Дожди над Россией

– Дядь Федь, через три минутки верну.

– Положь, грабитель, где взял!

Сторож дёрнулся было встать.

Хмель лениво толкнул его в грудь, он чуркой вальнулся снова на койку.

Я осторожно ухватил гвоздь и так сильно сжал ост-рогубцы, что откусил шляпку.

– Эх, мазуля! – хором ругнули меня одноклассцы.

– Не спеши, – подала совет Почему. – С достоинством снимай ухо с гвоздя, как шляпу с вешалки.

– Вовсе и не остроумно, – с укором заметила бледная Ануся.

Вызволенный Яков зажал мочку, стриганул из класса.

На белую рубашку капнула с пальца кровь и алой звёздочкой вспыхнула на груди.

19

И на весах судьбы случаются недовесы.

    С. Белоусов

– Антракт окончен! – Илья Ильич Косой воинственно обвёл притихающий класс единственным глазом, на подходе к столу махнул журналом. – Садитесь. С вашего позволения сяду и я.

Он распахнул журнал. Поправляя чёрную повязку на виске, забегал единственным глазом по столбцу наших фамилий.

– Тэ-экс… трэ-экс… Ну, кто хочет двойку исправить? На пятёрку? Или на кол?.. Это кому какая пьеса ближе… Четверть… акт на исходе. Ловите момент. Сегодня я добрый после Первомая… – Он поднял голову, осмотрелся. – Клыков, ты что? То поднимешь руку, то опустишь. Дразнишь? Тут не Испания. Ты не матадор, я не бык с одним глазом. Иди на сцену. Давай монолог… э- э-э… Решай вот эту… Я ногтем отметил…

Илья Ильич отдал Юрке задачник по тригонометрии и забыл думать про урок. Воистину, «работа – время, в течение которого наиболее полно используется право на отдых».

Вчера Илья Ильич был в театре. Разве мог он это утаить? О! Он такой театрал! Он не скажет: перемена кончилась, а непременно: антракт окончен. Класс у него труппа, подсказчик – суфлёр, доска – рампа, простор у доски – сцена…

Наверное, в Махарадзе не только математики, но и все мышки большие театралки. Как-никак в Махарадзе сам Немирович-Данченко родился. Разве это ни к чему не обязывает?

Ещё ка-ак обязывает… Так обязывает, что Илья Ильич в пол-урока не может вжать свои вчерашние театральные впечатления.

С театра Илью Ильича весело сносит в зыбкую глубь веков, в детство, к гусям. Пузыриком он пас гусей. И вечно у него были распри с этими гусями. Кончились пикантные препирательства тем, что он недосчитался глаза. Всякий раз пропажа ока трактовалась разно. Сегодня скажет, что убегал от осатанелого гусака, наткнулся на что-то и выколол. Через неделю эта версия забывалась, подавалась свежая.

Оказывается, однажды полусонного пастушонка подняли и велели гнать на луг стадо. Мальчик гнал и плакал.

К нему подошёл вожак.

– Ч-че-го… ч-че-го… плачешь? – спросил гусак.

– По тебе соскучился! – ещё сильней ревнул Илюнька и бездумно плюнул.

Вожак степенно отёр лицо крылом белым и одним ударом выхватил у крохи глаз и проглотил.

– Вот какова себестоимость глупости! – Илья Ильич назидательно постучал себя по чёрной повязке и тут же, без перехода, не поворачиваясь к Юрке, резко: – Клыков, реплику!.. Ответ!

Это так неожиданно, так нахраписто, что Юраня вздрогнул, побелел. Какой ответ? Задачка ещё не решена.

А шло всё премило.

Одни, таких было большинство, с живейшим показным участием слушали исповедь театрала, другие сбились на передних партах в могучую кучку, скопом пыхтели над клыковской задачкой.

Такое разделение ролей устраивало, похоже, всех.

Но отдуваться, оттопыриваться приходится одному Юроньке. Задачку даже асы не развязали!

– Попрошу ответ! Что-то слишком долго я не слышу ответа! – Илья Ильич всё так же не поворачивается к Клыкову, начинает сердиться. – Какой пустяк! Называй ответ и садись. Аншлаг! Пятёрка на сберкнижке! Или в кармашке под булавкой! Храни, где хочешь…

Юрка зачем-то полез в карман. В кармане пусто, уныло.

Он вздохнул для разгонки, затянул песню табунщика.

– Вы посмотрите на него! – настоятельно рекомендует Илья Ильич. – Нужно всего одно число назвать. А он из вводных слов, из предлогов, междометий пересказывает «Войну и мир». Видите, куда у него Гендель-Будённый поскакали?[80 - Гендель-Будённый поскакали – название произведения «Пассакалия» (Гендель-Бузони).] Ответ!

Юрка назвал и тупиково покраснел.

– Сам за себя краснеешь! – Илья Ильич тукнул указательным пальцем в столешницу. – На авось сказал. И не угадал. Невоспитанный молодой человек!

– Почему-у? – удивился класс.

Илья Ильич обрадовался этому интересу и уже вдохновенней продолжал:

– А потому… Вы знаете, что сказал наш великий земляк? Ни больше ни меньше: «Хорошее воспитание – это когда другим хорошо»! А мне от такого ответа нехорошо! Потому Клыков и невоспитанный!

– А больше ничего такого интересного не сказал наш великий земляк? – пискнул девчачий голосок откуда-то от окна.

Вопрос был провокационный. Надо было как можно дальше увести математика от урока. Дальше от урока – дальше от двойки!

– Сказал! «Режиссёр должен умереть в актёре». Слышал, Клыков?

Юраня торопливо кивнул.

– Так вот лично в тебе, в плохом актёре, я не собираюсь умирать. Не дождёшься! – почти выкрикнул он с вызовом. – Умирай, но – сам! Я тебе компании не составлю! Будешь знать, как наугад выкрикивать ответы!.. Сам себе устроил бенефис… Садись и больше не волнуйся. Я ставлю тебе твёрдую двойку. Аплодисментов, переходящих в бурные овации, не надо! Вставать тоже никому не надо!

Те, кто решал Юрке задачку и не решил, распято уставились учителю в глаза, искали пощады.

– И-илья-я-а Ильи-и-иич… по-ми-ло-серд-ствуйте… – хором заскулили посрамлённые суфлёры и по совместительству адвокаты. – Ну, пожа-алуйста!..

– По-хорошему, надо бы и вам всем по персональной двойке… Вместе решали! Понимаешь, устроили тут массовку. Тайные гастроли МХАТа! Я рассказывал, но одновременно слушал и все ваши подсказки. И твои, Сидорова. И твои, Титаренко. И твои, Третьякова. И твои, Сергеев. И твои, Никурадзе. И твои, Авешникова. И твои, Скоропад. И твои, Кобенко. И твои, Панфилёнок. И твои, Решетникова. И твои, незабвенная Васильченко… Неверные у вас подсказки. Плохие вы суфлёры. А точней если… Вся труппа – трупы! Эту кроху пьеску… ы-ы-ы… эту тему вы тоже не знаете. У меня зреет скромное желание не обидеть… не обнести и вас двойками. Однако… Влепи я своей рукой одиннадцать лебедей – директор не поверит такому урожаю. Пускай каждый сам себе поставит. Кто считает, что знает больше, чем на два, милости прошу! – Не поворачиваясь, он указал рукой на доску. – Я демократ. У меня полнейший «разгул демократии». Ну, кто первый? По алфавиту? Авешникова! К рампе-с!

Класс онемел.