Немой набат. 2018-2020

– О-о, не говорите! Людмила Петровна иногда накрывает этот стол празднично, мы с ней пригубляем по две-три рюмочки коньяка и предаёмся воспоминаниям. Сами дивимся, сколько интереснейших, судьбоносных событий уместилось на нашем веку. Ведь мы уже давно золотую свадьбу справили, с 1959 года вместе. А познакомились, знаете, как? Совершенно случайно, как говорится, Бог свёл. Она один-единственный раз запорхнула на заседание кружка Щедровицкого, который я некоторое время посещал. Увидел её и влюбился по уши. Нас только вечный сон разлучит.

– Уж и не помню, как я к щедровитянам попала, – вступила в разговор вошедшая в гостиную Людмила Петровна. – Но точно: один-единственный раз у них была. Сути не ухватила, и сама атмосфера пришлась не по душе. Щедровицкий всех перебивает, разговор сугубо умозрительный, от жизни абсолютно оторванный.

– Философы! – веско сказал Михаил Сергеевич.

– Знаю, что философы. Я только что филологический закончила, мы с филфаковцами дружны были. Но у щедровитян я как раз философских подходов не ощутила. Может, от того, что мимоходом к ним заскочила. Они в то время считались модными, много шуму вокруг них витало, вот я и клюнула на приманку. Но они же методологи, это – в моём понимании, – нижний этаж философии. Разочаровалась, зато со своим гением познакомилась. – Указала на мужа. – А как он красиво ухаживал! Устоять было невозможно.

– Да, там методологи собрались, – разъяснил профессор. – Я по образованию технарь, но как раз методология в широком смысле меня в то время интересовала.

– Но ты тоже быстро устал от этих щедровитян, я же помню.

Донцов не схватывал, о чём они говорят. Михаил Сергеевич заметил его растерянность, спохватился:

– Людмилочка, мы с тобой ударились в воспоминания, а нашему гостю они невдомёк. Невежливо!

– Да, за этим прекрасным чаепитием я познаю много нового. О романе Кочетова ничего не знал. О щедровитянах тоже слышу впервые. Это что-то вроде инопланетян?

Михаил Сергеевич раскатисто рассмеялся.

– Очень удачная шутка! Именно что-то вроде инопланетян – с моей точки зрения, конечно.

Но Людмила Петровна не разделила весёлого настроения супруга, сказала с мимолётной гримасой:

– Было бы смешно, если б не вышло так печально.

– Сегодня, уважаемая Людмила Петровна, вы устроили мне вечер загадок, – вежливо улыбнулся Донцов. – Чувствую по вашему настроению, что с этими неизвестными мне щедровитянами тоже не всё просто.

– Не всё просто! – эхом отозвалась Людмила Петровна, и в её тоне послышались предосудительные нотки. – Виктор, сложнее некуда, вот как всё повернулось. Но это не моя тема. Пусть Михаил Сергеевич вас просветит, он полностью в курсе.

Профессор демонстративно почесал в затылке, давая понять, что раздумывает над предложением супруги. Потом неуверенно переспросил:

– Людмилочка, да нужно ли ворошить эту тему?

– Нужно, нужно! Виктору очень полезно ориентироваться в этих вопросах. Ты же слышал, как он удивился, услышав о сталинизме Александра Яковлева на рубеже семидесятых годов. А уж история со Щедровицким вообще сегодняшняя. – Вдруг лукаво улыбнулась и подначила мужа. – Миша, дорогой, ты просто обязан просвещать людей новых поколений.

Получив разрешение на грани приказания обогатить эрудицию гостя, профессор, как показалось Донцову, с облегчением вздохнул и с удовольствием ринулся в новую тему:

– Во-первых, дорогой Виктор, необходимо объяснить, кто такой Щедровицкий. Это философ-методолог, основавший свою школу. Некоторые почитатели уподобляют его чуть ли не Платону и Архимеду, что указывает на ажиотаж, раздутый вокруг его имени. А оппоненты, наоборот, берут слова «философская школа» в кавычки, отказывая учёному во владении чистым знанием, признавая за ним только умение манипулировать сознанием людей с помощью специфической фразеологии – так называемый «птичий язык» Щедровицкого, – всевозможных графиков, схем, и считая его отпетым политтехнологом.

