Босиком по заснеженному мху

Прогуливаясь по бескрайним холодным коридорам, на минуту задумался, на что мне это все, что я делаю здесь? Все ради мамы! И только ради нее.

Дошел до уборной. Наткнулся на запертую дверь прачечной, откуда, как мне показалось доносились голоса. Я прислонил голову к двери и закрыл глаза, чтобы усилить возможности слуха, удивился, узнав голос мамы, положил руку на ручку и не успев открыть, услышал:

– Он все равно скоро умрет, – произнес равнодушно Богдан, – ледяной холод пронзил тело, он говорил о моей смерти, так беспечно..

– Сколько врач дает?

– Месяца три или срочно пересадка. Видишь, это последний шанс..

– Но Агния выбрала его. Судя по всему. Хотя, надежды не было.. Аврелия отметается..

– Думаешь, Агния всерьез увлеклась им, и она поможет?

– Думаю, да! Сейчас не время для церемоний выяснения отношений, – успокоил меня ее голос. Ведь только ее мнение важно.

– А как же я, мама? Он должен был просто присутствовать, а теперь в доле?

– Он не оставит тебя и меня, он же как собачонка – предан, все выполняет словно дрессированный, – cказала мама про меня…

Я был обескуражен.

В этот момент, в груди, появилась поглощающая дыра и стала расширяться с ее каждым словом. Я перестал дышать, чтобы не нарушить шепот брата и матери, пока они так обреченно вычеркивали меня из жизни.

– Убеди его отказаться от Агнии. Я помогу с операцией, мне удастся ее убедить. Главное, ему испариться с горизонта! Или я буду вынужден..

– Он согласится?

– Он слушает только тебя, наверное, хочет внимания и любви. Прикажи ему отказаться от Агнии! – потребовал Богдан.

– Я пыталась его полюбить, но он словно чужой, – прошептала мама. – Сердце не принимает его, наверное, разлука, – прервавшись продолжила она, – лучше бы не рожала вовсе, – и тут, колени смягчились и согнулись. Я просто сполз по двери, задев ручку, и она, заскрипев открылась.

Они заметили меня. Не дыша, резко оглянулись, увидел, как лицо мамы побагровело за мгновенье и от стыда отвел свои глаза. Я же все ради нее, ради них, и плевал я на эту семью, их деньги…Все, ради нее.. ее внимания..

Думал, сердце разорвется на мелкие кусочки и разлетится по всему поместью, вот такое напряжение разрасталось в груди. Руки тряслись, я не мог поднять лицо и посмотреть на них. На четвереньках прополз метра два, ухватился за дверь уборной и еле поднялся, расстегивая пуговицы жилета, которые сдавили грудь.

– Артем, – услышал я голос матери, когда целеустремленно направлялся в их столовую, смахивая непрекращающийся поток пота с висков, хотел сесть на прежнее место, но бабка меня усадила рядом, похлопав по плечу.

Глаз жутко горел.

Я, встревоженно, поднял голову и посмотрел на сидящих напротив женщин. Все были спокойны, самоуверенны. Знающие свое место, в отличии от меня. Еще вчера, я так был уверен в своем существовании, но мама вернула меня на землю, разбив, выдернув крылья с прожилками, так что кровь сочилась наружу. Я засмотрелся на серебряный канделябр, находящийся напротив меня, на котором трещали три зажженные белые свечи. Пытался разглядеть свое отражение. Глаза застыли, пытаясь отмотать момент жизни минут на семь. И пусть всего этого не было, и я бы умер, думая, что кто-то меня вспомнит с сожалением..

– Ааааартеем, – послышался мне протяжный голос бабки, отвлекающий от терзаний. – Расскажите нам, что-нибудь.

Я был словно в трансе и тут такая ответственность, развлекать бабку. Ради кого, ради чего? Я, конечно, мог сразу начать акцентировать внимание на Агнии, назло, она же однозначно проспонсирует мне пересадку сердца. Но оно того не стоит..

Такая жизнь меня не держала.. хотелось уснуть, отключиться..

