Правдивая история короля Якова

в которой читателю придётся вернуться к предыдущему вечеру.

Жёлтый язычок костра плясал в такт ветра. Он был единственной реальностью в огромном мире – остальное была бесконечная чернота вокруг. Но от этого, как ни странно, не было страшно. Напротив, было приятно ощущать себя вместе с огнём единственным светлым пятном в мире. Костер был реален – всё остальное было не важно, и Пармен с Урошем никак не могли заставить себя оторвать взгляд от золотого танца и сидели, погрузившись в сладостную задумчивость. Уже перевалило за полночь, Северин с Каролиной давно ушли спать, а двое старых артистов всё гипнотизировали огонь, будто пытаясь разглядеть там что-то давно утерянное. Может, это была обычная бессонница, приходящая с возрастом, а может, они так прощались с прошедшими днями: со ставшей привычной кочевой жизнью, с опасными буднями подпольщиков, с бесшабашной участью бродячих артистов. Через несколько дней им предстояло оставить свою повозку и переселиться в нормальный дом в Столице – Король пообещал им награду за верную службу.

И вот сейчас, когда все тревоги остались позади, Пармен и Урош сидели у своего последнего бесприютного, кочевого костра и перебирали в памяти все события, произошедшие с ними за три года пребывания в Древии. С самого первого дня.

Кто подкинул Королю идею отправить в страну бродячие труппы, они не знали. Скорее всего, это был Глен – другого мудрого советчика у Короля не было. Но идея была стоящая. Покинутый всеми на далеком острове, без армии, без помощи – никто из бывших союзников не решился противостоять Арну – Яков не имел другой возможности бороться с узурпатором. И раз Король не мог применить силу, ему оставалось лишь использовать слово – то оружие, которым, по иронии, пользовался Арн.

Несколько групп, состоящих из верных Королю людей, тайно переправились через границу и под видом бродячих трупп начали сеять смуту, закладывать зерно сомнения в души жителей страны. Они пели песни, рассказывали сказки, показывали спектакли, в которых содержались намеки на то, что нынешний правитель получил власть нечестно, и неплохо бы предпринять какие-нибудь действия, чтобы вернуть эту власть законному монарху. Естественно, все их потуги были лишь каплей в море, но ведь и капля камень долбит.

Конечно, начиная формировать такие труппы, Король не мог не вспомнить о Пармене (Вероятнее всего, вспомнил о нём, опять же, Глен, но это не столь важно). Пармен как нельзя лучше подходил для такой работы: бывший артист, он был беспредельно предан Королю, а, кроме того, прекрасно знал Столицу, её окрестности и много других уголков страны.

Пармен ни секунды не сомневался, когда Король предложил ему это опасное задание: он уже давно маялся от безделья, и возможность применить свои таланты на пользу Древии пришлась ему по душе. Урош присоединился к нему сразу же – они с детства были не разлей вода и давно уже не мыслили жизни друг без друга. Вскоре в труппе появилась Каролина, которая считала свой отъезд из страны (она эмигрировала вместе с Королем, когда была чуть старше Илария) опрометчивым поступком и мечтала туда вернуться, пусть и нелегально. Пармен, знавший её не первый год, был уверен в ее преданности Королю и порядочности.

Северин присоединился к ним позже, уже в Древии: сын близкого друга Пармена и Уроша, к которому они заехали, надеясь на помощь в первые дни, он не захотел оставаться дома в бездействии и, хотя не имел ни малейшего понятия об актерской профессии, все три года мужественно выходил на сцену, как воин на поле боя.

Единственным, кто вызывал сомнения в своей полезности общему делу, был Иларий. В таком деле, на которое они собирались, прежде всего нужен был холодный ум, а уж этого-то у него не было и в помине. Напротив, он вечно витал в облаках и являл из себя отличнейший образец безответственного романтика. Кроме того, он был очень молод – по сути совсем еще ребенок, а с его взглядами на жизнь – действительно ребёнок. Но оставить его было не с кем – кроме отца и Уроша, близких людей у Илария на острове не было, а оставлять его там без пригляда было, пожалуй, еще опаснее, чем взять с собой. Но решающим фактором в пользу Илария стал его несомненный актерский талант, который отец, даже несмотря на своё предвзятое отношение к сыну, не мог не заметить. И ещё выдающиеся внешние данные, которые в актерской профессии играют далеко не последнюю роль.

