«Кровью, сердцем и умом…». Сергей Есенин: поэт и женщины

Поэмы о революции, эмиграции получились поэмами о любви, не получившей взаимности. Тема эмиграции звучит в поэмах «с позиций общечеловеческих ценностей». (Гулин Д. «В сердце светит Русь…» // Литература в школе. – 2001. – №6).

В поэме Крандиевской, как и в поэме Есенина, наблюдается смелое сочетание повествовательности, диалога, эпического сюжета и лирических мотивов.

В обеих поэмах звучит мотив творчества. В «Анне Снегиной» на первом плане – образ талантливого поэта, в «Дороге» – талантливой ищущей художницы.

В обоих произведениях наблюдаем органическое сочетание различных речевых стихий. Новаторские черты «Анны Снегиной» проступают и в поэме Крандиевской.

Лексика «Моэлана», её композиционные и сюжетные особенности вызывают в памяти поэму Есенина «Анна Снегина», кроме того, постоянно чувствуется и «общий фундамент» – роман в стихах «Евгений Онегин». Сквозь строки IV главы слышатся песни пушкинских крепостных девушек, собирающих вишню в господском саду (у Крандиевской: «…монахини жали в поле, / Собирали в корзины плоды…»); вспоминается из «Евгения Онегина» кладбище с могилой Дмитрия Ларина (у Крандиевской: «…Замшелые плиты / На кладбище… / Сколько праведных …, позабытых, / Улеглось здесь за рядом ряд…»).

Поэма Есенина «Анна Снегина» имеет автобиографическую основу, недаром поэт, лирический герой поэмы, носит имя Сергей. В «Дороге на Моэлан» имя героини – Надя, даются подлинные штрихи её биографии («У папы на Поварской»). Саму Крандиевскую роднит с героиней то, что она училась в художественной студии, где познавала секреты живописи, её учителями были Добужинский и Бакст. И с Алексеем Толстым она познакомилась в художественной студии, поскольку её соседкой по мольберту была вторая жена Толстого Софья Дымшиц, отношения с которой у писателя шли к разрыву. Заглядывая в студию, Алексей Николаевич и приметил красивую Наталью Крандиевскую, подарил ей свою книгу «За синими реками». Алексей и Наталья начали встречаться, хотя Крандиевская была замужем. В их отношения на какое-то время вмешалась война. С фронта Толстой присылал Крандиевской нежные письма. И тем не менее он успел в разлуке с Натальей страстно влюбиться в семнадцатилетнюю балерину Маргариту Кандаурову. Делает ей предложение, сообщает об этом Крандиевской: «Маргарита – это не человек. Цветок. Лунное наваждение. А ведь я-то живой. И как всё это уложить в форму брака, мне до сих пор не ясно». «Укладывать в форму брака» ничего не пришлось: девушка отказала ему.

Алексей Николаевич делает предложение Наталье Васильевне. Выйдя замуж за Толстого, Крандиевская констатирует: «Творческая моя жизнь была придушена…».

Для того, чтобы творческий человек мог реализовать себя, он должен рисовать-рисовать (если он художник), петь-петь (если он певец), лепить-лепить (если скульптор), писать-писать (если поэт) … Муж Натальи Крандиевской, как Роже, писал, писал, писал, писал… А она, бесконечно талантливая поэтесса, служила ему верой и правдой, растворялась в быте и в его, мужа, творчестве. Не без гордости именитый писатель признавался: «Моя жена дала мне знание русской женщины». С горечью эта «русская женщина» осознавала: она не дала русской литературе того, что могла бы дать.

«О недовольстве собой – и о горечи, с которой эта молодая женщина (Крандиевская – А.Л.) переживала свою невстроенность в окружающую ее художественную жизнь – можно заключить и из ее неоконченной поэмы «Дорога на Моэлан» (писалась в 1921 г., была дописана в 1956 г.), полной ностальгии по творчеству, неверия в себя и зависти к тем, кто сумел реализовать себя:

Всю мишуру настало время сбросить
На этом диком, голом берегу…
К столу избранников меня не просят….

Героиня с жадностью глядит на полнокровную, раскрепощенную жизнь французской интеллигенции и задумывается о возможности для себя любви. Однако, поэма посвящена ее отказу от этого соблазна:

Я слишком замужем. И наконец,
Я слишком у иронии во власти…».

(Толстая Елена. Человек меняет вехи: Алексей Толстой на пути из Парижа в Берлин // Сб. «Шиповник». – М.: Водолей Publishers. – 2005).