– Начало, надо сказать, увлекательное, – улыбнулся Донцов, попивая душистый чай. – Кстати, если я верно понял, Щедровицкий священнодействовал ещё в конце пятидесятых годов прошлого столетия. Но в те времена, опять же согласно моим представлениям, самого понятия политтехнологии не существовало. Во всяком случае, в СССР.

– Понимаете ли, Виктор, история нашей общественной мысли весьма витиевата. Школу Щедровицкого, которая, между прочим, сперва называлась логической и лишь потом стала методологической, основал – как вы думаете, кто? Никогда не догадаетесь! Главный антисталинисттого периода – в научном мире, разумеется, – философ Александр Зиновьев, впоследствии, как известно, ставший ярым антизападником, остроумно заметившим, что понятие «западник» произрастает от слова «западня». Зиновьев был логиком, потому и школа сперва считалась логической.

– Миша, Миша, – вдруг прервала профессора Людмила Петровна, – я понимаю, это к теме не относится, но умоляю тебя, расскажи про Зиновьева. Как получилось, что он уехал на Запад. Потрясающая история! Я сама с удовольствием ещё раз послушаю.

– О-о, это действительно замечательная история, которую мне рассказал один академик. А ему её поведал другой академик, непосредственный участник тех событий – Виктор Григорьевич Афанасьев, крупный философ, потом главный редактор газеты «Правда», а в прошлом – военный лётчик. Его, кстати, сняли с должности по требованию прорабов перестройки за то, что он перепечатал статью какого-то итальянца о том, как пьянствовал за границей Ельцин. Такой вой поднялся, что ой-ой-ой. Нет, когда ударяешься в воспоминания, можно забрести неизвестно куда, сплошные кстати на кстати… Так вот, Афанасьев был главредом «Правды», очень хорошо знал своего предшественника, секретаря ЦК Зимянина, и был близким другом Зиновьева. Он всё и рассказал. Зиновьев, помимо того, что был выдающимся философом, ещё и обладал уникальным даром художника: рисовал потрясающие карикатуры. И будучи оппонентом партийной власти, сделал очень злые карикатуры на членов Политбюро. Они попали к Суслову, который рассвирепел и велел Зимянину Зиновьева наказать. А как наказать? Зимянин вызвал главреда «Правды» и говорит: «Твой дружок чёрт знает что нарисовал. Что с ним делать?» Афанасьев отвечает: «Он давно просит, чтобы его пустили за границу читать лекции. Давайте отпустим, тогда избавимся от этого нарыва». Зимянин на это и рассчитывал. Но говорит: «Я внесу такое предложение на секретариате ЦК, но имей в виду, отпускаем его под твою персональную ответственность. Чтобы он за границей не писал пасквили на советскую власть. Согласен?» Конечно, Афанасьев согласился, хотя прекрасно знал неудержимость Зиновьева. Вот так за одного крупного философа поручился другой крупный философ.

– Михаил Сергеевич, как вы знаете, по базовому образованию я тоже технарь. Однако всегда тяготел к такого рода историко-философским преданиям. Правда, пока не разумею, какие смыслы кроются за рассказом о щедровитянах, но, поверьте, мне безумно интересно.

– Какие смыслы! – в уже знакомой манере воскликнула Людмила Петровна. – Миша, он спрашивает, какие смыслы!

Профессор развёл руками, жестом комментируя восклицания супруги, и продолжил:

– По мнению некоторых, школа Щедровицкого выродилась в своеобразный клон… – сделал паузу, – секты саентологов небезызвестного Рона Хаббарда. Смысл вот в чём: на Западе процветала саентология, а для социалистической системы она была приспособлена под видом методологии Щедровицкого. В обеих случаях особое внимание уделялось так называемым практикам управления, а что касается идеологии и нравственных принципов, то они – побоку. Хочу повторить, дорогой Виктор, таково мнение оппонентов Щедровицкого. Хотя у них есть веские аргументы: и саентологи и методологи по-щедровицки главным «орудием» переформатирования сознания управленцев считают одитинг, а по-русски – организационно-деятельные игры, кратко – ОДИ.

