– Со мной всё в порядке.
Ему было страшно неловко: хорош кавалер, показал себя перед дамой. Но зато её истерику как рукой сняло. Она смотрела на него с мягким участием.
– Ты когда ел в последний раз?
Он задумался.
– Я так и знала! Идти можешь?
Вот тут он готов был показать себя молодцом. Хотя, наверное, поздно.
Когда они пришли в его комнату, стол уже был накрыт: невидимые слуги, как всегда, постарались.
Они поели в молчании.
А потом Иларий рассказал всё, что произошло в эти дни. До мельчайших подробностей. Дарина слушала затаив дыхание и только изредка позволяла себе уточняющие вопросы или небольшие пояснения в тех местах рассказа, где она была осведомлена лучше.
– И что нам теперь делать? – спросила она задумчиво, как бы сама себя.
Это «нам» подействовало на него лучше всякого лекарства. Как, оказывается, просто расположить к себе девушку. Но второй раз использовать тот же трюк он не стал бы. Снова так опозориться! Нет уж, даже ради её хорошего отношения – слуга покорный!
– Ты ведь не сможешь снять чары? Ну, убрать этот лес? – спросил он.
Дарина покачала головой:
– С папиной ворожбой мне ни за что не справиться.
– Тогда просто подождём. Он, наверное, хочет побыть один, а потом вспомнит о тебе и выйдет. С ним всё в порядке. Ведь если бы случилось что-то плохое, мы бы узнали.
Дарина уставилась на него в изумлении. Как она сама не догадалась! К ней вернулась способность мыслить разумно, и тут же она ясно увидела, что зря обидела Илария. Она даже подумывала попросить прощения. Но гордость стала комом в горле, и Дарина так и ушла к себе, не сумев выговорить нужных слов.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
такая короткая, что вообще не понятно, зачем она.
Жизнь Пармена была устроена очень странно: у него вроде неплохо шли дела, но постоянно чего-то не хватало, какой-нибудь важной части, без которой счастье не могло быть полным.
Когда Иларий был маленьким, для ощущения семейной идиллии Пармену не хватало жены – что это за семья: отец да сын. Когда он жил с Королем на острове, ему очень не хватало родины, но когда наконец появилась возможность вернуться в Древию, ему пришлось вести кочевую жизнь и постоянно подвергаться опасности.
Как он мечтал произвести в Столице фурор своими пьесами! И какой колоссальный успех они имели! Но настоящий спектакль немыслим без красивых и талантливых актеров. Пармен с Урошем были талантливы, но красота их, увы, давно завяла. Каролиной и Северином зрители, несомненно, любовались! Но только до тех пор, пока они не откроют рот: раз не дали боги таланта, тут уж ничего не поделаешь.
Всё было у Илария: и красота, и молодость, и талант. Но… теперь не было самого Илария. Без него все спектакли пришлось отменить.
К счастью, они очень неплохо заработали в предыдущие дни, и, хоть пришлось заплатить неустойку хозяину театра, у них осталось достаточно средств, чтобы не бедствовать.
Но дело, понятно, было не в деньгах. Неизвестность томила их больше всего.
Когда Иларий не вернулся ни на следующий день, ни через два, ни через три дня, они поняли, что произошло что-то плохое. Понятно, что если бы Иларий убил Арна, весть об этом сразу же всколыхнула бы всю страну. Но всё было спокойно, всё шло по-старому. Значит, Арн был жив. Но тогда Иларий…
Они не говорили о нём, будто его никогда и не было. Урош каждый день ходил к замку. Для чего? Он и сам не знал. Стоял, смотрел на уходящие в небо каменные стены без окон и дверей. Медленно обходил его. А потом так же медленно возвращался домой.
Все были очень напряжены. Постоянно ждали чего-то. Вздрагивали от каждого шороха. Угнетало бездействие. Люди, привыкшие постоянно трудиться до изнеможения, очень страдают, оказавшись без работы. Каждый отвлекал себя от дурных мыслей, чем мог. Каролина взялась за их гардероб: разбирала, стирала, подшивала. Урош с Северином заготавливали впрок топливо для костра, занимались починкой повозки. Пармен сел за пьесу о Короле, замысел которой давно вынашивал.
Через два дня после ухода Илария Пармен поднял вопрос, не думают ли они, что безопасней будет покинуть Столицу. На что Урош категорически заявил, что никуда не поедет, что бы они все не решили. Если они решат ехать, он останется один, будет спать на земле, но с места не сдвинется. Каролина и Северин понимали, что разумнее, конечно, уехать, но понимали и чувства Уроша. Остались.
Поэтому каждую минуту ждали, что за ними придут стражники.
И вот когда напряжение, казалось, достигло предела, возле их повозки появился… Король.