И вот теперь, сидя у костра, Пармен с Урошем осторожно двигались по тропинкам своей памяти, словно хотели заглянуть в каждый её уголок перед тем, как перешагнуть порог новой жизни. Они вспоминали все места, где им довелось побывать, всех людей, близких и малознакомых, с которыми им довелось повстречаться, все события, радостные и грустные. Одного только они не касались: с того дня, когда Селен сообщил им об Иларии, на его имя словно было наложено табу. Если они в своих воспоминаниях касались какой-либо темы, связанной с Иларием, они будто спотыкались и обходили её стороной. Только Пармен при этом морщился, как от боли. Даже сегодня днём, когда весь город бурлил и ходил ходуном, и возбуждённый Северин принес с площади новости о гибели Арна и рассказал, что своими глазами видел, как стражники увели Илария, Пармен встал и ушел, демонстративно не желая слушать подробности.

Урош же, напротив, очень внимательно все выслушал, заставил Северина несколько раз повторить, выудил из него все детали, и потом они долго обсуждали, куда могли поместить Илария и как можно с ним связаться. Разумную мысль подала Каролина: вместо того, чтобы гадать на кофейной гуще, надо просто обратиться к Королю – он наверняка им не откажет. Но просто было лишь на словах: идти к Королю должен был, несомненно, Пармен, но он – что тоже несомненно – даже заикнуться им об этом не позволит. Урош всю ночь не спал, ворочался и думал, как уломать друга – слишком он хорошо его знал, чтобы надеяться на удачу.

Но надежда на удачу пришла, как это часто бывает, совсем не оттуда, откуда её ждали.

Рано утром, когда Урош, совершенно измотанный бессонной ночью, пытался развести огонь, чтобы вскипятить чай, роняя всё, что попадалось ему в руки, он увидел, что к нему приближается какая-то девушка. Убедившись, что она идет именно к ним, а не мимо, он стал пристально вглядываться и вскоре узнал. Хоть видел он Дарину всего несколько раз, и, в основном, мельком, а как следует смог разглядеть лишь однажды, он её хорошо запомнил. Теперь, когда Арна не было, девочка, вероятно, осталась совсем одна. И Урош поспешил ей навстречу, опрокинув по дороге котелок с приготовленной для чая водой.

Вид у Дарины был какой-то потерянный, на лице явственно читались следы недавних слёз – и неудивительно. Было еще слишком рано, все спали, а она вот уже на ногах.

Увидев Уроша, Дарина смутилась, замешкалась и, казалось, готова была развернуться и убежать, но он, заметив её движение, торопливо крикнул: «Доброе утро!», и ей ничего не оставалось, кроме как ответить на приветствие. Урош осторожно приблизился. Так любитель природы приближается к сидящей на ветке редкой птице, стараясь не спугнуть её. Дарина кусала губы, переминалась с ноги на ногу и заглядывала Урошу за плечо.

– Я очень рад вас видеть, – как можно доброжелательнее сказал старый артист.

Она робко кивнула и снова сделала движение уйти, но, поколебавшись минуту, всё же набралась смелости и спросила:

– А Иларий здесь?

Урош был готов к такому вопросу.

– Нет, его нет.

– А вы знаете, где он?

Знать-то он знал. Но вот как ей сказать об этом? Урош помедлил, а потом спросил:

– Вы не рассердитесь, если я спрошу, зачем он вам нужен? Может, я смогу помочь?

Видно было, что она снова сомневается, как поступить.

– Я хотела… Я думала… Может, он знает, где мой отец.

Урош застыл. Она ничего не знала! Несколько секунд он смотрел на неё, не зная, что сказать, а она ждала, поняв, что ему есть что сообщить ей, и боясь это услышать.

– Я могу вам кое-что рассказать, – произнёс Урош и закашлялся, – только, думаю, надо присесть.

