, она увидела мощную черную лошадь, запряженную в телегу. На телеге сидел такой же монах, как тот, который невероятным образом попал в дом. Решив больше не предаваться размышлениям, Анна, повинуясь верной подруге – интуиции, толкнула высокую дверь.

Витраж с папским гербом. И это все, что устанавливало хоть какую-то связь аптеки с тем самым Римом, полным тайн, загадок, интриг, с тем новым временем, когда зарождалась новая итальянская музыка, новая опера, новая литература, новая наука. Какое разочарование. Привычные глазу упаковки витаминов и Durex на современных стеллажах. Улыбчивая итальянка за прилавком, уставленным пилюлями и флаконами. Нет, это не то, совсем не то, что она ожидала увидеть. Ну, да ладно, хоть мазь от солнечных ожогов можно купить.

Она не заметила, как рядом возник буквально из воздуха небольшой итальянец лет к пятидесяти, ласково глядя на нее темно-ореховыми глазами.

– Buona sera a voi! La signora vuole qualcosa? – прохрипел он тенором, никак не соответствующим грузному телу и испещренному морщинами лицу, весьма современной трехдневной щетине и высокому лбу в складочках.

– Здравствуйте, синьор. Ведь это и есть та самая Папская аптека? Просто аптека… – сказала Анна по-английски.

Аптекарь пренебрежительно улыбнулся. Девушка повторила фразу по-русски.

Итальянец хитровато прищурился:

– Так синьора пришла не за лекарствами? Синьора желает посетить наш музей? Он у вас прямо под ногами.

Невольно глянув на аккуратные бежевые кроссовки, Анна недоуменно улыбнулась.

– Si prega di seguire me, – и он указал на двустворчатый светло-зеленый занавес в глубине зала.

Спускаясь вслед за новым знакомым по лестнице светлого мрамора, ведущей в подвал, Анна потерла виски. Навязчивая мелодия не то, чтобы стала сильнее, но и не отступала. Оказавшись в освещенном низкой люстрой зале подземного музея, она спросила:

– Можно, я сама посмотрю?

– Да, конечно, как синьоре будет угодно, – услужливо ответил аптекарь.

Проведя рукой по лбу, Анна медленно двинулась вдоль высокого шкафа-витрины, наполненного ретортами, склянками, манускриптами. Её взгляд прошелся по залу. Старинный телефон, кассовый аппарат, микроскоп у окна.

«Что же со мной такое… Это не жара, это… Что я здесь делаю?! Зачем я сюда пошла? – вертелось у нее в голове. – Что я здесь хочу найти?» Найти. Да. Теперь Анна ясно ощутила подспудное желание что-то обнаружить здесь. Она поняла, что все события, которые сегодня произошли, подталкивали именно сюда, но явно не для того, чтобы купить мазь от солнца. «Так, подруга! – мысленно обратилась Анна в никуда. – Не будешь помогать, уйду отсюда!» Из ниоткуда ответили: «Хорошо, хорошо. Давай начнем по порядку». Анна вновь медленно пошла вдоль старинных шкафов, рассматривая каждый флакончик, колбочку, ступку и книжку.

Итальянец внимательно наблюдал за ней, как учитель за учеником, решающим задачу. Казалось, он терпеливо ждал, когда на ученицу снизойдет то самое понимание сути задачи после упорного труда мысли, который многие ошибочно принимают за озарение.

– Синьор?

– Капелли, синьора, Антонио Капелли.

– О, синьор Капелли… Нельзя ли мне стакан воды? Здесь очень приятно и прохладно, но мне что-то не по себе… Пожалуйста.

– Синьора с севера?

– Из Санкт-Петербурга.

– Ммм… San Pietroburgo… Россия?

Анна наклонила голову.

Антонио заспешил к лестнице, мысли его путались. Обыкновенная туристка-северянка, не привыкшая к прекрасной погоде благословенной итальянской земли. Вот и на солнце обгорит, бедняжка, в первый же день. Надо сделать звонок старой знакомой синьоре Селесте Бенецетти, чтобы она запасла для белокожей синьоры средств… Внезапно он замер со стаканом воды в руках так резко, что капли влаги плеснулись на мозаичный пол. «А откуда мне известно, что она навестит старую Селесту?!» Пораженный внезапной догадкой, Антонио заторопился вниз по лестнице так быстро, как только мог.

