«Кровью, сердцем и умом…». Сергей Есенин: поэт и женщины

На новизну нацелен глаз,
Но всё мне кажется знакомым,
Хоть вижу это в первый раз.
Теперь я повторять готова,
Заверив клятвою своей,
Что под луной ничто не ново,
Да и под солнцем не новей…
(Попова В. А. «И счастье знала я, и горе…»

/ Попова Валентина. «Между звездой и зарёй» // Ж. «Истина и жизнь». – М. – 2006. – №11).

«Была ты песня и мечта», – так писал Есенин о Марии Бальзамовой. Слова Поэта «женщина-мечта» дорогого стоят. Мария Пармёновна Бальзамова была достойна этих слов.

«Береги сына…»

АННА ИЗРЯДНОВА

Вот как описывает своего будущего супруга Анна Романовна Изряднова (1891 – 1946): «Он только что приехал из деревни, но по внешнему виду на деревенского парня похож не был. На нём был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зелёный галстук… Был он очень заносчив, самолюбив, его невзлюбили за это. Настроение было у него угнетённое: он поэт, а никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать». (Изряднова А. Р. Воспоминания о Есенине // С. А. Есенин в воспоминаниях современников: В 2-х тт. – М. – 1986. – Т. 1. – С. 144 – 146).

Работа в московской мясной лавке, куда устроил Сергея отец Александр Никитич Есенин, не нравилась будущему поэту. Он нашёл работу в типографии Сытина, где и произошло его знакомство с Анной Изрядновой, будущей гражданской женой. Есенин занимается самообразованием, пишет стихи. Энергии и желания участвовать в «новой» жизни у молодого человека с избытком. Он включается в «революционную борьбу»: подписывает коллективное письмо сознательных рабочих в поддержку фракции большевиков в Государственной думе. В Московском охранном отделении молодого поэта берут на заметку.

Из секретного донесения (5 ноября 1913 года): «В 9 часов 45 мин. вечера вышел из дому с неизвестной барынькой. Дойдя до Валовой ул., постоял мин. 5, расстались. «Набор» («кличка наблюдения» Есенина) вернулся домой, а неизвестная барынька села в трамвай… Кличка будет ей «Доска».

Набор мог стать профессиональным революционером, но судьба подсказала, в каком направлении должен следовать юный стихотворец: в январе 1914-го в журнале «Мирок» печатают его стихотворение «Берёза». Магия печатного слова воодушевляет Есенина. В том же месяце (в январе 1914-ого) Сытинскую типографию посещает Максим Горький. На Есенина Горький производит неизгладимое впечатление: «Когда в 1914 году… сытинские рабочие отнесли Горького из типографии на руках до его автомобиля, Есенин, обсуждая этот случай, зашёл в своих выводах так далеко, что, по его мнению, писатели и поэты выставлялись как самые известные люди в стране…». (Н. Сардановский. О моих воспоминаниях о Сергее Есенине).

Есенин решает стать писателем. Он уходит с работы, чтобы было время заниматься сочинительством. Появляются стихи о деревенской жизни, в которых звучат гармошки, описываются сенокосы, пестрят цветами луга, ржут кони, вздыхают коровы, грустят белоствольные берёзы. Написанное рассылается по редакциям, но его практически не печатают.

Без связей в писательском мире пробиться трудно. Есенин решает рискнуть. Н. Ливкин вспоминал: «Мы шли из Садовников, где помещалась редакция, по Пятницкой… Говорил один Сергей: «Поеду в Петроград, пойду к Блоку. Он меня поймёт». (Ливкин Н. Н. В «Млечном Пути» // С. А. Есенин в воспоминаниях современников: В 2-х тт. – М.: ХЛ. – 1986. – Т. 1).

В начале 1913 года в письме другу Панфилову Сергей Есенин признаётся: «Вопрос о том, изменился ли я в чём-либо, заставил меня подумать и проанализировать себя. Да, я изменился. Я изменился во взглядах, но убеждения те же и ещё глубже засели в глубине души…

На людей я стал смотреть тоже иначе. Гений для меня – человек слова и дела, как Христос. Все остальные, кроме Будды, представляют не что иное, как блудники, попавшие в пучину разврата».

В другом письме Панфилову Есенин делится сокровенным: «Гриша, в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень много для себя нового… Христос для меня совершенство. Но я не так верую, как другие. Те веруют из страха, что будет после смерти? А я чисто и свято, как в человека, одарённого светлым умом и благородною душою, как в образец в последовании любви к ближнему. Жизнь… Я не могу понять её назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни. Он указал только, как жить, но чего этим можно достигнуть, никому не известно»…

Друг Григорий Панфилов понимал Сергея, а друг Николай Сардановский пытался оценить его поведение: «Поведение Сергея… какими-то скачками отличалось. В 1911 и 1912 году он проявил себя как рьяный вегетарианец и толстовец. С 1913 года свои убеждения в этой области бросил, начал покуривать и выпивать. Все время, сколько я его помню, был он крайне влюбчив и женолюб. В 1913 году начал он жить с какой-то служащей типографии Сытина». (Николай Сардановский. О моих воспоминаниях о Сергее Есенине).

В дни раздумий о смысле жизни Есенин встретился в Москве «со служащей типографии Сытина», с Анной Романовной Изрядновой, которая работала корректором. Сергею было 18, ей – 23.

«В начале ХХ века московская типография «Товарищества И. Д. Сытина» была самой крупной в дореволюционной России. Каждая четвёртая русская книга печаталась здесь.