Наверное, она прочитала всё в его глазах, потому что как-то обмякла, послушно, без возражений последовала за ним к повозке и молча села на бревно возле костра, не спуская с артиста глаз. Урош вздохнул и принялся рассказывать. Он постарался изложить всё так, как слышал от Северина, только опуская слишком жестокие подробности. Дарина слушала, не прерывая, будто оцепенев. Никаких эмоций не выражалось на её лице. Временами казалось, что она вообще его не слышит. Только когда Урош закончил, она прошептала:

– Этого не может быть.

– Понимаю, – кивнул Урош, – в это очень трудно поверить, но…

– Нет, – перебила она его. – Я ведь жива, значит и папа тоже должен быть жив. Он не умер.

Урош заподозрил, что она от горя тронулась рассудком, но она смотрела ясно, на её лице не было признаков безумия.

– Я хочу его увидеть.

– Я провожу вас…

Она тут же встала.

– Только попозже, – мягко сказал Урош, – сейчас ещё слишком рано.

Она, как заводная кукла, мгновенно опустилась на место.

– Давайте-ка я заварю чаю, – предложил Урош. Сердце его разрывалось от боли при взгляде на эту несчастную девочку. – Я ведь ещё не завтракал. А вы?

Она подняла на него глаза, но заметно было, что смысл его слов до неё не доходил.

– Чаю? – повторил старый артист и стал искать глазами котелок, который вскоре обнаружил в траве недалеко от костра.

Когда он вернулся с водой, Дарина сидела на прежнем месте и тихо плакала, и Урош неожиданно для себя тоже заплакал. Сказались ли бессонные ночи, или дали знать переживания последних дней, или вид этой осиротевшей девочки всколыхнул в его сердце чувство вины перед ней – но старый артист не смог сдержать слез. Так они проплакали какое-то время, сидя друг возле друга, а успокоившись, оба вдруг почувствовали, что не такие уж они чужие друг другу.

Утро обещало быть ясным и тёплым – весна потихоньку набирала обороты. Всё вокруг в природе: трава, деревья, птицы, мошки – активно начинало новый день. Молчание тяготило, и Дарина как-то незаметно для себя самой начала рассказывать. Она сидела, уставившись в огонь, и говорила монотонно, будто читала длинную, давно наскучившую книгу:

– Вчера утром папа пришёл в мою комнату и сообщил, что меня ждет карета, чтобы отвезти в дом, который он купил. Я сказала, что не хочу ехать одна, что дождусь, когда он закончит все дела, и мы поедем вместе. Но он ответил, что так, к сожалению, не получится, потому что, подписав все бумаги, он должен будет разрушить наш замок. На это уйдет время. «Не будешь же ты сидеть на улице и ждать, – сказал он. – Лучше будет, если ты за это время приведешь в порядок наш новый дом. Конечно, мы в нём проживем недолго (мы собирались вскоре уехать из страны), и всё же будет неплохо, если ты к моему приезду освоишься там. Я сделала так, как он просил. Карета стояла довольно далеко от нашего замка – папа сказал, что это для того, чтобы не привлекать к моему отъезду лишнее внимание. Он проводил меня до кареты, обнял, поцеловал. И еще велел запереть все двери в доме. До самого вечера я ждала его. На улице, за окнами всё время бегали взволнованные люди, что-то кричали. Я даже слышала имя отца, но думала, что они говорят о том, что он передал власть Королю. Когда наступила ночь, я стала волноваться по-настоящему, но боялась выйти и всё надеялась, что папа придёт. А утром, только рассвело, я побежала к нашему замку. Его не было. Но я была к этому готова, ведь папа сказал мне, что разрушит его. Вместо замка теперь большой пруд. Так странно! Но куда мне было идти? К кому? Я никого не знаю в городе. И тогда я подумала об Иларии. Где он?

И вновь Урошу пришлось сообщать ей плохие новости. Второй раз было легче, тем более что Иларий, слава богам, был жив. Урош снова добросовестно пересказал ей то, что узнал от Северина, а потом, не удержавшись, сам стал задавать вопросы – ему очень хотелось узнать, как жил его малыш с тех пор, как они виделись в последний раз, да и Дарину надо было отвлечь от грустных мыслей. И она охотно стала рассказывать. Ей приятно было вернуться в прежнюю жизнь, которая (она ещё не осознала этого) была для неё безвозвратно потеряна.

