Что посмеешь, то и пожнёшь

– Ты уж так сильно не убивайся за нас, – весело пустил Глеб слова. – Вовсе не из-за нас ты весь в переживальном страдании, а из-за опохметолога.[200 - Опохметолог – спиртной напиток, выпиваемый для снятия похмельного синдрома.] Но нормальные люди на второй день опохмеляются! А ты?.. Ах, Митёк, ты и есть митёк… Испугался проспать? А ты через час после большого вливания прибежал! Досрочно, милый братико!

– Никак нет! – обрадованно гаркнул Митрофан. – Глядим всеколлективно на времечко! – ткнул на будильник. – Побежала первая минута нового дня!

– Откуда? – разом выпалили мы с Глебом. – Сейчас ровно одиннадцать!

– Скучные вы люди, господа! Никакой у вас фантазии… Представьте, что сейчас уже полночь. И никаких проблем! Уже вот и прошла целая минута дорогого нового дня. Какие вопросы? Как приближённый бацика[201 - Бацик – корабельный врач.] в прошлом ответственно заявляю: пропуск бодуна[202 - Бодун – опохмеление.] опасен для вашего здоровья! Я не претендую, чтоб срочно явилась сама госпожа Ок Салла.[203 - Оксалла – водка.] Я согласен вхреначить хотеньки один ограничитель какой-нибудь баядерки[204 - Баядерка – смесь самогона с сухим вином.] или портвешка. Подумайте и о своей безопасности. Внимательно посмотрите, не осталось ли у вас заминированных углов? Ловите моменто! Помогу квалифицированно обезвредить если не все, так хоть одну мину…

– Ну, разве что одну, – сдался Глеб.

Митрофан в довольстве потёр руки:

– Тогда давай поживей… Русское вливание не терпит отставания!

Закрыв глаза, Митрофан с наслаждением пил маленькими глотками. И когда кончилось в стопке, он как-то панически быстро открыл глаза и испуганно дрогнул, глянув по сторонам. Не выпил ли за меня кто другой?

Глеб же, сжав стопку в кулаке, брезгливо распахнул рот, подумал, разом вытолкнул из себя воздух и точно с разбегу плеснул в рот, картинно постучал указательным пальцем по заднюшке стопки над раскрытым ртом, стряхивая последние капли, степенно прополоскал водкой рот, затем всего одним генеральским глотком проглотил и, с тщанием обсасывая зубы и мягко наглаживая живот, запоздало крякнул:

– Пошла, родимая, по кровям!.. Вообще-то я не пью, – тут он котовато мигнул мне. – А по мне хоть бы она и не слезала со стола… – Глянул на мою руку на перевёрнутой стопке, хмыкнул: – А! Не корчь непьющего. Слабо… В наш век легче поймать шпиона, чем найти непьющего. Не верю – рак меня слопай со шнурками! – что не потягиваешь! – ералашно, подначливо вывернул он.

– Разубеждать не берусь.

Давая понять, что затеваемый докучный разговор давно навяз у меня в зубах, я отвернулся от Глеба.

Прямо перед самым моим лицом очутилась полупустая бутылка. Для видимости я с собранным рвением прилип глазами к этикетке на ней.

Этикетка меня удивила, так удивила, что я, не удержавшись, сказал, что на наклейке даже не помечено, какой завод делал эту водку.

Глеб огорчился:

– Не захмелеешь… Не знаешь, на кого и жалобу писать… А чую, придётся писать. Выпили – никакого эффекта! Ни кулеш ни каша! Налью ещё до каши… Меня одним бутыльцом не с-с-с-свалишь. А тут ещё, – кивнул он на Митрофана, – этот бусыга…[205 - Бусыга – любитель выпить.] Нежданный труженичек Помогалкин!

Удивлённо радостно Глеб посмотрел на Митрофана, коротко дёрнул головой, будто хотел кого-то легонько боднуть.

Они выпили ещё и ещё, совсем не закусывая, лишь сосредоточенно нюхая после каждого стаканчика таинственный аромат подушечек сложенных вместе пальцев.

Наконец Глеб катнул пустую бутылку под стол. Потребовал от меня:

– Р-р-ручку!.. Б-б-бумагу… Ж-ж-жалобу!.. Без-з-з-зобразие!.. С-с-совсем раз-з-збежались у них г-г-градусы!.. Не видал, тут не пр-р-робегали? А?.. Дойди тут до ваньки-в-стельку! Ну?

4

Митрофан и Глеб сидели друг против друга за пустым, мною убранным столом, с обеих сторон подперев щёки кулаками и стараясь внимательнейше рассмотреть друг друга остановившимися глазами.

– Я теперь знаю. Это ты виноват, что я один, – Глеб тяжело поднял и потянул к Митрофану руку.

Руку вело-клонило куда-то в сторону.

Стоило немалых сил удержать её, не уронить и героически донести до адресата.

– А ты к-к-кто, якорь т-т-тебя!?.. – Митрофан с предельным усилием едва оттолкнул трудно и подозрительно принципиально приближавшуюся руку. – Р-р-руки п-п-прочь от винта!

Рука упала на стол.

Не поднимая, Глеб волоком потащил её к себе.

Это была всё таки его рука, как он скоро догадался, и откровенно обрадовался своей проницательной сообразительности.