Вспоминается есенинское: «Расстались мы с ней на рассвете / С загадкой движений и глаз…». И объяснение этой «загадки глаз» помнится наизусть: «Мы все в эти годы любили»… Именно так пытается автор объяснить пылкость взгляда «молодого Роже» в начале VIII главы. Можно предположить, что не один «сорвал с досады василёк» молодой поэт Сергей Есенин, прежде чем дождался своей первой романтической ночи в грозу, разразившуюся над Белым Яром. Кто знает, не порази избыточное электричество грозовой атмосферы барыню и юного поэта в ту далёкую ночь, родилась бы «Анна Снегина»? Увидел бы поэт свою героиню в привлекательности Натальи Крандиевской, на которую «она была похожа»?

«Как всё же мы от счастья далеки!» – восклицает героиня Крандиевской. Была ли «далека от счастья» сама Наталья Васильевна? На этот вопрос могла бы ответить только она. Но, без сомнения, поэту Сергею Есенину она подарила счастье общения с ней. Эти люди одинаково чувствовали жизнь. Не случайно при первой встрече Крандиевская поцеловала Есенина в «бабочку на лбу», а он, держа её руки, долго в смущении раскачивал их, не хотел обрывать эту минуту счастья.

Утончённая, женственная, красивая, любящая, талантливая, умная, безропотно переносящая беды и жизненные трудности, сохраняющая достоинство в любой ситуации. Кто это? Это Анна Снегина. Это Кашина… Это Крандиевская!

Наталья Васильевна Крандиевская

Мария Бальзамова «Относилась ты ко мне навсегда»

Борис Грибанов в главе «Любовные забавы юных лет» (кн. «Женщины, которые любили Есенина») справедливо заметил: «Не стоит думать, что Есенин, пользуясь своим обаянием, стал записным ловеласом. Если судить по воспоминаниям его земляков, на вечеринках и посиделках он вёл себя скромно, во время прогулок с девушками читал стихи, чаще не свои, а Лермонтова, и никогда не хвастался своими победами, которых было, надо полагать, не мало, но не так уж много. Очень часто он довольствовался чисто платонической любовью».

В 1912 году, когда Есенину было 17 лет, Аня Сардановская познакомила его со своей подругой Марией Бальзамовой… Сохранились письма семнадцатилетнего Сергея Есенина, из которых вырисовывается облик чувствительного юноши, открытого для любви и нежной дружбы.

Уместно отметить, что стилистика писем Есенина к Марии Бальзамовой восходит к стилистике писем поэта Ивана Саввича Никитина к дочери отставного генерала Наталии Антоновне Матвеевой: «Вы уехали, и меня окружила пустота, которую я не знаю чем наполнить. Мне кажется, я еще слышу Ваш голос… Как до сих пор живы в моей памяти – ясный солнечный день и эта длинная, покрытая пылью улица, и эти ворота, подле которых я стоял с поникшей головой, чуждый всему, что вокруг меня происходило, – видя только одну вас и больше никого и ничего! Как не хотелось, как тяжело было мне идти назад! Как живо все это я помню!..

Я содрогаюсь, когда оглядываюсь на пройденный мною, безотрадный, длинный-длинный путь… Неужели на лице моем только забота должна проводить морщины? Неужели оно должно окаменеть с своим холодным, суровым выражением и остаться навсегда чуждым улыбке счастья? Кажется, это так и будет!.. Теперь вопрос: зачем я писал вам эти строки? Мало ли кому грустно, да вам что за дело до всех скорбящих и чающих движения воды? Но будьте немножко внимательны: у меня нет любимой сестры, на колени которой я мог бы склонить свою голову, милые руки которой я мог бы покрыть в тяжелую для меня минуту поцелуями и облить слезами. Что же, представьте себе, что вы моя нежная, моя дорогая сестра, и вы меня поймете».

Данное послание написано Иваном Саввичем Никитиным 19 апреля 1861 года (впервые опубликовано в 1911 году).

В июле 1912 года Есенин пишет Бальзамовой:

«Маня!..

Ну, вот ты и уехала… Тяжелая грусть облегла мою душу, и мне кажется, ты все мое сокровище души увезла с собою. Я недолго стоял на дороге, как только вы своротили, я ушел… И мной какое-то тоскливое-тоскливое овладело чувство. Что было мне делать, я не мог и придумать. Почему-то мешала одна дума о тебе всему рою других. Жаль мне тебя всею душой, и мне кажется, что ты мне не только друг, но и выше даже. Мне хочется, чтобы у нас были одни чувства, стремления и всякие высшие качества. Но больше всего одна душа – к благородным стремлениям. Что мне скажешь, Маня, на это? Теперь я один со своими черными думами! Скверное мое настроение от тебя не зависит, я что-то сделал, чего не могу никогда-никогда тебе открыть. Пусть это будет чувствовать моя грудь, а тебя пусть это не тревожит. Я написал тебе стихотворение, которое сейчас не напишу, потому что на это нужен шаг к твоему позволению.

