Битый триплекс. «Пока не умер – я бессмертен!»

Меньше чем через полчаса я принял своё, боевое крещение…

Глава 3. война

На пути к месту боя, у меня такая уверенность в себе пылала! Решительность, смелость, думаю, – «Сейчас я вам гадам задам! Всех на гусеницы накручу!» – Потом, головной «БТ» вспыхнул, башня его в сторону слетела; я люк захлопнул, командир мне по правому плечу ногой, – объехал горящего товарища, начал без приказа маневрировать, пытаться сквозь триплекс рассмотреть, откуда стрелял противник.

Здесь ещё больше злости и решимости прибавилось, – отомстить за погибшего соотечественника! А вот когда нам в лоб первая болванка дала, спеси поубавилось! Такой грохот страшный, вибрация, словно ведро на голову надели и тебя по нему кувалдой ударили!

К счастью, не пробили «шкуру»: попали напротив стрелка-радиста, его чуть окалиной от брони обдало, лицо поцарапало, он улыбнулся, кровь стёр, большой палец вверх показал, мол, – «всё хорошо», – и принялся неизвестно куда поливать из курсового пулемёта.

Комиссар пнул меня по спине, – делаю «Короткую», там секунда-две максимум, а кажется, целая вечность! Я же понимал, что мы стоим у фрицев как на ладони, – мишень! Наконец, выстрел, – без команды рву танк вперёд, – слышу или может чувствую, ликование позади себя в башне! Попали в цель, – хорошо. Опять короткая, – выстрел, – вперёд, манёвр! Страха нет, начался азарт, -главное, не идти по прямой и надолго не останавливаться. Всё ближе к стану врага, по борту чиркнуло болванкой, – рикошет! Все целы. По броне стучат пули или снаряды мелкокалиберных орудий; метрах в пятидесяти от нас вижу пушку, приближаюсь, артиллерийский расчёт врага в стороны, стрелок косит их из курсового, ещё секунда, давлю гусеницами, пока в землю её вгонял схватили ещё несколько снарядов по нашей машине: в башню, лоб и борт, – выдержала «Тридцатьчетвёрка»! Вперёд!

Вышли к своей пехоте. Бойцы, заметив нас приободрились; как проехали сквозь их ряды устремились следом в атаку.

Наши танки уничтожили ключевые огневые точки противника и несколько бронемашин, немец побежал!

Мы ликовали, но, – рано! Слышно по внутренней связи плохо, комиссар пытался что-то крикнуть, так и не понял, – ужасно работало ТПУ, тогда Илларионович спустился и протянув руку показал самолётик… ясно, – авиация противника.

Впереди небольшой лесок с пригорком, направляю машину туда, а они уже пикируют! Двигатель и так на грани перегрева, а я ещё на всякий случай, рискуя мотором, заслонку закрыл, вообще, по правильному «жалюзи» это называется, но я заслонкой всегда величал, по аналогии с печкой, – захлопнул полностью, потому как через открытые щели двигатель повредить может даже истребитель из пулемётно-пушечного вооружения.

Начали «Мессеры» нас поливать! Думаю, они понимали, что танк не пробьют, просто играли на нервах, – знаете, как это омерзительно, когда ты на всей скорости летишь к спасительному лесу, а по твоей броне, как град по стальной крыше бьёт истребитель пулями? Дрожь по спине, от ненависти зубы сжимаешь так, что они едва не ломаются…

Спаслись: успели доехать до гущи деревьев, повыскакивали из машины и за пригорок.

Налёт завершился, обратно за рычаги и, всё по новой…

Начал сильно уставать, на «Т-34», особенно первых выпусков, скорости переключать ещё то удовольствие! Махнул «пассажиру» (так мы стрелка-радиста называли), мол, – «Брось ты свой пулемёт, в кого стреляешь? Не видишь ни черта и не попадаешь всё равно, помогай мне передачи переключать», – хорошо, он понял, а то, правая рука меня стала мало слушаться от перенапряжения.

Как вышли из боя совсем не помню! Снаряды на исходе, топливо, масло и вода, – тоже…

Нам угрожало полное окружение, что-то нужно решать. Собрались на опушке леска, всего несколько уцелевших танков осталось от нас и те, порядком побитые. На моей машине столько вмятин и царапин было, не сосчитать! Как броня только выдержала, диву давались!

