Шняга

– Это чего, Генке? – всхлипнув, с надеждой спросила гостья.

– Тебе, – объяснила Маманя и поставила на стол чайную чашку и мёд, – садись, пей.

– Мне-то зачем? – удивилась Маргарита.

– Пей, – мрачно сказала старуха, – как допьёшь, скажу, чего делать.

Маргарита старательно дула на травяной отвар, пила и вытирала слёзы. На третьей чашке её прошиб пот.

– Вот и хорошо, – спокойно сказала Маманя. – А Генку вези в больницу.

Она убрала со стола посуду и сурово добавила:

– Чего уставилась? Говна тебе мышиного с молоком? Или щепотку мух толчёных отсыпать? К врачу мужа вези, бестолочь!

Маргарита, едва не опрокинув стул, бросилась вон из дома.

Через час сын Егоровых, Сергей, на своём внедорожнике повёз Гену в больницу. Славка-матрос тоже поехал с ними – на случай, если вдруг где завязнут.

Сергей со Славкой вернулись поздно вечером, вдвоём отмыли машину, выпили по рюмке самогону и сообщили прибежавшей Маргарите, что супружник её поставлен в больнице на довольствие и уложен в койку, словом – всё в порядке, предварительный диагноз – пневмония.

* * *

Гена дремал после укола, и в полусне ему казалось, что он видит сестринский пост в коридоре, – освещённый лампой стол и двух женщин в голубых халатах и белых шапочках. Одна медсестра была пожилая и полная, с седым пучком на затылке, а другая – моложавая, худая и рыженькая, некрасивая, но с приятным участливым выражением на лице.

Та, что моложе, спрашивала:

– Какое он слово-то всё говорил – «штука»?

– Шняга, – отвечала ей та, что постарше.

– Может, это что-нибудь важное? он так нервничал…

– Да бред у него, не обращай внимания. Вообще, эти загряжские все с чудинкой. Я там лет пятнадцать назад фельдшером работала, знаю я их. Был там когда-то медпункт в бывшем поповском доме.

Тут Шевлягин удивился, и даже, будто бы, воспарил и подлетел поближе, чтобы разглядеть лицо женщины, но, ослеплённый чудесным сиянием настольной лампы, ничего не увидел, кроме дрожащих лучей и двух белых шапочек. Пришлось отстраниться и наблюдать издали.

– Им медицина вообще никакая не нужна, они сами себе доктора, – продолжала ворчать полная медсестра. – Или, в случае чего, идут к местной знахарке, к Мамане, она лечит и от порчи, и от корчи…

Та, что помоложе, сдержанно удивилась.

– И как же она лечит?

– А как знахарки лечат? Травами да заговорами. Многим помогает. Говорю тебе, чудные они там все. Вот представь себе:один мужик спит на улице круглый год, даже в мороз его домой не загонишь – и сроду никакой простуды у него не было.

– Надо же! Морж, что ли?

– Да нет, дурачок местный.

– Молодой?

– В ту пору молодой был. А то вот ещё: приходит на приём бабка, жалуется на кашель. Назначаю я ей грудной сбор и даю таблетки, объясняю, как что пить, всё на листочке разборчиво записываю. На другой день она опять появляется, говорит: «таблетки твои не помогают, надо другие! от этих я чего-то ссусь…» Стоит, глазами хлопает. Оказалось, она их все разом в горсть – и в рот. Чаем запила.

– Всю пачку?!

– Всю! Говорит: «Да неужели я такие маленькие таблетки буду по две штуки три раза в день пить?! Это когда же я выздоровею?»

– Чем же она вылечилась?

–Заварила маманиной травы, напилась, сутки проспала. Потом встала, сапоги надела и пошла в огород картошку мотыжить.

Женщины тихо засмеялись, а потом та, что с седым пучком, продолжила:

– У одного мужика рука не разгибалась – обыкновенный ушиб, ничего особенного. А чего с обыкновенным ушибом по врачам ходить! Правильно? Вот он и не пошёл, решил сам себе сделать прогревание. Вскипятил парафин в кастрюльке и как сунет туда локоть!

– Ой…

– Вот именно, что «ой»! Ожог. Сустав мгновенно разогнулся, край кастрюли его зафиксировал, кастрюля с руки не падает.

– Ужас. Ну и как же он?

– Как-то руками помахал… Говорят, так матерился, что всех собак перепугал.

Женщины снова засмеялись.

– У меня у самой рука не поднимается уже полгода, – пожаловалась рыженькая медсестра, – чем только не лечила, и компрессы делала, и уколы… Вот, видишь? Выше не поднять… Ничего не помогает.

Та, что постарше, посоветовала:

– Так поезжай в Загряжье. Серьёзно тебе говорю, возьми отпуск и поезжай! У Мамани дом – второй слева. Спросишь там, в случае чего.

Из дальнего конца коридора послышался строгий мужской голос:

– Грачёва! Вера Ильинична! Зайдите ко мне, пожалуйста.

Старшая медсестра поднялась и вышла из круга света, бросив на ходу:

– …и берёт Маманя недорого! Поезжай!

Шевлягин как-то незаметно для себя отлетел обратно в темную палату с сопящими и похрапывающими соседями, и почувствовал под щекой влажную подушку, а на плече тонкое одеяло.

Он вспомнил, как однажды осенью принёс Егорову журнал со статьёй про лечение суставов, а потом они вдвоём сидели на веранде, выпивали и обсуждали бесполезность современной медицины. Егоров загнул уголок журнальной страницы, сказал – «сейчас!» – включил электроплитку и ушёл в дом. Вернулся он с алюминиевым ковшом, тёркой и куском парафина.

Горка мелкой кудрявой стружки в горячем ковше быстро превратилась в прозрачный кисель, со дна побежали пузырьки. Егоров закатал рукав, снял с плитки ковш и смело вставил в него локоть. А потом вышиб своим тощим телом дверь, завертелся перед крыльцом в жутком шаманском танце, пригнулся и грозно вскинул к небесам руку. Ковш улетел в крыжовник.

Ожог Егоров вылечил облепиховым маслом, а рука через некоторое время начала разгибаться.

8.