Тяжелая, безнадежная грусть! Я не знаю, что делать с собой. Подавить все чувства? Убить тоску в распутном веселии? Что-либо сделать с собой такое неприятное? Или – жить – или – не жить? И я в отчаянии ломаю руки, что делать? Как жить? Не фальшивы ли во мне чувства, можно ли их огонь погасить? И так становится больно-больно, что даже можно рискнуть на существование на земле и так презрительно сказать – самому себе: зачем тебе жить, ненужный, слабый и слепой червяк? Что твоя жизнь? «Умрешь – похоронят, сгниешь и не встанешь» (так пели вечером после нашей беседы; эту песню спроси у Анюты (Сардановской – А.Л.), ты сама ее знаешь, верно, и я тоже. «Быстры, как волны… Налей, налей, товарищ» – это сочинил Серебрянский, друг Кольцова, безвременно отживший). Незавидный жребий, узкая дорога, несчастье в жизни. Что больше писать – не знаю, но от тебя жду ответа… Пока остаюсь; преданный тебе Сережа.

Не знаю, что тебе сказать: прощай или до свидания.

Р.S. Стихотворения напишу в следующий раз. Не в духе я…». (Есенин С. А. Письмо Бальзамовой М. П. от 23 июля 1912 года. Константиново // Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 тт. – М.: Наука; Голос. – 1995—2002. – Т. 6. – Письма. – 1999. – С. 10—11).

Публикация писем к Марии Бальзамовой, подготовленная Д. А. Коноваловым, осуществлена в журнале «Москва» (1969, №1).

В одном из писем указаны день первой встречи Есенина с Бальзамовой в Константинове (8 июля 1912 года, в празднование явлению иконы Пресвятыя Богородицы во граде Казани, в обиходе именуемой иконой Казанской Божией Матери) и время отъезда Бальзамовой из села («через три дня», т. е. 11 июля).

Мария Бальзамова (слева) и Анна Сардановская. 1912 год

Из письма конца 1912 года из Москвы:

«Ох, Маня! Тяжело мне жить на свете, не к кому и голову склонить, а если и есть, то такие лица от меня всегда далеко, и их очень-очень мало, или, можно сказать, одно или два… Зачем тебе было, Маня, любить меня, вызывать и возобновлять в душе надежды на жизнь. Я благодарен тебе и люблю тебя, Маня, – как и ты меня… Прощай, дорогая Маня; нам, верно, больше не увидеться. Роковая судьба так всегда шутит надо мною. Тяжело, Маня, мне! А вот почему?».

В одном из писем к Марии Бальзамовой (конец 1912 года) Есенин пишет: «Я выпил, хотя и не очень много, эссенции. У меня схватило дух, и почему-то пошла пена; я был в сознании, но передо мною немного всё застилалось какою-то мутною дымкой. Потом – я сам не знаю, почему, – вдруг начал пить молоко, и всё прошло, хотя не без боли. Во рту у меня обожгло сильно, кожа отстала, но потом опять всё прошло…

Живу я в конторе Книготоргового товарищества «Культура», но живётся плохо. Я не могу примириться с конторой и с её пустыми людьми. Очень много барышень, и очень наивных. В первое время они совершенно меня замучили. Одна из них, – чёрт её бы взял, – приставала, сволочь, поцеловать её и только отвязалась тогда, когда я назвал её дурой и послал к дьяволу… Я не могу придумать, что со мной, но если так продолжится ещё, – я убью себя, брошусь из своего окна и разобьюсь вдребезги об эту мёртвую, пёструю и холодную мостовую».

В другом письме читаем: «Зачем ты мне задаёшь всё тот же вопрос? Ах, тебе приятно слышать его? Ну, конечно, конечно, – люблю безмерно тебя, моя дорогая Маня! Я тоже готов бы к тебе улететь, да жаль, что все крылья в настоящее время подломаны. Наступит же когда-нибудь время, когда я заключу тебя в свои горячие объятия и разделю с тобой всю свою душу. Ох, как мне будет хорошо забыть свои волнения у твоей груди! А может быть, всё это мне не суждено! И я должен плавить те же силовые цепи земли, как и другие поэты. Наверное, – прощай, сладкие надежды утешения, моя суровая жизнь не должна испытать этого»…