Из люка мне пехотинец выбираться помогал: так я вымотался! Вылез, упал возле гусеницы: тишина, в ушах звенит, всё тело ноет, соображаю плохо, здесь медсестра ко мне подходит, под нос что-то суёт, потом говорит:

– Вам перевязку нужно сделать, товарищ младший лейтенант…

– Я младший воентехник. – Протерев лицо рукой, понял: оно у меня всё в крови, до этого думал, что пот стекает.

– Тем не менее…

– Помогите лучше раненным, тем, кто нуждается больше.

– Верно говорит, ступайте товарищ сержант, – спрыгнул с башни полковой комиссар, – ты орёл, воентех! Не ожидал! Как самочувствие? Откуда кровь?

– Не знаю, товарищ командир, может окалиной полоснуло или ударился, если б не сестричка, даже не заметил! Думал, что пот…

– Пойдём умоемся, нас, весь экипаж исполосовало… столько попаданий… другим повезло ещё меньше! Пошли, пока затишье.

На опушке стали собираться те, кому посчастливилось выйти из боя живыми: пехота, водители, сбитые или оставшиеся без самолётов лётчики, артиллеристы с одинокой «Сорокапяткой»; медсёстры, со слезами на глазах обвязывающие раненных; гражданские и мы, танкисты, коих после первого же боя, осталось едва ли больше довоенной танковой роты…

Привели себя в порядок, по мере тех скудных возможностей, которые нам представлялись. Виктор Илларионович спросил меня:

– Как машина? Ещё повоюем?

– Сложно сказать, – честно признался я, – сейчас посмотрю пойду, но думаю недолго… нужна дозаправка, масло, вода… заводится только воздухом… не мудрено, – сколько мы схватили снарядов на себя?

– Нас окружают… нужно пробиваться к своим основным силам; вся надежда только на нас. Раненых сколько вокруг, посмотри! Хорошо, ступай погляди наш танк и, если понадобится, помоги другим. Мы сейчас с теми командирами, кто остался, посовещаемся, что далее делать.

– Есть!

Стрелок-радист занимался пулемётом.

– Максим! – протянул он мне промасленную руку.

– Гена. – ответил на рукопожатие.

– Хорошо ты танком управляешься! Где научился так?

– В инспекции ГАБТУ…

– О-о-о… виноват, товарищ младший воентехник.

– Брось ты, – сплюнул я, ведь этот парень, которого я знал немногим больше часа, казался теперь братом родным.

Мои опасения оправдались: танку без должного ухода и дозаправки воевать оставалось недолго, то же масло, практически всё выгорело, осталось на самом донышке…

– Извините, – вновь подошла ко мне та же медсестра, – разрешите вас всё-таки осмотреть, бинтов у нас не осталось совсем, но хоть продезинфицирую.

Оценив её взглядом, такую юную, симпатичную девушку, в форме не по размеру и выпачканным лицом, она до боли напомнила мне любимую куклу моей сестры Люси, я звонко засмеялся, Максим поддержал меня в этом, – нервы! После боя психика так себя спасала.

– Ты прям замухрышка! – Хохоча, сказал ей.

Она слегка обиделась.

– Ой! На себя посмотрите, товарищи танкисты!

– Нам положено так! – Бравировал стрелок-радист, – «Есть грязные люди, есть очень грязные люди, а есть танкисты!»

– «Туши свет, – бросай гранату!» Взрослые мужики! Бойцы Великой Красной Армии, а ведёте себя как дети малые! Спускайтесь сюда, я обязана вас осмотреть! – Приказным тоном глянула она мне в глаза.

Я хотел снова заупрямиться, но вернулся комиссар со словами:

– Дай ты ей уже себя потрогать! Не видишь, приглянулся девушке! Был бы я твоих лет, сам за ней бегал и просил о лечении! Эх ты, – мехвод от природы, а кавалер от рвоты!

Пришлось повиноваться, – застыдил меня командир.

Сестричка принялась обрабатывать царапину на моей голове, ласково так, помажет обеззараживающей жидкостью и дует, чтобы не щипало мне, аккуратная девушка попалась. Спрашивает меня:

– Больно, да?