В один из обычных дней в типографию, на работу грузчиком-экспедитором, был принят молодой человек, который почти тут же влип в неприятную для себя историю. А именно: поставил подпись под письмом «сознательных рабочих Замоскворецкого района». Выдержки из письма: «Мы, нижеподписавшиеся… Мы глубоко возмущены… Если они будут уклоняться и дальше от старопрограммных требований… и, прикрываясь единством, а в принципе производя раскол.., то мы их более не можем признать как принадлежащих к партии социал – демократов…». И так далее.

Письмо попало в охранку. Поиском «сознательных рабочих» занялась полиция. Одна из фамилий, поставленных под письмом, была: Есенин. Найти этого «подписанта» оказалось не так-то просто. Адресный стол сообщил охранному отделению, что в Москве проживает 200 Есениных. И всё же через некоторое время полиция нашла молодого человека, грузчика типографии. За ним была установлена слежка. И заведён журнал наружного наблюдения. На обложке журнала значилось: «1913 год. Кличка наблюдения: Набор. Установка: Есенин Сергей Александрович. 19 лет».

Неделю – не меньше и не больше – сотрудники московской охранки записывали в журнале: во сколько Есенин С. А. вышел на работу, во сколько вернулся. И когда к нему на свидание приходила его девушка. Фамилия: Изряднова. Имя: Анна. Возраст: неполных двадцать три года.

Потом записывать перестали, произвели – на всякий случай – обыск, но ничего не нашли: ни социал-демократической литературы, ни прокламаций. Одни стишки. «Поёт зима – аукает…». Или ещё: «Там, где капустные грядки / Красной водой поливает восход, / Кленёночек маленький матке / Зелёное вымя сосёт». Какая чепуха!..

А московская барышня – «Изряднова Анна, по виду курсистка», – и девятнадцатилетний «Есенин С. А.» продолжали встречаться. А потом и поженились. И, сняв комнату, шагнули в самостоятельную семейную жизнь.

Но вскоре выяснилось, что Сергей вовсе не из тех, кто ищет и обретает счастье в семейном очаге, в налаженном быте… Да и с деньгами – туго. А те гроши, которые всё же платила типография, по словам Анны, «тратил на книги, журналы, нисколько не думая, как жить». (Кукушкин Н. Юра Есенин // Курьер. – Рязань. – 1997. – 2 октября).

А думать, между тем, было надо: Анна ждала ребёнка. Он появляется на свет в конце декабря 1914 года. Молодые родители дают ему имя Юра (по святцам – Георгий).

Вернувшаяся из родильного дома Анна растрогана. «У него (у Есенина – А.Л.) был образцовый порядок. Везде вымыто, печи истоплены, и даже обед готов и куплено пирожное, – ждал. На ребёнка смотрел с любопытством, всё твердил: «Вот я и отец…».

По белым оснежьям бреду сквозь туман,
Есенин мне шепчет, что жизнь – лишь обман.
Зачем же обман тот чарует, зовёт?
Охраной волчица за мною бредёт.
Всю ночь она выла, предвидя года,
О тех, кто придёт и уйдёт навсегда.
Сиренево сыпался иней с берёз.
И в душу мне падали крестики звёзд.
(Татьяна Смертина)

«Крестик звезды», воссиявший в декабрьском небе над рождённым младенцем, быстро потух на небосклоне его судьбы. Жизнь у первенца Есенина была короткой и драматичной.

Было бы интересно проследить, как мальчик Юра Есенин рос, взрослел, развивался, мужал… В 1927 году, по истечении первого десятилетия советской власти, ему исполнилось 13 лет. Второе десятилетие сформировало тревожный фон жизни не только для Юры, но для тысяч его современников.

Да, ещё можно было услышать поэта-имажиниста Вадима Шершеневича:

И в воздухе, жидком от душевных поллюций,
От фанфар «Варшавянки», сотрясающих балкон,
Кто-то самый умный назвал революцию
Менструацией этих кровавых знамён.

Но обществом уже овладевала иная мораль, иная религия:

Кровью плюём зазорно
Богу в юродивый взор.
Вот на красном – чёрным:
«Массовый террор!»
(Анатолий Мариенгоф).

А отсюда – один шаг (уже сделанный) до подвалов ЧК, массовых репрессий, переполненных лагерей. До насилия, ставшего идеологией и повседневностью. И если стихи, то почему бы не эти и не такие, какие писал, печатал и издавал один из членов коллегии ВЧК?

Нет большей радости, нет лучших музык,
Как хруст ломаемых костей и жизни.
Вот отчего, когда томятся наши взоры
И начинает бурно страсть в груди вскипать,
Черкнуть мне хочется на вашем приговоре
Одно бестрепетное: «К стенке! Расстрелять!».

В 1925 году при обстоятельствах, продолжающих оставаться для исследователей предметом споров, Сергей Есенин погиб. Ему было всего 30 лет. А у Юрия, сына Есенина, в это время заканчивалось детство, взрослеть ему пришлось под неслышимый миру «хруст ломаемых костей».

Сохранилось большое письмо Николая Клюева к Есенину: «Порывая с нами, советская власть порывает с самым… глубоким в народе».

Приехав в 1925 году в Ленинград, Есенин пошёл к Клюеву, а потом привёл Николая Алексеевича к себе в номер «Англетера». Друзья поссорились, потом помирились, расстались – навсегда: через два дня Есенина не стало.