Сохранилась фотография 1912 года, на которой изображены Анна Сардановская (справа) и Мария Бальзамова. Девушки сфотографированы на фоне зимней декорации, одеты по-зимнему: в перчатках, в зимних шапках, у обеих через левое плечо перекинуты концы длинных белых шарфов. На концах шарфа Сардановской – бахромы из кисточек, концы шарфа Бальзамовой украшены большими кистями. И то, как стоят девушки (их позы одинаковы: левая рука согнута в локте), и то, как сидят на них шапочки (сдвинуты назад и чуть-чуть заломлены вправо), и одинаковые выражения лиц (серьзёзные, сосредоточенные, немного надменные) – всё свидетельствует о том, что это близкие по духу люди, во всём подражавшие друг другу. Сардановская держит Бальзамову под руку, плотно прижалась к ней правым боком. Фотография подсказывает: не было бы ничего удивительного в том, если бы эти девушки вздыхали по одному молодому человеку. Так оно и было. И этим молодым человеком, как нам уже известно, был Сергей Есенин.

После публикации переписки Сергея Есенина с М. П. Бальзамовой (журнал «Москва». – 1969. – №1; журнал «Вопросы литературы». – 1970. – №7) юношеский роман Есенина обрёл свою фабулу.

С Марией Пармёновной Бальзамовой (1896 – 1950) Есенин встретился в Константинове 8 июля 1912 года. Встретился, чтобы через несколько дней расстаться. Бальзамова должна была работать сельской учительницей на Рязанщине. Поиски литературных путей увели Есенина сначала в Москву, а затем в Петербург. Однако дружба, возникшая при встрече, не стала мимолётной, а положила начало трёхлетней переписке. Уезжая, Бальзамова оставила Есенину в Константинове письмо, на которое поэт ответил 12 сентября 1912 года уже из Москвы. Устроившись, он прислал ей 14 октября того же года второе письмо с адресом для постоянной переписки.

О встрече с Бальзамовой Есенин сообщил своему другу Г. А. Панфилову ещё в августе 1912 года: «Встреча эта на меня также подействовала, потому что после трёх дней она уехала и в последний вечер в саду просила меня быть её другом. Я согласился. Эта девушка – тургеневская Лиза („Дворянское гнездо“) по своей душе и по всем качествам, за исключением религиозных воззрений. Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной».

А вот отрывок из письма Есенина, написанного знакомой барышне Марии Бальзамовой в 1913 году: «Жизнь – это глупая шутка. Всё в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один сплошной и сгущённый хаос разврата… К чему мне жить среди таких мерзавцев, расточать им священные перлы моей нежной души. Я – один, и никого нет на свете, который бы пошёл мне навстречу такой же тоскующей душой…».

«Впрочем, насчёт «я один, и никого нет на свете» Сергей немного кривит душой: в типографии Сытина он уже познакомился с корректоршей Анной Изрядновой, которая вскорости станет его первой женой…». (Дмитрий Корель. Мёртвая петля Есенина // Частный корреспондент. – 2010).

«При знакомстве с автографами писем Есенина к Бальзамовой убеждаешься, что первое впечатление поэта осталось наиболее точным. Очевидно, что короткие и резко контрастные отзывы его о Бальзамовой, содержащиеся в более поздних письмах к Панфилову, были мимолётными и далёкими от действительности.

Роман в письмах, сначала казавшийся Есенину «игрой, в которой лежит догадка, да стоит ли она свеч», позднее захватывает его целиком. Оскорблённый медлительностью, с которой поступают ответы на письма, поэт в небрежных выражениях сообщает Панфилову о том, что в Бальзамовой он «прикончил чепуху». Но первое же её письмо заставляет Есенина изменить решение. Он продолжает переписку. Сообщает ей, что «разорвал все… письма», что написал Панфилову: «Всё кончено». И тут же поясняет: «Я так думал». Содержание последующих писем не оставляет сомнений в силе чувств, продолжавших властвовать над юношей.

Любопытно, что в 1914 году, когда двухлетний роман с Бальзамовой действительно закончился и перестал интересовать Есенина, поэт не порвал отношений с рязанской учительницей. Год спустя, в марте 1915 года, у Есенина появилась возможность издать книгу «Рязанские побаски, канавушки и страдания», и он обращается к Бальзамовой с просьбой помочь собрать «побольше частушек». А в апреле 1915 года, когда поэту пришлось выехать из Петрограда в Константиново в связи с призывом в армию, он написал ей ещё письмо с просьбой встретиться по поводу сбора материалов для этой книги“. (Владимир Белоусов. „Отоснилась ты мне навсегда…»).

Найдено пока семнадцать писем Есенина к Бальзамовой, шестнадцать из них хранятся в Рязанском областном краеведческом музее и одно – в Государственном литературном музее (Москва).

Тринадцать писем были частично (с купюрами) опубликованы журналом «Москва», одно письмо – журналом «Вопросы литературы».