– Минуточку, Михаил Сергеевич, – прервал Донцов, – у меня такое ощущение, что об ОДИ, об организационно-деятельных играх я где-то слышал, не могу, правда, вспомнить, по какому поводу.

– Ещё бы не слышать! – в своей загадочной манере, даже с вызовом, комментировала Людмила Петровна.

– Я ещё вернусь к вашим ощущениям, – кивнул головой профессор. – Но сначала напомню, что упомянутые ОДИ, по сути, являют собой широко распахнутые окна Овертона, побуждая участников игр сперва примириться с сомнением относительно каких-то спорных, парадоксальных постулатов, а затем, внедряя их в сознание, превратить эти сомнения в новые принципы. Эта методика называется «погружением»: людей изолировали от реальности, скажем, в каком-либо пансионате класса «люкс», разбивали на группы, принуждали к диалогу и проводили над их сознанием «ментальные операции» посредством другой методики – допущений. Причём «допускали» такие задачи, которые без учителей-методологов решить невозможно. Чтобы не углубляться в теорию, приведу конкретный пример, почерпнутый из научного журнала. В годы перестройки методологи Щедровицкого провели в Иркутске ОДИ, где допустили – в игре допустить можно что угодно, хоть воскресение из небытия, – отмену СССР. В тех ОДИ принимали участие партийные и советские начальники, которые сначала пришли в ужас от постановки вопроса. Но им объяснили, что идёт игра, речь лишь о некоем допущении, идеологические и политические опасения сняты. Как быть и как жить в условиях распада СССР? Понятно, сами участники игры на такие вопросы ответить не могли. И учителя в процессе игры предложили им варианты номенклатурного поведения в этой кризисной ситуации. В финале участники ОДИ должны были отказаться от личного опыта и воспринять позицию учителей. У группы, которая подстраивалась под рекомендации наиболее успешно, появлялись карьерные перспективы. После того семинара «по переподготовке кадров» местное руководство примирилось с мыслью о возможном трагическом развитии событий, репетиционно опробовав новые роли в новых обстоятельствах. Предательство по отношению к государству стало выглядеть лишь «организационной технологией». Не исключаю, что среди обкатанных вариантов было «переформатирование» партийных секретарей в бизнесменов. Так методологи Щедровицкого распад СССР сделали «пристрелянной мишенью». Его готовили загодя, через ОДИ, распахивая окна Овертона. И обо всём этом победно повествовали в научных журналах середины девяностых годов.

– Михаил Сергеевич, я вас слушаю с ужасом.

– Но именно так, Виктор, всё и происходило, именно так методологи Щедровицкого «освежали», точнее, программировали номенклатурные головы, о чём, повторяю, в девяностых годах, с гордостью писали, подчёркивая особую роль в разрушении коммунистической системы. Через «метод допущений» вбрасывали любую диаволиаду – от искусственно спровоцированных конфликтов между руководителями до норм, драматически нарушавших нравственные законы общества и установления народной морали. Допущения! Допустим, у вас четыре руки, – как вы поведёте себя на ринге? На деле речь шла о внушении людям мысли, что после курса методологии они стали обладателями некой скрытой от общества истины и теперь вправе указывать всем, «как надо» делать, жить и так далее. Так работает методологический инкубатор.

– Миша, всё-таки скажи ясно и внятно о целях методологов, – требовательно попросила Людмила Петровна, явно дирижируя «своим гением».

– Видите, Виктор, она всего лишь один раз побывала на семинаре Щедровицкого, к тому же ровно шестьдесят – шестьдесят! – лет назад, а до сути его методологии докопалась.

