Контрабандисты

Старик скривил рот в ответ и залпом опустошил посудину. Допинг дал ему немного сил. Он, кряхтя, поднялся на локтях и принял полусидящее положение, упершись спиной на засаленную покраску стены:

– Сядь…

Эдуард поспешно подставил стул и присел.

– Я умру, наверно, скоро…

Сын замахал руками, открыл рот возразить, что рано, мол, что поживешь еще.

– Дай сказать! – сердито упредил его отец. – Забери все… Это теперь твое. Продай здесь или… Там… Я знаю, у тебя получится. Живи хорошо и вспоминай меня не как ничтожество, а как мастера, настоящего художника… Настоящего, которому просто не повезло…

Он говорил медленно и плавно, чтобы снова не закашляться, так как понимал, что на этот раз это может убить его окончательно.

– Что еще? Учить тебя не буду, сам в этой жизни ничего не понял… – Он ухмыльнулся, потом посерьезнел. – Да… И матери про это не говори, – кивнул на картины. – Она, сам знаешь, вряд ли поймет… Достань еще бутылку. Видел, где они? В столе. Поставь тут на пол, открой и иди… Забери все и иди…

– Я останусь с тобой… – Жалость и запоздалое сожаление сжали горло сына. – Можно, папа?

– Папа… – На глаза старика навернулись слезы. – Как давно ты не называл меня так… А помнишь, сынок, ты приходил ко мне и сидел, смотрел, как я работал? Я еще сердился, дурак, когда ты шумел, и ты сидел тихо и только сопел, сопел, как… – Он не смог придумать, как кто, вяло махнул кистью жилистой руки и обессиленно закрыл глаза.

– Батя!!! – бросился к нему Эдуард.

– Да живой я, живой… – Тот устало улыбнулся и посмотрел сыну в глаза. – Хотя и жаль… Водку принеси, а потом иди… И да… мать позови… Попрощаться хочу… Виноват я перед ней… – Он вытер слезы. – Береги ее тут, сын… Святая она у нас…

– Я посижу с тобой…

– Нет… Иди уже… Забирай свое барахло и иди… Мне поспать надо… – Старик закрыл глаза и уснул или сделал вид.

2

– Валера, твою мать! Где опять дырокол?

Противный голос соседа по кабинету вывел следователя Огурцова из приятного задумчивого оцепенения.

– Ах да, да… – Он, кряхтя, вынул свое грузное тело из-за стола и, доковыляв на затекших ногах до коллеги, протянул вдруг понадобившийся тому прибор.

– Сколько раз говорить?! Взял – положи на место! – прошипев гневно, выхватил тот аппарат. – Взял – положи! – Яростно пробил дыру. – Взял – положи! – Еще одну. – Что тут, бля, сложного?

«Эх, залепить бы тебе меж белесых глазенок, – подумал Огурцов, оценивая боксерским взглядом крепость куриной шеи воспитателя. – Интересно, летальный исход наступил бы в результате отрыва головы от туловища или по причине раздробления ее о стену?» У него даже сжался правый кулак, но он не стал экспериментировать, а просто вздохнул и вернулся на место. Ссориться, а тем более драться, с зятем начальника управления ему никакой выгоды не было, тем более за полгода до пенсии.

Капитан Купосов, или, как его все называли, Купорос, будучи почти вдвое моложе Огурцова, находился в том же звании, что и он, но вел себя как главный, всем своим видом показывая, что в их кабинете временно. «И станет ведь, сучонок, генералом», – залюбовался Огурцов эффектно согнутой фигурой вдохновенно пишущего коллеги.

А у него вот карьера не сложилась. Все рано ли поздно покидали эту проклятую комнату, а он уже девять лет сидит тут за одним и тем же столом и все еще простой следак. Он рассеянно глянул сквозь ржавую решетку на лихо приземлившегося на оконный отлив голубя. А ведь был и он когда-то молодым горячим, боевым опером РОВД громил хазы и малины, начальство уважало, женщины любили. Но вот однажды не рассчитал. При задержании насильника несовершеннолетней выбил тому восемь зубов одним ударом. Все было в рамках закона, при оказании сопротивления, при свидетелях и все такое, но вот незадача – оказался тот племянником тогдашнего секретаря Горкома. Маньяка ненадолго посадили, дядю за небдительность слегка наказали, а его после этого перевели в управление. Повысили вроде, но последний раз. Вот и сидит он с тех пор в этом кабинете без движения, расследует.

– О чем мечтаешь, Огурцов? Чтобы висяки сами рассосались? – вновь подал голос сосед. – Арнольд Васильевич сколько будет ждать отчет по кондитерской фабрике?

«Да какое твое собачье дело, сопляк? Сиди строчи свою курсовую…» – подумал капитан. (Все знали, что Купорос учится заочно в юридическом и с позволения тестя использует для этого рабочее время.) А вслух сказал:

– Окстись, Виталич. На прошлой неделе сдал.

– Да ну? Что-то не верится, – окинул его подозрительным взглядом коллега. – Спрошу ведь.

«Вот, ублюдок собачий, с утра самого приперся и сидит, как редбка, безвылазно, – Огурцов в очередной раз потрогал горлышко бутылки в ящике стола. Уже пол-одиннадцатого. Жутко хотелось отхлебнуть, но в присутствии этого стукача он не решался. – Поработать и в самом деле, что ли? Может, время быстрее пойдет?»

Он закрыл и отложил в сторону папку с делом о пропаже автопокрышек из восьмой автоколонны, над которым любил сидеть по утрам, и, повернувшись к сейфу, открыл грязно-зеленую дверцу.