Синьоры не было. Остолбенев, аптекарь, не веря в происходящее, подбежал к раскрытой двери алхимического кабинета. Белокожая синьора стояла там. Она внимательно рассматривала чучело каймана на довольно высоко расположенной полке над столом.

Анна довольно улыбалась. «Это был верный путь, – думала она. – Мне стало гораздо легче». Обомлевший Антонио, не веря своим глазам, подошел ближе.

– Это ведь вы, – несмело пролепетал он.

– Ну, конечно, я, синьор Антонио, – она весело улыбнулась в ответ и взяла стакан из его рук. – Не откажите в любезности показать этот экземпляр? Сдается мне, именно его поймали при довольно-таки странных обстоятельствах, верно?

Лицо аптекаря Антонио просветлело. Это была она. Она сама назвала ту примету, по которой он, хранитель великих тайн аптеки, должен был опознать возвращение бывшей ее хозяйки, той, из-за которой в этих стенах разыгрались столь драматические события, что последствия их тянулись вплоть до сегодняшнего дня.

В нерешительности, которая все еще владела им, Антонио Капелли осторожно снял зеленовато-коричневое продолговатое чучело каймана. Анна с удовольствием смотрела на его бережные жесты. В ее родном ветреном Санкт-Петербурге в одной старой аптеке ей как-то поведали, что кайманы и им подобные твари совсем не случайно занимают почетное место в аптекарских шкафах. Еще с шестого века нашей эры именно эти симпатичные рептилии считаются настоящим символом аптечного дела, и каждый мастер оного считал необходимым разместить привезенную из Южной Америки тушку того или иного размера за стеклянной витриной или подвесить к потолку. Данный образец действительно попался не сразу. Он благодушно пожаловал в дом одного торговца какао-бобами, где был пойман в кухонном помещении при попытке полакомиться чем-нибудь мясным. Его привезли в Рим уже в виде украшения аптекарского кабинета, где он и поселился, чтобы сыграть наиважнейшую роль во всей этой истории.

– Синьора, прошу вас, осторожнее, – с некоторой тревогой в голосе пробормотал аптекарь.

Анна осматривала чучело каймана взглядом человека, имеющего дело с рептилиями чуть ли не ежедневно.

Нежная мелодия разлилась по украшенному темной резьбой алхимическому кабинету, она проникала в шкафы и продолговатые, лежавшие на боках старинные флаконы толстого стекла, в мельчайшие детали узоров на стульях и в потертую их обивку… Внезапно взгляд зеленых глаз девушки остановился на выпуклости на боку животного.

– Боже мой! Чучело сделали из беременной самки?! Ей даже не позволили сделать кладку!

– Синьора… – продолжал в беспокойстве невнятно лепетать Антонио.

Анна коснулась жесткого бока каймана. Этого оказалось достаточно, чтобы кусочек кожи буквально расползся от прикосновения, как раскрывается шуршащая оберточная бумага с подарком. Завороженная этим зрелищем, от которого у обыкновенного посетителя любого музея мира дурнота подступила бы к горлу, Анна храбро взглянула прямо в темно-карие глаза спутника и протянула руку к отверстию в боку рептилии.

Это была холодная прозрачного стекла склянка, очень небольшого размера, вплоть до самой залитой воском крышечки заполненная жидкостью коньячного цвета. У Анны расширились зрачки, и громко застучало сердце.

– Мне нужен нож, синьор Антонио, – глухо, но повелительно сказала она, не глядя на аптекаря, словно прекрасно зная, что нож окажется в ее правой руке в течение пяти секунд.

Она вскрыла восковую крышку. Ожидание тяжелого, несовременного и тягучего запаха сменилось восторгом самого женского свойства. Анна вдыхала аромат короткими легкими движениями, словно пытаясь впитать его до капли и сделать своим вторым «Я». Нет. Первым.