– Аааартем, – повторила протяжно бабка cнова, и все смотрели на меня, как на музейный экспонат. – Ваши волосы влажные, – не побрезговав, подправила мне челку, зачесав пальцами назад. Я не чувствовал рук, ног, тела, пространства и времени.

– Мама, как вы внимательны к юноше. Не замечала такой заботы, даже к собственному сыну, – упрекнула ее, смеясь, мать семейства.

– Валерия Яновна, не ревнуйте, – прохихикала Агния, прищурив глаза, «съедая» меня взглядом.

За спиной послышались торопливые шаги. Я слегка наклонил в сторону голову. Это были они – чужие родные. Затылком чувствовал их волнение и тревогу. Алла Богдановна села рядом со мной. А «братец», напротив нее, рядом с Агнией. Во главе стола сидела мать семейства, справа от нее Аврелия. А слева бабка.

Алла Богдановна сверлила дыру в моем левом виске. Но я не смог повернуться и взглянуть, лишь раз кинул взор на Богдана, который нагло отвел глаза. Он смотрел ни как вчера и позавчера. Он смотрел – иначе. С большим презрением, как я понимал.

Не хватало за столом одного человека, Клары, я лишь осматривался и схлестнулся взглядом с бабкой, которая мило улыбнулась. Ее мутно-синие глаза затерялись в морщинистых веках. Взглянул на приборы: количество соответствовало присутствующим. Скорее всего эта нахалка отказалась сесть с нами за стол изначально. Но какой бы она отвратной не была, она меня спасла три раза от приступа.

– Ну что же, гости дорогие, приступим-с к обеду, подали уж с полчаса, – продолжила бабка гостеприимно, – Артем, угостите бабулю блинчиками с грибами, – подмигнула она мне. Не желая меня оставить в покое. Я понял, что она чувствует мое потерянное состояние, а также имеет нестерпимое желание извести. Могла бы оставить хоть на минуту. Но увы.. Я, дрожащими руками схватил прибор и положил ей блинчик.

– Еще один, теперь вам, – приказным шуточным тоном потребовала она. – Вы такой худой. Я даже вижу сколько капилляров на вашей длинной обрамленной прозрачной белой кожей шее. Вам надо хорошо питаться, голубчик.

Какой я тебе голубчик, что несет эта женщина?

Тем временем, Аврелия и Агния разболтали Аллу Богдановну и братца. А их матушка с пренебрежением глядела на всех, мило улыбаясь, украдкой.

Бабка, не теряя времени разрезала блинчик и поедала один за другим тонко нарезанные куски. А мне кусок в горло не лез, даже приличия ради. Я боялся даже вдохнуть полной грудью, лишь бы она не стала опять акцентировать свое внимание на мне.

– Артеееем, – снова протянула она, – угостите бабулю морсом, – и я медленно опустил веки от злости.

– Бабушка, – поднялась Агния, – давай я, ты утомила его – и подняла кувшин с серебряной рукоятью, я поспешил выхватить у нее из руки, поторопившись, схватил ее ладонь. Она резко подняла глаза.

– Такие холодные руки, – прошептала она. Резко убрал ладонь, cел и положил руки на колени, скрестив. Волнение не отпускало.

– Холодные. Еще бы им не быть холодными. Сидишь, сверлишь парню лицо. Дай поесть, попроси принести вина, – сделала довольно колко замечание бабка.

– Я не пью, – поскорее решил отказаться я.

– Как не пью? Даже я пью! Совсем не пьете?

– Совсем..

– Вам нельзя?

– Да, нельзя. У меня..

– У него аллергия, – вмешалась эта женщина, которая еще десять минут назад была мне матерью, взглянув мне в глаза виновато, я молча отвел свои.

– Ахх, какая жалость я попрошу принести другие напитки, что вы предпочитаете?

– Мама, – вмешалась мать семейства. – Не все же любят выпивку и люди пришли на ужин, а не выпивать.

Бабка отступила, снова похлопав меня по плечу, которое уже горело от ее поглаживающих прикосновений.

– Ааартем, – не таите обиды из-за аквариума, – напевая протягивала она мое имя. – Официант случайно его разбил.

Что? Официант? Последние струны терпения натянуты до предела.