Я заозирался.
Не видит ли мама? Вроде нету нигде. Я за ящик.
Откачнули ладом назад, с разлёту о-ох на борт!
Юрка на лету перехватил тяжелину, на коленках проворно утянул в глубь кузова.
Подбегает Чук-младший назад – новый ящик уже стоит на борту ждёт. Улыбается. Заждался весь.
Не сговариваясь, сорвались мы с Иваном на галоп.
Галопом к ящику, галопом уже с четырёхпудовым ящиком к борту…
В работе русский человек звереет.
Вижу, нравится Ивану, что на равных нянчу с ним ящики. Как заправский грузчик. Веселит его шалая работка. По глазам, ему вроде и жалко меня. Мол, лошак и не мал, да обычаем пропал: ты с хомутом, он и шею протянул. А вслух задорит:
– Люблю Серка за обычай. Кряхтит, да везёт! Вприбежку везёт!
Прижало меня до ветру по малой. Я в посадку, за ёлку.
И всей команде выскочил нечаянный перекур.
– Этой шкент, – добежал до моего слушкого уха сбавленный Иванов голос, – всем нам ещё вставит по фитильку. Чёрт его душу знает! В лес бегит – с книжкой. На огород – с книжкой. Коз гонит пасти – всё равно с книжкой! Чего он козам читает?
– Зато в школу книжки не таскает, – осадил Юрка.
– А чего в школу таскать? – снова Иван. – Всё книжкино он в башке тащит в твою школу… Пасёт рогатиков и карандашиком всё в тетрадку черк, черк, черк… Кой да что и зарисовал… У всякого мошенника свой план! Этот писателёк будет. Во-о-о-о где смеху! Схватишь вот так нечайко книжуху, а она – его!.. Литературу я круто уважаю. Книгу не брошу, пока не заслюню.
– Книга эсразу нэ пишут, – сказал Капитолий. – Сначал газэт пишут, да.
– Хо! Газэт этот обормотистый ужэ писал! – ладясь под грузина бригадира, кидает Иван ломаные слова и в запале дёрнулся к боку своей машины, размашисто обвёл пальцем номер ГРБ 08 – 21. – Во такенными буквищами, – постучал по борту, – писал в «Молодом сталинце» свой фамили. Разве не помнишь? Я приносил тебе под нос майскую газету? За той год? Суббота, помню, была, край недели?
Капитолий вяло поддакнул.
– Вот ты знаешь, – пытал Иван Капитолия, – в какой пьесе у Островского есть Истукарий Лупыч?
– Нэ знаи.
– И я не знаю. А он, пёсий лоб, знает! Мы с тобою, Капитоне, знаем только одного Лупыча, всеми глубоко уважаемого Ивана Лупыча Клыкова, родного папика этого маленького Чукчика, – понёс руку вверх к кузову, откуда сиял улыбкой Юрка. – А он один знает ещё и Истукария Лупыча в какой-то там пьесе какого-то там Островского! Нахалец!.. Я войну пробежал, старинную задачку про военных не раздел. А он раздел, чёрт его душу знает! Ту задачку наизусть заучил я, а не отгадал. – Иван распалялся, жар всё сильней загребал его. – Такая набежала задача… Воинский отряд подошёл к реке. Мост сломатый, вода глубокая. А переправляться надо. Чёрт его маму знает, как переправляться…
– О! Алёшика, твой брат, позват суда надо било, – предложил Капитолий.
Иван купоросно сморщился.
Ему этот Алёшик – как тупым серпом по попенгагену. Не терпел Иван всякого, кто ловчей него в деле плавал.
– Эк! Чудные чудеса, попал пальцем в небеса! – ухмыльнулся ехидой. – Тире идёт, своими словами буду говорить. Да твой Алёшик мало изабеллы пил! Старика Опохмелыча[123 - Старик Опохмелыч – похмелье; любой спиртной напиток для снятия похмелья.] в упор не признаёт! Мало сациви[124 - Сациви – грузинское кушание.] кушал!
Напрасно Ванюшок так рьяно…
Уж кто-кто, а Алексей, весёлоглазый гладунчик не гладунчик, но и не хлюпкий заморыш, несколько похожий на вёрткий шарик, спец ещё тот. На своём тракторке с тележкой проскакивал там, где не всякий пеше пробегивал.
Вон на той неделе.
После дождя пьяная вода дуря сгребла мост в двадцать пятой бригаде.
Подлетел Алексей – загорают одни круглые голые брёвна. На них был настил. Настила нет, одни эти два отмытых брёвнышка сверкают на солнце, смеются.
От берега до берега метра под два.
Соскочил Алёшка с тракторка, скребёт ни в чём не повинный затылок. Как перескочить на тот бок?
Тут тебе навстречу подскакивает Иван с чаем.
Объезжать – начётистый крюк.
А обед.
А жара.
А в кузове чай горит в пять ярусов. До предела забит кузовок. Аж пищит, скорей вези на фабрику!
Иван пошёл разворачиваться, разбежался дать окружку.
А Алексей и вцепись в Ивана:
– Дай перегоню твою машину с чаем на свой берег. Куда тебе и надо. Кувыркнусь – добьёшь! – и протягивает заводную ручку.
Иван не нашёлся, что сказать, выскочил из кабинки, отшагнул в сторонку. Ну-ну!..
Алексей постучал пяткой по брёвнышкам, будто умка им вбил, и – сам одной ногой на подножке, другой в кабинке – сунулся переезжать.
Это не сказочка Андерсена.
Я самовидец. Сам всё видел, рвал чай рядом.
По мне – мурашки!
А он, варяг, лыбится и едет.
Он чувствовал колёсами брёвна так, точно сам босиком по ним боком переходил.
В толк не вожму.
Ну как это передние колёса не сползли с брёвен? Задним проще. Напару обняли бревно и покатили. Но передние шли-то по одному. Разве одной рукой хлопнешь в ладошки? А Алёшик, выходило, хлопал. И как ещё хлопал!
От изумления-досады Иван шваркнул заводную ручку Алексею под ноги и попилил на фабрику.