Взвихрённая Русь – 1990

С верха витрины, с подставки для ценника, улыбался лишь кот с усами во все стороны и показывал лапoй на слова рядом с собой.

1 р. 70 к.

КОЛБАСА НЕСЪЕДОБНАЯ

Дипломированный Кот-дегустатор.

Шустряк-самоучка, безразлично подумал Колотилкин про оформителя ценника, какого-нибудь пропадающего со скуки в очереди Репина.

Уже на выходе его догнала женщина, что была за ним.

– Простите. А я взяла и на вашу долю. Я с внучкой. Дали два. Не побрезгуйте. Я напорознь и взвесила.

Уж чего Колотилкин не терпел, так это жалости. Ещё не хватало, чтоб его жалели!

– Нет! Нет! Спасибо. Я раздумал.

На углу в киоске он взял «Правду». Никаких других газет уже не было. Поискал свою статью – нету. И воткнул трубкой в урну.

Не успел Колотилкин отойти, как в урне закопошился старчик в отрепье. Осторожно достал его «Правду». Расправил. Локтем вытер грязное пятно и в бережи просунул в оконце киоскёрше. Та приняла. Шваркнула в высокую стопу газет.

– Вот видишь, Митя, и ты с завтраком-обедом, – подала старику пятак.

– Спасибушки, свет Марьюшка, – бормотнул старик и прижался некошеной щекой к руке с пятачком.

– Ну что ты, что ты… Мне всё равно эту «Кривду» в союзпечать сдавать. Номером туда, номером сюда… Спишут!

Колотилкина подстегнуло, на что это так понадобился его пятачок? На вино? На еду?

Вслед за стариком Колотилкин снова вошёл в магазин.

Старик свернул влево, к хлебу. Взял чёрную четвертушку.

Пока дотолкалась до кассы его очередь, хлеб сжевал.

Отдавал пятак уже с пустой руки.

– Божье благодарение Вам, – в поклоне шепнул старик, проходя мимо Колотилкина.

Колотилкин ничего не ответил.

Только его будто пришпорило. Он дёрнулся с места рывком и твёрдо прожёг к автобусу.

Не даёте? Маринуете? Вам же хуже! К чёрту всю эту писанину! Строгай, строгай, строгай всю жизнь! А они месяцами выдерживают. И ради чего? Чтоб потом спихнули в макулатуру? Сожгли на митинге? Или чтоб полоскали по очередям, как сегодня?

Против обычного он не стал в вестибюле причёсываться перед зеркалом. Лишь придирчиво оглядел себя, хмыкнул: «При виде такого дохлого женишка демографического взрыва можно не опасаться».

С минуту маятно потоптался у лифта и, не дождавшись, пеше подрал на десятый этаж.

Когда пролетал мимо шестого, брезгливо кольнула ленивая мыслиха завернуть к Лигачёву на огонёк. Здесь, на шестом, твёрдо носила молва, была секретная лаборатория. Гранили алмазы для царьтреста. Надо! В редакции «Кривды» – подпольная лаборатория! Сам Лигач курировал, набегал на экскурсию. Эхма-а… Да горите вы синим пламешком, мохнорылые папаньки соцвыбора!

В отдел он всунулся боком. Не вошёл, а втёрся. Боялся шире открыть себе дверь. Смято присох у стола.

– Ну что застыл, как просватанный? – серо спросил шапочный знакомец замзав. – Падай, – показал на кресло. – Хвались подвигами.

Колотилкин прилип к краешку кресла, как сорока на колу.

Краснел. Мялся. Не знал, с чего запустить разговор.

– На какую тему молчим? – нехотя поинтересовался зам. – Что, классический труд где твой тиснули? И не знаешь, как встретиться со своей родной гонореей?[65 - Гонорея (здесь) – гонорар.]

– Да труд пока трупиком у вас лежит…

– Не беда. Быстро едешь – тихо понесут… Уже в гранках. Подпиши.

Зам лениво-важно покопался в папке, выдернул два узких листочка. Отдал Колотилкину.

Свежая краска чёрно мазалась под боковой мякушкой ладони, подорожником ложилась на душу. Колотилкин вовсе обмяк, подписал гранки.

Затеять речи про то, чтоб забрать статью, он теперь уже совсем не мог. Дело дотянулось до гранок и – назад пятками?

Они прощались за руку под пиканье «Маяка».

Было два часа.

– Это будет, – взволнованно заговорил мужской голос из шкафа, – самый короткий репортаж с первого съезда народных депутатов России. Только что стали известны результаты голосования. Председателем Верховного Совета РСФСР избран Борис Николаевич Ельцин!

Дом как-то дрогнул. Откуда-то из недр вставного шкафа тонко, коротко звякнули стаканы, составленные, видимо, рядом.

Колотилкину показалось, что пол под ним качнуло.

Но всё было именно так, потому что в тот самый миг, когда прозвучало имя Русского Главы, Москву действительно тряхнуло. Волной пробежало землетрясение в два балла. Природа со всей Россией ликовала!

– Салют, Ельцин! Салют, Россия!

Землетряску, что шатнула полдержавы, Колотилкин путём не заметил. В нём в самом кипел вулкан. Его самого затрясло, полоумно ударила ветвистая радость.

– Е-е-ель-ц-цин!!! – лихоматом реванул Колотилкин. – Е-е-ель-ц-ц-цин!!!

Подскочив мячом, что было силы затряс потную рыхлую руку, которую ещё не выпустил, прощаясь.

Зам всё мрачней кривился, каменел на глазах.

– Е-е-ель-ц-ци-и-ин!.. – Е-е-ц-цин! – орал Колотилкин и дёргал, тряс зама за плечи. – Очнись! Возликуй, человече!

– Т-тише, малахольник, – прошипел зам.

– Ельцин же! Ельцин!