Зал ожидания (сборник)

Сейчас

Когда в тюрьме время "на воздухе", Тео старается не поднимать взгляд, но иногда, не выдержав, смотрит на сетку. Высотой под три метра, ячейки крупные, ромбовидные. Если разфокусировать взгляд, то преграда становилась почти незаметна.

И все равно Тео заперт.

Замурован.

Забыт.

Как жучок в коробке.

Как…

***

– Ааа! – Тео не может сдержать крика боли и наклоняется чуть не до песка. – Отпусти!

Эд ростом под два метра, и на плечах у него тату с черными распятиями, а в руках – челка Тео.

– Что! Не нравится, девочка? Я тебя еще жалею. И если бы не я, то половина тюрьмы уже сделала бы с тобой что-нибудь подобное.

Мрачный скинхед, которого тут все боятся как огня. Инквизитор и спаситель в одном лице.

Перед взором Тео появляется заточённая ложка, и он невольно закрывает глаза. Воображение рисует, как лицо режут на лоскуты и выдавливаются глазные яблоки.

"Где же охрана? Неужели они не видят?"

– Помнишь, Рона Уиллера, красавица? Его друзья шлют тебе "привет", но я готов обсудить, так сказать, вопрос цены.

– Нет! – кричит Тео, когда рука еще сильнее дергает его за волосы. – Не смей! А то!

"Да где же охрана?! Куда они смотрят?"

– Не смей! УБЬЮ! – ложка все ближе и ближе, и Тео срывается на визг. – УБЬЮ!

Что-то царапает по волосам, и Тео видит руку Эда с черным пучком.

– Эй, что тут?! А ну разошлись, – просыпаются тюремщики.

Тео выпрямляется и растерянно смотрит на ухмыляющихся скинов.

– Подумай хорошенько, девочка, будешь ли ты платить.

Тео постригся под бильярдный шар и скрывается в сортирах. Тео драет их день за днем, как бойскауты – зубы по утрам, вот только писсуары и толчки не становятся чище.

Зассаная западня.

Эд все время где-то рядом – нависает будто хреново грозовое облако.

В выходные приходят родители и молятся о душе сына. Они просят его исповедаться, повиниться перед Богом, но раскаяния нет, как нет больше и Джины, и желтых шариков на фоне бледной луны.

Есть застывшая, точно цемент, черно-белая картинка: Рон Уиллер, человек-без-лица.

***

– Ты что думаешь, здесь кто-то будет за тебя убираться? – спрашивает Эд.

Одна коварная подножка в столовой, и содержимое подноса сероватой жижей вывалилось на кафель. Тео стоит над этим озером, морем овсянки и переминается с ноги на ногу.

– Я сказал, возьми и ешь это, – шепчет скин-хед.

Тео пытается уйти, но Эд толкает парня лицом в кашу.

– Я сказал, ешь! – что-то, наверное, нога, ударяет по затылку, и от боли Тео воет разбитым ртом. – Ешь! – еще один удар приходится по уху, и воцаряется тьма.

Он просыпается в камере от непривычного звука. Пение? Здесь?

– Серхио? Это ты? – челюсть будто ватная и не слушается, и Тео не чувствует правое ухо.

– Да. Разбудил? Тебя отнесли сюда.

– У тебя хорошо получается. Ты не думал заняться этим серьезно?

– Не знаю. Как-то не до того все было.

– Стой я, – Тео садится, и камера кружится перед глазами, как ярмарочная карусель. К горлу подкатывает тошнота. – Я, кажется…

Он встает, дрожа и шатаясь, и делает несколько шагов.

– Куда ты?

– К директору тюрьмы.

***

– Ты молчать пришел? – спрашивает директор Райли. Тео он напоминает Бетховена из фильма о собаке. – А?

Тео немного удивительно, что его вообще пустили в приемную, и он рад бы ответить, но не может. В эту минуту Тео борется с тошнотой и головокружением, которые только усилились от ходьбы по коридорам и лестницам.

"Не потерять бы сознание".

– По… – сглатывает он. – Простите, я хотел спросить. – Музыка, можно ли ею здесь заниматься?

– Сынок, ты что издеваешься? Это тюрьма, а не летний лагерь! Если это все – можешь идти.

– Но, погодите, – Тео хочет еще что-то сказать, но очередной приступ тошноты заставляет захлопнуть рот.

– Так, все! У меня и без того дел хватает!