Вся пятерка съехала по ней.
Беглецов и не кинулись. На подходе гремели русские, лагерь спешно грузился в вагоны.
Эшелон с пленными без остановки летел на запад сутками.
Раз ночью поезд сильно затормозил. Стоявшие в проходах попадали. Скрежет открывающихся дверей. Крики…
Оказывается, уже в Италии эшелон направили в пропасть. Зоркий машинист не дал беде воли.
Раздумывать было некогда. Все брызнули в горы, что нависали со всех сторон мрачными, жестокими громадами. Народ рассеивался кучками.
На ночь возлегли фон баронами на горячих от солнца неохватных камнях. На рассвете пролупил Горбылёв глаза и обомлел. Вокруг ни одной собаки!
Куда идти? К кому?
Днём он отсиживался где в каменной щёлке, а ночью короткими переходами с опаской брёл. Сам не знал, куда и зачем.
Вечер так на третий его вынесло к маленькому домку.
Видит: на скамейке живалый мужичонка. Глядел-глядел сквозь плетень, отчаялся да и подойди.
Всполохнул тот, в дом забёг и тут же вернулся. Дотумкал, ну какая ж там казнь египетская навернётся от больного да голодного?
Горбылёв был слаб, как былинка. Один ветер не качал его. Заговорил – не понимает хозяйко русского. Потыкал в рот пальцем – доехало.
Завёл в дом, прочно накормил, переодел в своё, а с горбылёвской одежиной только то и сотворил, что отдал разогреться да посмеяться огню.
Стал Горбылёв потихоньку выхаживаться вечерами по двору. Стал копить духу.
Как-то уследил, ещё двое наших ползут. Андрей да Мишка. По поезду знал.
– Какими судьбами приявились?! – сияет им масляным коржиком.
– На козе верхом приехали!
И этих чуть тёпленьких приветил хозяйко, занялся отхаживать.
С неделю королевствовали русские у старчика. Он тем временем утаскивался далеко в разведку. Разузнал, где русский отряд, дал еды и проводил с Богом.
– Одно, ребята, худо, – сетовал Горбылёв. – С пустыми руками идём, как в монастырь к девкам холостым. Раздобыть бы какую пистолю не мешало.
Но случай удобный не набегал.
Шли они горными крутиками, приворачивали лишь в те местечки, куда сам хозяйко подсоветовал зайти за провиантом да спросить дальше дорогу к отряду к русскому.
Нечаем заметили: на велосипеде ехал чернорубашечник при пистолете, при двух гранатах.
– Беру фашистика под расписку, – сказал Горбылёв. – Махну не глядя.
Он притворился пьяным в лоск. Растянулся поперёк дороги лицом вниз.
Подъехал велосипедист. Остановился.
Горбылёв ца-а-п его за ноги да хлоп об асфальт. Тот и готов. А не будь готов, соколки помогли б дожать. На то и выскочили из-за камня.
Оружие сняли. Самого ездока метнули, как куль с опилками, в ущелье.
На двенадцатые сутки дотащились они до большой реки. Течением спесива, крутонравна. Так и роет, так и рвёт берега. Переплыть не переплывёшь, сунулись на мост.
А там охрана.
А ну спросят документишки? Что подавать?
Уговорились.
Если спросят, Андрей с Михаилом бросают в немцев гранаты. Если не прорвутся, Горбылёв убивает Андрея и Мишку, потом себя. Пистолет всё-таки у него.
Но всё крутнулось как нельзя лучше. Караульные даже внимания на них не положили. Да мало ль туземцев тут путается? (Наши парни были одеты во всё местное.)
Заступала ночь.
Путники постучали в дверь. Открыл хозяин. Языка не знал, а сразу ухватил, что к чему. Горбылёв потыкал пальцем в рот, свёл ладони вместе, поднёс под устало склонённую голову. Накорми, дай сночевать, мил синьор!
Синьор не против, хоть и беден, не за что рук зацепить. У него своё горе. Сын в чернорубашечниках! Прибитый на цвету фашистёнок… Научился кнуты вить да собак бить. А туда же, в гнусь. В пристяжные… Застигнет у себя дома русских – лиха не обобрать!
Потужил-потужил мужичок, вылил душу да и в сарай, где за хворостяной городушкой сыро вздыхала корова, щедро приплавил еды, закрыл на замок.
После пихнул в выбитое оконишко три пустые бутылки под малую надобность.
– Не хитро поссать в ведро, – бубенчиково шушукал, засыпая, Горбылёв. – Ты впотемну попади в бутылку! Иля он нас ставит на одну доску с той Паранькой?.. Мать всё докладала у нас дома в хуторке: «Наша Паранькя на двор пайде – абы где не сядя: либо на оглобли конце, либо на дуге, на кольце».
– Нашего Горбыля все кобели не перебрешут! – пыхнул Андрей. – Бить бы бить, да бить тебя некому, а мне некогда. Застёгивай роток! Знай давай спи!
Ночь отошла без приключений.
На первом свету хозяин принес свежих харчей. Подробно рассказал, как вернее пройти к местечку Чиваго, отсюда километрах в семидесяти.
– Непременно наведайтесь к попу.
– Это ещё зачем? Что за нужда?
– Ответ получите у него.
Выяснилось, отряд держал связь с внешним миром через попа.
Поп надёжно укрыл парней, а сам на ишаке пустился в отряд. Позже свёл туда Андрея и Мишку.
Ещё неделю Горбылёв провалялся у попа. Болел. Ноги хоть собакам отдай.