свалившись в прелести стакана,
ловила зеркала
и серебро в глазах обмана
Сиреневая ветвь
в окно слезой стучала рьяно,
а ложечки нагрев
сменяет форте на пиано.
Стеклянный перезвон,
улавливая света робость,
всё тянет за лимон…,
да пополам, он вроде холост.
Тут сладкий Kaufmann
в наушниках так нежно, близко,
он мистики гурман,
и Вагнер бьёт бемоль из диска.
Какая страсть, накал,
а за стеклом, под птичьим свистом,
стучит призыв нахал…,
ах торопыга…, в ритме твиста.
Окно распахнуто,
на взрыд, в цветы росистой лени,
под розовый колпак
зари в восточных гобеленах.
Халатик размахай
не прикрывал растерянных коленок,
воробушком порхай
на взлёте новых поколений.
***
А солнышко сквозь веки туч
сжигает фикус, пальмы куст,
стекло пробив и простыню,
в кровати я, картина – ню.
Открыл глаза, ну где же стих,
вчера загадочно красив,
в нём девушка и фортепьяно…,
да мы чуть —чуть наверно пьяны
и клавиш чёрных дикий визг,
зачем там туфельки взялись,
блаженный взгляд из Лета Муз,
в окно из туч мигнул француз.
Они такие любодеи,
глаза шершавы, словно реи,
все в нос запрятаны слова,
а ручка ищет кружева.
Стихи подвисли в снах, в круженьи,
лишь к вечеру пришли в себя,
на белый лист их вороженье
спасает девушку любя.
Хочется кричать
Деревья нынче все загадочно черны,