Пармен схватился за голову.
– Я всё сделаю, – тихо сказал Иларий. – У меня получится.
– Пармен, это всё очень сложно и это большой риск, – взволнованно вставил Урош.
– Я еще ничего не решил.
– Я предлагаю вот что, – вмешался Северин. – Сейчас уже поздно, все устали. Да и день был не самый лёгкий. Не до чего толкового мы сегодня не додумаемся. Завтра она наверняка придёт на спектакль…
– Ты откуда знаешь? – перебила его Каролина. – Может, она и не выйдет больше из своего замка?
– Если не выйдет, тогда и обсуждать нечего. А если придёт, то надо продолжить с ней знакомство. Этого ведь никто не отрицает? – Он обвёл всех взглядом, все были согласны. – Иларий закрутит с ней роман, а мы тем временем придумаем, как быть дальше.
– Разумно, – кивнул Пармен. – Молодец, Северин. Мне бы такого сына! Давайте-ка, и правда, заканчивать ужин и отдыхать. И мне многое надо обдумать.
– А ты не боишься, что стражники всё же вернутся? – спросила его Каролина, начиная собирать посуду.
– Боюсь, – признался Пармен, – но надеюсь, что этого не случится. И не уезжать же сейчас, в самом деле. Этого мы себе никогда не простим! Такая возможность! Так что завтра играем «Ромула и Юлию», как и собирались. В конце концов, лишние деньги тоже не помешают.
После этих слов он оглядел всех, хотя заметно было, что мысли его где-то далеко. Наверное, он уже обдумывал новую возможность, представившуюся им столь неожиданно. Он медленно прошагал куда-то вглубь пустыря, и никто не поинтересовался куда. Все знали эту его особенность уходить время от времени от всех.
Северин и Каролина отправились спать, а Урош притащил из повозки небольшую баночку с чем-то, едко пахнущим, и подсел к Иларию, который рассеянно шевелил палкой угли догорающего костра:
– Снимай рубашку.
– Не надо, – буркнул тот.
– Снимай, говорю. Знаешь ведь, что не отстану.
Иларий нехотя подчинился.
Урош поцокал, глядя на яркие рубцы на его плечах – следы от вожжей, и, вздохнув, принялся осторожно смазывать их своей мазью.
– Вот когда ты научишься головой думать! Ведь сам же вечно напрашиваешься! А мне потом возись с тобой.
– Ну давай ты теперь скажи, какой я никчёмный. А то кто-нибудь ещё сомневается. Ай! Ты что, специально делаешь мне больно?
– Не вертись.
– Скажи, ты тоже считаешь, что у меня ничего не получится?
– Сиди смирно.
– Ну, скажи! Ты ведь, как и все, думаешь, что я не справлюсь, если мне это поручат? Да? Ты же будешь говорить об этом с отцом и наверняка скажешь ему, чтобы он не посылал меня. Ведь так? Ответь честно. Урош!
– Замучил ты меня, неугомонный ребёнок. Не вертись, мешаешь.
– Не отстану, пока не ответишь.
– Да! Я буду отговаривать твоего отца от этой затеи. Но вряд ли он меня послушает.
– Я так и знал.
– Не дуйся. Дело не в тебе. Я был бы против и в том случае, если бы Пармен поручил это Северину.
– Почему?
– Да потому что это безнадёжное дело, во-первых.
– У тебя все безнадёжное. Вечно ты боишься. У нас же есть Трава.
– Которая уже однажды не сработала. Ты забыл, что из-за этого погиб человек?
– Может, он что-то сделал не так?
– Не может! Это был высочайший профессионал. В десятки раз опытнее вас с Северином вместе взятых. Дело не в нём. А в том, что Арн – самый сильный ворожей из всех ныне существующих и одолеть его невозможно.
– Да, я знаю. И Трава – это единственная возможность. Поэтому надо попытаться.
– Иларий, ты говоришь чушь. И сам этого не осознаёшь, так что я…
– А во-вторых?
– Что во-вторых?
– Ты сказал «во-первых, это безнадёжное дело». А во-вторых?
– Во-вторых…
В круге тусклого света от почти потухшего костра вдруг появилась тёмная фигура. Пармен бросил в костёр несколько веток и принялся раздувать огонь.
Урош умолк. Иларий моментально замкнулся. Он вдруг почувствовал, что костёр совсем не греет, и, накинув на плечи рубашку, молча, не поднимая глаз, пошёл к повозке.
Пармен проводил его рассеянным взглядом.
–Ты же не собираешься посылать его в пасть Арна? – спросил Урош.
– Вопрос не в этом, – вздохнув, ответил Пармен. – Вопрос в том, есть ли у меня выбор.
– Он же твой сын. И он совсем ещё ребёнок.
– Он уже не ребёнок, Урош, – Пармен, не отрываясь, смотрел на разгоравшееся потихоньку пламя. – И каждый человек чей-то сын.
–Ты меня пугаешь. Иларий не каждый. По крайней мере, для меня.
– Урош, мы четырнадцать лет жили вдали от родины, и вот уже три года мотаемся по стране, живём, как бродяги, рискуем каждый день. Да, многие понимают скрытый смысл наших пьес, но это капля в море! Чтобы что-то изменить, одних спектаклей не хватит. А что ещё мы можем сделать, когда ОН так силён. Ведь это же для нас…
– …единственный шанс. Знаю. Всё знаю. Скажи, Пармен, ты не обращал внимания, что люди в Древии уже очень редко вспоминают Короля? Они привыкли к своей нынешней жизни, и я не уверен, что многие захотят что-то в ней поменять. Для них жизнь при Арне почти не отличается от жизни при Короле. Простых людей мало занимает политика, они хотят просто жить – спокойно, сыто, радостно. Ради чего мы всё делаем? Только ради его величия?