– Вечно ты со своими шуточками. Виктор, он прекрасно знает, что мой интерес к щедровитянам возник всего лишь года два назад и в связи с определёнными обстоятельствами.

– Знаю, знаю! – воскликнул профессор. – Сейчас я к этим обстоятельствам подойду. Но позволь сперва ответить на твой вопрос о целевых установках методологов Щедровицкого. Так вот, Виктор, путём манипуляций сознанием «орден» методологов по-щедровицки рассчитывал создать класс управленцев «без роду, без племени», неких технологических роботов в человечьем обличье, которые готовы выполнить любые назидания руководства.

– Не рассчитывал, а рассчитыва-ЕТ! – жестко поправила Людмила Петровна.

Донцов с возрастающим удивлением наблюдал за этой подспудной, загадочной перепалкой, предвкушая, что её развязка окажется весьма любопытной. Но когда суть дела открылась, ему стало не до любопытства, – охватили смутные, тревожные чувства.

– Сегодня у нас солирует-доминирует Людмила Петровна, – с явным удовольствием в своей раскатистой манере засмеялся профессор. – Уважаемый Виктор Власович, если, как советовал Козьма Прутков, зреть в корень, то вам уже ответили на недоумённый вопрос относительно ощущения, что вы где-то что-то слышали об ОДИ – организационно-деятельных играх. Права Людмилочка: как не слышать, если в наши дни их часто показывают по телевидению, освещая, рекламируя конкурс под названием «Лидеры России», который проводится фактически по лекалам Шедровицкого.

– Но не говорят, что в ходе игр часто или иногда – кто его знает! – ставят перед их участниками абстрактные, оторванные от реальности задачи, как учил Щедровицкий, – уточнила Людмила Петровна. – По сути, всё те же окна Овертона. Мы вообще не знаем, что именно на ОДИ вбрасывают в виде допущений, к чему готовят новых управленцев. Но история распада СССР требует быть настороже. Почему бы модераторам ОДИ не «допустить», что рычаги управления Россией взял в свои руки международный валютный фонд? Игра!

На лице Донцова отразилась такая сложная вопросительно недоумённая гамма озадаченности, что Михаил Сергеевич поспешил объяснить:

– Дело в том, что организатор всех этих конкурсов и вообще главный кремлёвский куратор внутренней политики господин Кириенко – поклонник Георгия Щедровицкого. В этой связи как не вспомнить, что сам Кириенко как-то признался во временной, по молодому задору и неопытности, принадлежности к саентологии. Он записался на курс основ управления в Хаббард-колледже. Правда, этот курс не прошел. Но тут кстати вспомнить знаменитые слова самого Хаббарда: если человек записался к нам, он взошел на борт корабля; никому не позволено отдавать саентологии с её измышлизмами лишь часть своего существа. У Кириенко уже тогда был особый интерес к проблемам управления, хотя он окончил, казалось бы, сугубо отраслевой малоизвестный Институт водного транспорта.

– У меня мозги потеют, – растерянно пробурчал Донцов. А профессор продолжил:

– Обратите внимание, уже полчаса говорим о методологии Щедровицкого, но его имя – Георгий – я назвал только что. Почему? Да потому, что на арену российских властных перипетий вышел ещё один Щедровицкий – Пётр, тоже философ-методолог, сын Георгия Петровича, названный в честь деда, очень крупного советского деятеля сталинских времён.

За столом стало жарко, рассказ пошёл в два голоса.

– Этот Пётр Щедровицкий, по образованию сугубый гуманитарий, был главным советником начальника насквозь технического ведомства – «Росатома» в тот период, когда его возглавлял Кириенко.

Сказав это, объяснив свои загадочные ремарки, Людмила Петровна торжествующе звякнула чашкой о блюдце. Вдруг добавила:

– Здесь, между прочим, как не вспомнить название кочетовского романа. Правда, с другим местоимением – «Чего же он хочет?»

– Он – это Кириенко? – Донцов решил задать уточняющий вопрос не потому, что не понял, а чтобы по привычке подбросить дровишек в костерок немыслимо интересной для него беседы.