Тайна старой усадьбы

– Так отказной только что вынес! На вот, взгляни… Может, какие ошибки заметишь, ты же у нас студент!

Ревякин четвертый год учился заочно на юридическом факультете и периодически уезжал на сессии, о чем все в отделении знали.

– Ну, давай… «Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела»… так-так… «мной, участковым… лейтенантом милиции»… тыр-пыр… «установлено»… Ого!.. Ага!.. Ух ты!

По мере чтения лицо инспектора УГРО выразило целую гамму быстро сменяющихся чувств – от легкой заинтересованности до деланого негодования и самого искреннего восхищения, закончившегося раскатами громового смеха.

– Ой, Игорек… Ой, не могу… Курица, говоришь, птица? Умеет летать? Меткое наблюдение… Ох ты ж… Глубоко копаешь!

– Это не я копаю, – обиженно отозвался Дорожкин. – Это в справке из ветлечебницы так написано. Вон же, читай!

– Ох ты… Еще и с метеостанции справка… О сильном ветре… Ну да, ну да, ветер. Смотрю, и граждане опрошены… Белье улетело… Ого, у некоторых даже крышу снесло!

– Между прочим, из кровельного железа!

– Да я верю, верю… А в чем там дело-то?

Участковый покосился на висевший над сейфом портрет нового первого секретаря ЦК Леонида Ильича Брежнева. Потрет Игорю нравился, как и сам новый партийный глава – бровастый такой, красивый… не то что недавний волюнтарист Никита Сергеевич!

– Так дело в курах, Игнат, – усмехнулся Дорожкин. – На Колхозной, ближе к окраине, у бабки Салтычихи двух кур унесли. Там эти неподалеку живут, Дебелый да Ванька Кущак…

– Понял. Алкашня конченая. Короче, сожрали бабкиных кур.

– Сожрали… Только доказательств тому никаких нет! А гражданка Салтыкова Дарья Семеновна, бывший секретарь, грамотная. По малозначительности не откажешь.

– И как это – доказательств нет? – не поверил опер. – Они что же, под одеялом этих чертовых кур жрали?

– Рядом, в лесочке… На костре опалили, запекли и… Под самогонку-то – милое дело.

– Да уж, по самогонку-то… Что – вдвоем?

– Еще Валька Кобыла. Но она, сам знаешь, не расколется. И эти гады молчат – знают, что на волоске ходят.

Участковый досадливо скривился и снова закурил, на этот раз свои – «Приму». Ревякин тоже вытащил папироску – так, за компанию. Затянулся, посмотрел в потолок и задумчиво произнес:

– А вот эта твоя справка из метеостанции мне так очень даже нравится! Слушай, дай-ка я копию сниму… Еще бы и людишек адреса – ну, тех, что про ветер…

Дорожкин про себя хмыкнул: опер явно что-то задумал, захотел списать какой-то гнилой материал… Что ж, удачи.

Докурив, Ревякин ушел было, но тут же приоткрыл дверь, показав большой палец:

– А девчоночка-то – ничего! На французскую артистку похожа… Эту, как ее… Ну, Бабетта… Брижит Бардо!

* * *

«Женя, беда! Срочно нужна твоя помощь…»

Колесникова еще раз внимательно перечитала письмо, уже в своей комнате, перечитала и теперь не знала, что делать и как поступить.

«…Вся беда в сестре моей, Катьке. В том, что она снова влюбилась, о чем и мне хвастала, написала. И какая любовь может быть? Женя, он же ее старше на десять лет! Какие тут могут быть отношения – смех один. Потому я тебя попросил бы, если возможно, Катьку от себя не отпускать и обо всех этих отношениях писать мне. Мать расстраивать не надо. А я уже взрослый, я во всем разберусь и что-нибудь посоветую, пока не стало поздно».

Впрочем, на этом письмо не кончалось, Максим описывал Будапешт:

«Здание парламента очень красивое, красив и Дунай, и мосты, особенно – Цепной мост, он же мост Сечени. Тут как бы два города: Буда – где холмы, и дворцы, и бастионы – и Пешт – на другом берегу реки. Там и парламент, и все вокзалы. Еще здесь много купален, но в увольнение нас не отпускают, не положено, зато часто возят на экскурсии, в музеи и еще – в оперу. Ференц Лист в большом почете! Нашей учительнице пения понравилось бы. Еще часто крутим в ленкомнате кино. «Чапаева» семь раз смотрели и пять раз – «Коммуниста». И еще – фильмы из социалистических стран, не только венгерские. Вот польский недавно смотрели, со знаменитым артистом Цыбульским. Детектив, правда, без перевода, но там и так все понятно.

