За маму помолись!».
«Осторожно, как будто зверушка…»
Осторожно, как будто зверушка
На охотника из темноты,
У заветных дверей побирушка
Смотрит в мир из дупла нищеты.
Целый вечер кафе-рестораны
Разгоняют на улице мрак,
Побирушку амбал из охраны
От дверей не прогонит никак.
Скажет ей: «Что, старуха – неймётся?
Что таращишься, как татарва?».
А она лишь в ответ улыбнётся:
«Жива».
«На куче навоза под сенью креста…»
На куче навоза под сенью креста.
Что с Иовом общего? Крест и проказа.
Но только проказа его-то чиста.
Моя же – зараза.
В провинции Уц не увидеть огня.
И к чистым в ночи не пускает привратник.
Возлюбленный Отче, отправь Ты меня
В любимый бомжатник.
Ты видишь, как сильно старается друг —
О пробку палёнки зубовный мой скрежет…
И Ты выпускаешь из ласковых рук:
«Никто здесь не держит».
«Я в добро верю, словно в расплату…»
Я в добро верю, словно в расплату.
Потому и хожу, как орёл.
Я сегодня подарок Пилату
Из-под чье-то полы приобрёл.
Извелась мелочишка в кармане
И ухмылка скреблась в бороде.
Я сегодня в каком-то дурмане
Непонятно разгуливал где.
Помню: ночью большое застолье,
К незнакомцу во тьме приставал,
Где-то видел огни да дреколье,
И кого-то в саду целовал.
А затем, плача, в каменоломню
Опускали кого-то гуртом.
А что было потом – я не помню,
Я не помню, что было потом.
Но, когда я домой ниоткуда
Возвращался в потёмках двором,
Меня тополь окликнул: «Иуда!».
И в руке прозвенел серебром.
«Чтоб всю ночь первоклассником прямо…»
Чтоб всю ночь первоклассником прямо
Не сидеть мне в троянском коне,
На крыло иудейского храма
Я поставлен был кем-то во сне.
И, когда вниз, подобная шорам,
С глаз упала вдруг чья-то рука,
С пацанячим щенячим задором
Я взглянул на весь мир свысока.
И морозом продрало по коже.
Трупы всюду клюёт вороньё.
И отпрянул я: «Что это, Боже?»
Был ответ: «Это сердце твоё».
«Я хотел бы в себе весь кошмар истребить…»
Я хотел бы в себе весь кошмар истребить,
Да к спине прилипает рубаха.
Для чего наделён я свободой любить,
Если я умираю от страха?
Я в раю Твоем яблоко спутал со злом.
Видишь, сколько внутри червоточин?
Я за кривду стою в темноте за углом
И мой нож очень остро наточен.
Я – как в тёмном шкафу своеволья скелет.
И в глазницах, как в омуте, мглисто.
Так, что, даже спустя целых тысячу лет,
Угадаешь Ты в них анархиста.
Пепел совести в сердце пустом застучал.
И я мщу, словно Тиль Уленшпигель.
Для того и свободою прежде венчал