«Како-о-ого хре-е-ена?» – жалобно проскрипела та. Это его, как всегда, позабавило.

– Ты когда сейф свой долбаный смажешь? – сосед уставился в него своими крысиными глазками. – Заколебал, в натуре. Рапорт, что ли, на тебя подать?

«Интересно, успею я свалить отсюда до того, как этот хорек начальником отдела станет, или?..» – подумал Огурцов и заглянул в туго набитое папками нутро нарушителя тишины. Там у него все было в порядке. На верхней полке висяки ждали отправки в архив, на средней красовались свежие дела, на нижней – ни то ни се.

Капитан взял папку со средней полки, совсем тонкую – дело завел только позавчера, по происшествию на Лосянковском болоте. Он невольно поежился, вспомнив холодный ливень, заставший их на осмотре места происшествия. Там экскаватор при прокладке дороги к вновь построенной турбазе «Волна» вывернул вместе с грунтом человеческий череп. Бдительные строители прекратили работы и вызвали милицию. Молодой участковый с помощью рабочих провел тщательные раскопки, собрал из костей полный скелет, нашел обувь, остатки одежды и рюкзак несчастного. Два яйца одинакового размера: одно предположительно золотое, другое из неизвестного желтого сплава, найденные им в мешке, вызвали у него подозрение, что смерть их хозяина, возможно, криминальна, и побудили вызвать на подмогу бригаду из областного следственного управления.

Огурцов порылся в ящике стола, достал фотографии с места происшествия: отпечатанные и принесенные ему вчера – и стал разглядывать. «А зря наорал я на парня, – вспомнил капитан, как наехал на участкового за то, что тот вытащил их из тепла под ливень. – Совершенно верно он все сделал». Чутье сыскаря подсказывало ему, что дело это будет громким и, возможно, подарит ему очередное звание перед пенсией. Он снял трубку и набрал три цифры.

– Лидочка, приветик, – прозвучало неожиданно ласково из его срубленной топором головы.

Ему ответили, он заулыбался, обнажив желтые зубы. Собеседница его, судя по всему, была особой словоохотливой. С минуту он слушал, кивал и только вставлял:

– Да ты что?.. Не может быть… Надо же…

– Занимать служебный телефон для личных разговоров строго запрещено, – ядовито заметил Купорос и добавил с важным видом: – Мне по двойному убийству звонить должны.

– Ладно, Лида. Потом расскажешь… – поморщился Огурцов. – Тут начальник один звонка ждет. Я что звонил-то: как там с моим паспортом?.. Да-да, моченый с утопленника… Готово? Молодчина! Спасибо… Как-как, говоришь, Горизонт? Ага, спасибо огромное… В обед зайду. Пока.

Капитан откинулся на спинку стула так, что тот чуть не развалился окончательно. Ну, конечно же. Как он мог забыть? Вот ведь, старый осел… Все мозги пропил. Яков Серафимович Горизонт, директор художественного музея. Пропал без вести года три назад. Уголовное дело возбудили, когда его зам обнаружил пропажу самого ценного, что было в экспозиции, – золотого пасхального яйца. Да, лечиться пора… А дело это он недавно видел.

Он поискал на средней полке, достал зеленую папку, открыл. Ну да, вот фотка этого жульмана, вот ксерокопия яйца с какого-то буклета, вот сам буклет. Тогда он объявил Горизонта во всесоюзный розыск, дело же не показалось ему явным глухарем, поэтому он не стал сдавать его в архив и не ошибся… «Эх, глотнуть бы сейчас да покурить…» – капитан поднял взгляд на соседа. Купорос что-то сосредоточенно писал и уходить, похоже, не собирался.

Сыщик снял трубку телефона и снова набрал лабораторию.

– Лидочка, а что с яйцами? Тоже готово? Ну, ты просто золото…

С того конца провода ему стали что-то говорить, а он слушал и удовлетворенно кивал.

– Опять! – как кобра, подняв голову от своих бумаг, зашипел сосед. – Сколько можно просить!

– Я по делу разговариваю, – резко перебил его Огурцов, – с экспертом-криминалистом.

– Ли-идочка, что с моими я-яйцами? – передразнил Купорос. – Я по тройному изнасилованию от нее отпечатки уже две недели жду, а этому все мигом. Может, мне тоже яйца ей свои дать полизать? А, Огурцов?

– Что?!

Это было уже слишком. Лида-криминалист – вдова убитого бандитами Сереги Парфенова, капитанова друга. Недавно появившийся в их отделе Купорос мог, конечно, этого и не знать, но что это меняло? Огурцов необычно резко для своей комплекции выскочил из-за стола, мигом оказался перед наглецом и, поймав за горло, замахнулся огромным кулаком. Тот сжался в испуге, закрыл глазенки. Но удара не последовало. Капитан вовремя одумался. Убивать не стал, а схватился за книжную полку на стене позади обидчика и рывком обрушил ему на голову. Массивные доски, толстые тома различных кодексов, другие книжки, спортивные кубки, каменный бюст Феликса Эдмундовича, прочая дрянь с грохотом увлекли тщедушного Купороса под стол и погребли там под собой.

– Благодари Бога, ублюдок, за спасение! Ты только что второй раз на свет родился! – все еще дрожа от гнева, прохрипел капитан, поняв по возне под столешницей, что его оппонент жив. – Выведешь меня еще раз… погибнешь, как пить дать, сука шелудивая!

Пнул стол и выбежал из кабинета.