– Нас свела Паня. Но с нее не спросишь. Разревется, как обычно.
Я наощупь мну ее грудь. Ее очень много, но мне недостаточно просто трогать ее и смотреть. Эдит понимающе вздыхает и уступает мне всем телом. Я у себя таких сил не подозревал уже очень давно. Наверное, это после драки. На меня драка всегда как на других спиртное действует – хочется продолжать и продолжать. Но это хорошая ей замена. Однако продолжать все равно хочется. Хорошо, что нет сопротивления.
Мы уже сидели на моей кухоньке и хлебали чай с вафельным тортом. Его у меня осталась половина.
– У тебя есть что-нибудь покрепче?
– Сейчас будет.
Я быстро выхожу из кухни, одеваюсь за положенные в армии сорок пять секунд и еще через пятнадцать секунд выбегаю из подъезда. Через пятьдесят секунд я в стекляшке – палатке, в которой хозяйничает старый армянин Армен Джанаян, говорят, бывший опер из ереванского уголовного розыска. В течение ближайших сорока секунд у нас происходит следующий разговор:
– Один пить будешь?
– Что ты, Арменчик!
– Друзья придут?
– Что ты, Арменчик!
– Женщина?
– Женщина.
– Скоро?
– Уже есть.
– Уже было?
– Уже было.
– На тебе наш коньяк.
– Не хватит денег. Дай вина.
– Подарок. А вино купи.
За двадцать секунд покупаю вино и беру коньяк.
– Коньяк сейчас, – распоряжается Армен, – А вино завтра. Это – закон!
Киваю и ухожу. До подъезда те же пятьдесят секунд, пятнадцать на подъем, на раздевание десять секунд, еще четыре секунды, и я захожу на кухню.
Тигрица Эдит спит, сидя в моем халате, распахнувшись донага, откинув назад шатенистую голову. Грудь упоительна! И все остальное! Очень видно и очень мило.
Она сильно изменилась за прошедшие 4 минуты 9 секунд: жутко похорошела. Я осторожно ставлю бутылки на стол и присаживаюсь на корточки перед ней. От ее запаха дурею, закатываю глаза.
– Ты где был так долго? – это она говорит, очнувшись.
– В командировку ездил.
– Куда?
– В Ереван. К Армену Джанаяну.
Она берет в руки вино и вертит перед глазами бутылку.
– Ты был в Чили.
– Это на обратном пути.
Она вертит перед глазами пузатую коньячную бутылку и кивает.
– Это верно. Не врешь. В Ереван залетал.
– Я никогда нет вру. Только немного фантазирую.
– Сейчас будем пить подарок из Еревана. А завтра – из Сантьяго. Так будет правильно. Ты это знал?
Я поднимаю ее на руки и вдруг понимаю, что мне очень легко, как будто я всегда ее носил из кухни в комнату. Она прихватывает за горлышко коньяк, как будто ее действительно всегда так носили и она тоже знает, что надо взять с собой в далекий путь. Мы уже в постели.
Она горячо шепчет мне:
– Я обожаю пионы… белые с розовыми провалами. Я наврала тебе. Чтобы ты их купил.
– Ты меня проверяла? – я тяжело дышу, поднимаясь на нее, не в силах унять барабанную картечь в своей грудной клетке.
– Не каждому можно себя доверить…
И доверяет. Еще как доверяет!
Паня может еще записочку написать
Я стою перед Паней с такими же пионами и глупо ухмыляюсь.
– Вы кто? – спрашивает она подозрительно и оглядывает меня с ног до головы.
Эдит похожа на Паню только огромной грудью. Остальное у Пани свое – маленький рост, рыжая кудрявая головка с заметной проседью, мелкие добрые зеленые глазки и полные, щедрые руки. У нее еще синяя бородавка у носа-картошки, справа.
– Я Антон Суходольский. Антон Анатольевич. Курьер.
– Наркотики возите? – юмор у них тоже один. Общий, то есть.
– Не доверяют. Бумаги разные. А что там за ними, не знаю. Клянусь морфием!
– Вы что свататься пришли?
– К вам?