Да! Что касается музыки посовременнее, то офицеры рассказывали: здесь много всего. Взводный наш, Андрей, – хороший парень, боксер. У нас в красном уголке есть телевизор, там тоже много чего показывают, и не только венгерского, с неделю назад даже показали «Битлз», правда, немного, всего-то пару песен. Из местных очень популярен один ансамбль, они называются «Иллеш», тебе, наверное, понравились бы. Правда, офицеры в городе их пластинок не видели или просто внимательно не смотрели. Еще есть молодой парень – Янош Коош, тоже певец, такой бодренький. Ну, вот, пожалуй, пока и все. О службе своей писать не буду – не имею права, да ты и сама все понимаешь. Прошу, не забывай о моей просьбе, иначе точно – беда.

    С приветом, Максим. 21 мая 1965 года.
    Венгрия. Будапешт.

Ну, ничего себе!

Макс просил последить за родной сестрой! Понятно, что из лучших побуждений, но все-таки… Это ведь как-то даже и некрасиво. По крайней мере, именно так казалось Женьке. А еще казалось, что Максим решил просто-напросто использовать ее в своих планах, пусть даже и вполне благородных, но все равно – использовать! И от этого на душе стало как-то пусто и мерзко. Главное, посоветоваться-то не с кем – ну, не с родителями же, а больше близких друзей-подруг, кроме Катьки, у Жени, пожалуй, и не было.

Как-то грустно стало. Совсем…

Бросив на диск проигрывателя пластинку Ива Монтана, Женька продолжала грустить. Французский певец проникновенно пел про опавшие листья… то же самое продолжила певица Колетт Ренар, маленькую пластиночку Женя купила в Риге. Та же самая песня, те же самые слова… но как-то у Монтана выходило получше… «Листья» Монтана трогали за душу, а у Колетт Ренар – нет. Почему? Может быть, Женька судила сугубо предвзято, все-таки Монтан был одним из ее любимых певцов.

Предвзято… Вот и Максим там, в Венгрии, судит о своей сестре точно так же! Именно что предвзято! Да и прав он – какая там любовь. Просто увлечение! Так ведь бывает… И что с того? Вот если разобраться: в чем выражается увлечение подруги молодым и красивым руководителем фотокружка? Ведь чуть раньше она точно так же увлеклась симпатичным милиционером Дорожкиным. Он Катерину даже на мотоцикле катал, правда, не на служебном – на личном. Катька даже как-то обмолвилась, что, мол, даже не целовались! Ну, вот еще, он же лейтенант, а она кто? Ну, старшеклассница, но… Тем более ничего такого не было с Анатолием Иванычем. Было бы – Женька бы знала, Катька бы не преминула, похвасталась. А тут – нет. Значит, ничего и нет. Тем более Анатолий Иваныч – очень хороший педагог и вообще человек серьезный. Серьезнее даже, чем Дорожкин!

Так вот и написать! Так вот прямо…

Женька схватила листок бумаги и авторучку с «Гагариным» – старый папин подарок…

«У тебя очень хорошая сестра, Макс. И ты это знаешь. Как и то, что Катя – моя лучшая подруга. Ты спрашиваешь меня не только о ней? Могу написать только то, что знаю, и что вижу, и что чувствую. Анатолий Иванович – очень хороший и добрый человек и ничего себе такого не позволяет. Тем более тут есть еще одна девица…»

Подумав, Женька эту фразу вычеркнула. Потом взяла новый листок, переписала письмо набело. Все так, как думала. Написав, успокоилась – в конце концов, ничего такого Максим и не просил, просто тревожился за сестру, он ведь не мог приехать!

«Вообще-то Анатолий Иванович – забавный, мы его прозвали «здрасте-пожалте»…» Или не писать это? Хотя ладно, пусть будет.

«А еще он очень похож на польского актера Збигнева Цыбульского из фильма «Девушка из банка». Фильм интересный, детектив. Наверное, именно его ты и видел».

Назавтра Катерина заявилась прямо с утра, часов в девять, и, пока Женька заваривала чай, со смехом пересказывала вчерашний визит в милицию.

– Игорь, вот же дурачок, такую чушь спрашивал. Все про ветер, про крышу нашу… Вот ведь заняться нечем совсем. А? Как думаешь?

– Думаю, в милиции служба серьезная.

– Это ты слишком серьезная… Вообще, вон смурная вся. Случилось что? Не с той ноги встала?

– Да так…

Женя, естественно, не стала рассказывать про письмо, да подружка особенно ни о чем ее и не расспрашивала, так, болтала просто.

– Вчера Вальку Корякину видела, из десятого «Б». Прическа – мама дорогая! Тут вот все выстрижено, а тут как бы каре, но распущено все, и челка с начесом на самые глаза. Неужели на танцы так вот и явится? А она может. Как и подружка ее, Светка… Видала, как она вчера? Нет, ну ни стыда ни совести – считай, голышом! Все ради Толика, уж я-то знаю…

– Так у вас с Анатолием что, серьезно все? – поинтересовалась Колесникова, выложив на стол, рядом с проигрывателем, разноцветные конверты с пластинками. – Ну, выбирай, что слушать будем.