– Которая мамзелька засиделась, понятно, будет старая дева, – философствовал Митрофанио. – Ты тоже засиделся… Залежался! Кто ты т-т-теперь? Старый дев? Да?

– С-с-старый почти лев… Эх, мужики, мужики… С какой радости нас мать рожала? Три каких бабальника! А что мы дали? Отец навсегда остался моложе самого меньшего из нас уже на девять лет! И то!.. Не останови отца война на трёх, как бы размахнулся? А? Может, на весь десяток! А мы что оставляем? На троих бугаев три… всего-то три… – Он медленно загнул у себя на руке три пальца. – Всегошеньки три девчоночки! Лику, Ляльку, Людку. Это Митькин партвзнос… Тоник, может, чегой-то выколупнет там ещё… А я, извините, – обречённо пронёс перед собой сведённый хмелем в крюк палец, – прочерк… Бетонно!.. Мимо-с… Зачем живёшь, если от себя ни росточка не пустишь в жизнь? За-чем?.. Хотел бы оставить, а – нечего… Всё своё з-з-забирай с с-с-собой… И, пожалста, не вон-н-няй…

– При всём желании не заберёшь, – деликатно предупредил Митрофан. – Например, свои капиталы. Те, с книжки, на счёт ада пока не переводят…

Глеб сжал в гири кулаки. Заскрежетал зубами.

Однако не сказал ни слова, уронил голову на скрещённо лежавшие на углу стола руки.

Митрофан ткнул Глеба в бок:

– С-с-спать б-б-будешь д-д-ддома… А в гостях за столом не спи…

– Я у себя дома… А вот ты у меня в гостях…

– Все мы в гостях у Жизни… Старый дев!.. А хочешь, я тебе в натурель организую целую ярмарку невест!? Выбирай только, якорёк тебя! Ну?

– Пошёл ты со своей ярмаркой. Ты мне и так подсуропил…

– Ну-ну… Конечно, это я выкинул штуку с Нинкой! Сам же прогрыз мне плешь. Ну сознакомь! Ну сознакомь! Я в обточку Лизку. Лизка насилу укоськала эту свою сеструню Нинку. Прикатила почти неваляшка[206 - Неваляшка (здесь) – девственница.] из самой из области! Я зову Глеба на запой-пропой – наш синьоро кобелино нейдёт! Ну не концертуха?..

– А-а!.. Раздумал! – поморщился Глеб. – На хрена французу чум? Ну на что мне укушенная? На что мне эта эстафетная палочка?[207 - Эстафетная палочка – женщина лёгкого поведения.] Что я, Ваня Подгребалкин? Что брошено, то не нужно!

– А может, не оценено? Нашлись же люди. Оценили. Прихватизировал ободранную эту ромашку инженер с пивзавода. Пивко потягивает да на домашних скачках выступает в парном заезде со своей Нинулей. Полный аншлаг!

– Видишь, у этой у твоей, борщ-бруевич, куклы коготки все в краске. Как её окучивать?[208 - Окучивать – обхаживать.] А у меня у кабана в сарае навоз… В огороде навоз… Жди! Так и сунет она свои белы черпалки в мой чёрный навоз! Да и вообще о чём песнь? Нинка уже не мой кусок. Чего ж тогда и рот разевать?.. Да и куда б я её привёл? В эту барачную шлаковую засыпушку? В этот бомж-отель? – Глеб гневно-торжествующим взглядом обвёл комнату. – Уж как я тебе кланялся: продай нам с матерью один дом от «Родины», выстрой в Верхней Гнилуше. А ты что? Разве тебя кто попрекнул бы, почему ты продал дом родной матери и родному брату?

– Просто заставили б на отчётном собрании объяснить с документами в руках. И главное, разве тебе негде жить?

Вопрос этот обидел Глеба.

Своё жильё, состоявшее из одной комнатёшки и тесной кухоньки, Глебу не нравилось. Досталось оно Глебу от Митрофана, получившего его в заводском ветхом бараке ещё когда заворачивал на заводе механиком. Сначала жили втроем, мама, Митрофан и Глеб, потом Митрофан привёл Лизу. Целый год жались в одной комнатульке вчетвером, пока райвласть не кинула молодым отдельный угол.

Сколь уж председательствует Митрофан, а всё по-прежнему живёт в Верхней Гнилуше и вовсе не потому, что в Гнилуше районный центр. И рад бы Митрофан перебазироваться на житие в свою «Родину», чьи хуторки всплошь обсыпали Гнилушу, да всё не получается этот переезд, и мечется Митрофан между колхозом и Гнилушей. Хорошо, до каждого хуторка кинул надёжный асфальт, за какие полчаса хоть откуда доскачешь на сон домой.

И как ни хороши дороги, Митрофан всё твёрже в своём желании перебраться с семейством на хутор Ясный, поближе к комплексу, и всё никак не насмелится. Неловко как-то Митрофану занимать в колхозе новый отдельный дом. А вдруг он понадобится кому-то ещё сильней? Митрофану пока терпимо. Райвласть не гонит из своей квартиры. Митрофан и не высовывается на правление с домом себе.

– Заелся ты, брателька, – насыпался Митрофан на Глеба, – зае-елся. Жили ж тут вчетвером, якорь тебя! Партия чему нас учит? Скром-нос-ти. Скромности в желаниях! Желать, конечно, можно, но понемножку…

– Ну да! – грохнул Глеб. – Кашляй помалу, чтоб на век стало!