Меланхолия Самарии Родердейл

Знаете, Арканвич уже не кажется мне таким приятным местом, как раньше. Это внешнее спокойствие больше похоже на искусственную маску или ловкий трюк.

Матушка, вы ответите мне? Хоть поругайте меня, что занимаюсь такой ерундой.

Буду дальше изучать архивы. Ваш любящий сын».

– Вы закончили, Ваше величество?

Самария вздрогнула и оглянулась. Она даже не заметила, как Лиз вернулась с полотенцем и тазиком.

– Да, сейчас. Как думаешь написать ему? Или нет? Нет, не буду. Лучше поеду. Да? Вот только дожди закончатся, и сразу поеду.

– Как вам угодно, Ваше величество.

Самария подошла к тазику и зачерпнула воды.

– Она же холодная!

– Да, Ваше величество, – Лиз склонила голову и протянула полотенце с золотой вышивкой.

– Почему ты не нагрела? Не могу же я мыться…

– У нас мало дров, Ваше величество. Все идут на обгорев комнат.

– И поэтому в замке так холодно? – Самария собралась с духом, окунула лицо в воду и с фырканьем, с брызгами отпрянула. – Королева без народа, без еды, воды и дров. Впрочем, нет, воды у меня как у барбоски блох. – Она кивнула на затопленную низину за окном. – Пшена и воды, как в тюрьме. Не находишь? Мой замок точно тюрьма. Или все королевство? Разве это не прекрасно, Лиз? Я – королева своей тюрьмы.

– Не думаю, Ваше величество.

Самария вздохнула и потянула за шнурки на платье.

– Лиз, у меня от холода зубы ноют.

– У нас закончился чистящий порошок, полагаю, поэтому. Ваше величество… – лицо Лиз приняло растерянный вид. – Вы… вас кто-то бил?

– Что? Не мели чушь.

Самария подошла к зеркалу и убедилась в правдивости кормилицы: кровоподтеки неровными пятнами опутывали все тело. Багровые, зеленоватые, лиловые, желтые – всех размеров и цветов.

Самарию замутило, пол зашатался. Свет стал медленно гаснуть, будто его всасывала невидимая воронка.

***

Лестница. Снова эта лестница. И тишина.

Самария прижимает руку к груди, чувствуя, как оглушительно колотится сердце.

Круги света. Промежутки темноты.

– М-мария? – неуверенно зовет Самария.

Ответа нет.

– Лиз?!

Ответа нет.

Самария осторожно спускается по ступенькам, зовет снова. Ждёт. Спускается дальше – из круга света во тьму, из тьмы в круг света. Пять минут. Десять.

Час.

Два.

Лестница не кончается.

Ноги Самарии дрожат, заплетаются. Она путается в мыслях, в направлениях и, когда снизу доносится смех, Самария чувствует почти облегчение.

В круге света блестит неподвижная, мертвая гладь озёра, что вопреки здравому смыслу омывает лестницу здесь, на этой высоте. На берегу из ступенек замер мужчина: тощий, горбатый, в грязном исподнем. Он мерзко хихикает, вытянув вперед шею, и смотрит на мешки у своих ног. Чем-то незнакомец крайне напоминает крысу.

– Послушай, человек… – Самария устремляется к нему. – Знаешь ты, где выход? Я спускаюсь, но лестница…

– Поиграй со мной, – мужчина косится на королеву правым глазом, – точно рыба или птица.

– Я – твоя королева. Покажи мне выход.

– Поиграй, – повторяет незнакомец. – Поиграй, поиграй, поиграй! Поиграй!!! – он переходит на срывающийся фальцет. Кривой оскал обнажает отвратительно длинные, желтые зубы, и Самария чувствует смрад, что вьется изо рта человека.

– Королевы не играют со всяким… всяким…

– Они такие хрупкие, моя королева, – фальцет сменяется шепотом. – Легко сломать, но нельзя поправить.

Незнакомец смотрит на свои мешки, из которых текут багровые лужицы, и снова хихикает: подбородок запрокинут, шея вытянута.

У Самарии холодеет под сердцем, она отступает и спотыкается о ступеньку, едва не падает. Багровые ручейки из мешков вопреки всем законам тверди текут не в озеро, а вверх, к ее ногам.

– Ты же не такая хрупкая?

Зубы мужчины начинают расти, вытягиваются, словно гигантские лезвия. Кровавые ручейки оплетают ноги Самарии. Желтые резцы заполняют все пространство и скребут, скрипят, царапают по камням лестницы.

Самария открывает рот, чтобы закричать…

***

– Лиз, я даже ложкой двинуть не могу, все суставы болят. Как старуха, – Самария посмотрела на золотое блюдце и в кривом отражении увидела, как ее собственное лицо, теперь чахло-желтое, с шелушащейся кожей, исказилось от боли.

За окном обеденной залы – мутным, покрытым сеточкой струек – терзал землю нескончаемый дождь. Убаюкивал дробным перестуком капель, превращал в грязный поток. Конца ему не было.

– Вы заболели, госпо… – долговязая кормилица закашлялась. Она и сама выглядела не лучше: подурнела, осунулась и то и дело вздрагивала. – Полежите и поправитесь.

– Отстань. Не хочу я лежать.