Неожиданно для обоих разговор их очень захватил – оказалось, что есть тема, одинаково интересная каждому из них. Урош боготворил Илария с самого его рождения, а Дарина, хоть и пыталась сначала не показывать своего интереса к молодому человеку, но в итоге так увлеклась своими воспоминаниями, что забыла про застенчивость. А потом и Урош стал рассказывать – о детстве Илария, о том, как им пришлось покинуть Древию, о матери Илария, красавице и талантливой актрисе, которая не захотела променять сытую и благополучную жизнь в Столице на прозябание в изгнании и легко рассталась с сыном, которому едва исполнился год, об их бедной и безрадостной жизни на острове, о долгих скитаниях по большой стране под видом бродячей труппы. Теперь скрывать было нечего. Поделился Урош с девушкой и своим желанием навестить Илария в тюрьме и связанными с этим сложностями.

К концу беседы они окончательно подружились – общие интересы и проблемы накрепко соединили их. Договорились, что если один из них узнает что-нибудь об Иларии, то сразу сообщит другому. Урош подробно объяснил девушке, как добраться до здания, в которое, по его сведениям, увезли тело её отца, и они расстались. И уходя, Дарина почувствовала, что навалившаяся было на неё тяжесть уже так не давит – теперь у неё был друг, к которому – она как-то сразу в это поверила – всегда можно обратиться за советом и помощью.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,

в которой Дарине предстоит пережить одно за другим несколько потрясений.

Вот ведь какая запутанная штука жизнь – никогда наверняка не знаешь, радоваться тебе в данный момент или огорчаться: иногда кажется, что хуже некуда, ты сидишь и мылишь верёвку – и вдруг всё вокруг расцветает яркими красками и жизнь наполняется смыслом; но стоит почувствовать себя на верху блаженства, и можно быть уверенным, что за углом тебя уже поджидает огромная неприятность.

Разве мог представить Король, что в тот день, когда он отправится смотреть на тело своего врага, о котором (о теле) он и думать не мог без содрогания… Впрочем, и сам враг при жизни не вызывал у него тёплых чувств. Да и день не обещал быть приятным. Так вот, разве мог Яков вообразить, что именно в тот день и именно в том месте, где ему меньше всего хотелось оказаться, госпожа Фортуна приготовила ему шикарный подарок? Разве мог он поверить, что вновь найдёт ту, которую, как думал, потерял безвозвратно. Хорошо, пусть не её, но точную её копию. Дарина была поразительно похожа на мать: Королю постоянно приходилось напоминать себе, что это не Кадрия, когда он смотрел на неё. А смотрел он на неё постоянно. Просто не мог оторвать глаз. Даже видя, что очень смущает девушку. Ничего не мог с собой поделать. Следил за ней, когда она, тихая, потерянная, вышла из комнаты, где лежало тело её отца, сверлил её взглядом, пока они ехали в карете – Яков и слышать не хотел о том, чтобы отпустить её, и уговорил провести время до похорон в его Дворце. Селен настаивал на том, чтобы похоронить Арна как можно быстрее и без лишнего шума – в Столице уже начинались волнения и беспорядки. Правда, стражники, которых срочно привели к присяге законному Королю, пока успешно справлялись с наведением порядка, но всё же сторонники свергнутого Верховного Ворожея могли использовать его похороны как предлог для бунта, поэтому Селен решил всё сделать этим же вечером: вывезти тело подальше за город и по-тихому закопать без речей и венков. Король был с ним вполне согласен и не собирался присутствовать на этом мероприятии, всецело доверяя Селену. Не собирался. Пока не встретил Дарину. Отказать ей в том, чтобы проводить отца в последний путь, Король просто не мог. Он, конечно, предполагал, что Селена такая перспектива не обрадует, но в этом вопросе советоваться с ним и не думал. Он собирался просто поставить Селена перед фактом. В конце концов, кто здесь Король! А пока вечер не наступил, Яков привёз Дарину в свой Дворец – он боялся расстаться с ней на минуту. Подумать только, несколько часов назад он и не подозревал о её существовании! Погруженный в свои проблемы, он и думать забыл, что у Арна есть дочь, которая также и дочь Кадрии!