В Столицу Селен с Королем и Гленом въехали утром. Одеты все трое были скромно, как обычные горожане, чтобы не привлекать внимание. И всё равно Король был уверен, что его обязательно узнают, и панически этого боялся. Но никто не обратил на них ни малейшего внимания, они прошли через весь город совершенно без проблем. Как ни странно, Короля это ужасно расстроило: он надеялся, что его бывшие (и будущие, как он надеялся) подданные ждут его, а его все забыли! И даже то, что опасность миновала, не утешало его.
Дойдя до центра, они с Селеном расстались. Ворожей не хотел, чтобы они узнали про его умение ходить Отражением, и, указав дорогу к повозке артистов (местонахождение которой он высмотрел накануне с помощью ворожбы на воде), сам направился к Арну. Не сразу, конечно – сначала он снял в гостинице комнату с большим зеркалом.
А Король с Гленом отправились удивлять своим прибытием артистов. И правда, трудно описать чувство, которое испытал Пармен, мирно сидящий на земле возле повозки с кипой листков на коленях и карандашом в руках, – он неутомимо трудился над пьесой о Короле, – когда вдруг главный герой этой самой пьесы явился перед ним собственной персоной. Однако Пармен и не предполагал, что то, что он испытал, было не потрясением, а лишь его репетицией по сравнению с тем, что им всем предстояло пережить завтра.
А назавтра возле их повозки появился Селен. Он был в прекрасном настроении. Во-первых, он находился всего в трех днях от достижения своей цели – именно через это время Арн обещал покинуть страну, и значит, без лишних трудов и волнений Селен вскоре полностью восстановит свое положение в Древии. Во-вторых, открыв дверь в Тот Мир, он убедился, что ничуть не утерял свою колдовскую силу – после происшествия у Короля на острове он серьезно опасался, что начинает сдавать (он не знал, что дело было в Траве). Поэтому Селен с восторгом принялся описывать свое второе посещение замка (разумеется, опуская подробности, который не предназначались для посторонних). Задорно, с многочисленными шутками описал он свою встречу с Иларием («Я сразу понял, что это он!»), подробно расписал – не забыв подключить фантазию, – как верно служит тот Арну, как Арн полагается на него, и добавил, что парню там, видно, так хорошо, что он даже не поинтересовался, как себя чувствует его отец. Всё это Селен выложил единым духом в упоении собственным остроумием, не замечая, как вмиг постарели Пармен и Урош, как стиснула зубы Каролина, как широко раскрыл глаза Северин.
И только когда Северин вдруг громко сказал: «Этого не может быть!», Селен спустился со своих облаков и удивленно поднял брови:
– Простите?
– Иларий не мог, – выдохнул Северин. – Не мог!
– То есть я лгу?
– Нет, – смешался Северин, – я не это имел в виду…
– Может, вы что-нибудь не так поняли? – почти умоляющим тоном спросил Урош.
– Хм, конечно, я не ученый, и мой ум не столь совершенен. Но дело в том, что я просто рассказал вам, что видел. Выводы уже можете делать сами. Если же вы мне не верите, настаивать не буду.
– Мы вам верим, – глухо сказала Каролина. – Просто в это очень трудно поверить.
Она посмотрела на Пармена – он словно окаменел: ни кровинки не было в его лице. Губы что-то шептали: то ли молитву, то ли проклятие.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
последняя.
Иларий оказался прав: на следующее утро Арн пришёл к дочери. Был с ней, как всегда, ласков, извинялся, что так напугал её. Но что-то неуловимо в нём изменилось. Она всматривалась в знакомые черты и не могла понять. Вроде отец был таким, как прежде. И всё же время от времени ее охватывало ощущение, что перед ней другой человек.
Арн очень спокойно, с улыбкой сказал ей, что через два дня у них начнется новая жизнь и он очень рад, что наконец сможет сбросить с себя бремя власти, которое – она знала это – очень его тяготило. У неё будет новый дом, и она сможет общаться с другими людьми, сможет завести друзей. Всё это он говорил с ясным, светлым лицом, но изнутри проглядывала какая-то черная тоска, и как он ни пытался скрыть её, ему это не удавалось. Это было похоже на то, если бы чёрный камень пытались прикрыть яркой разноцветной тканью: вроде на первый взгляд красиво, но чуть приглядишься и видишь, что ткань слишком тонка и не скрывает мрачное уродство камня.
Тем не менее, они стали энергично готовиться к отъезду. Вещи упаковывать необходимости не было – Арн обещал их переправить на новое место с помощью ворожбы. На вопрос дочери, где это новое место, ответил, что еще выбирает между несколькими вариантами, но сегодня-завтра обязательно определится. Предложил ей попрощаться с замком – они в него больше не вернутся.
Ближе к вечеру Арн снова зашел к ней в комнату. Дарина сидела на полу, а вокруг неё стопочками, пачками, кипами, кучами лежали разные вещи: одежда, посуда, игрушки, украшения, книги. Вид у Дарины был потерянный.
Арн поцеловал её в затылок: