Взвихрённая Русь – 1990

– А что наш Авось оставит?

– Дачки. Ишь как лёпает одну за одной… Авось… Это ты верно про вечного перестройщика. Авось когда-нибудь Бог даст, перестроимся. Почему он ничего из намечаемого не обсуждает с народом? Бах – и выдал. Бах – и выдал. Авось пережуют. Так и… Бабах – получите рынок. А никто не обсуждал, даже учёные не слыхали. Даже батьки в республиках не слыхали. Бабах – цены. Авось возлюбят. Ельцин на дыбы. Народ на дыбы. И Авоська ручки кверху. Откат, повременим с ценами. Сначала бы думать. А потом делать. А он всё через назад… Боюсь, кроме дачек и мокрого серпасто-молоткастого красного пятна нечего будет оставить Авоське. Первоильичёвского Союза уже нет. Восточный соцлагерёк тоже кукнулся. А мы? Даже водка по талонам, про еду уже молчи. Коренная перестройка!

– Эх… Перестройка – мать родная…

– На словах вроде всё для народа. Как заступил, вроде отпустил вожжи. Так дай лошади бежать! Не даёт. Тянет вожжи назад. Лошадушка нервничает, дёргается, взвилась на свечу. Дальше ходу нету! То ли не знает, куда ехать. То ли не хочет. То ли боится. А ну не туда наша тележка залетит? Вздёрнул на дыбы и ша. Долго на дыбках простоит держава? Надо кончать эти штучки полумеры, полушажки.

– Где меры? Где шажки? В какой микроскоп ты углядел? В какой? Да он штопает драные гондоны! Перевешивает старые портки на новые гвоздки! Обычная болтанка по кругу… Осторо-ожная. Чтоб гнилую систему не растрясти на наших кочках. Семьдесят три ж года везут! И хочет Авоська ввезти, как он убеждён, в «большое, славное будущее».

– Мда. «Россия и так уже надорвалась на строительстве светлого будущего». Шестой год с деловым видом суетиться на месте… Уже сносит в обратки. Идти так идти. Без оглядки назад. А то допечёт, никакие любители не спасут!

– Может быть. Я одно не пойму. Почему «кремлёвские трудящиеся» так громко кричат по газетам, по телевизору про любовь к народу? А ты без дурацкого крика повертись в его шкуре, тогда ты не потянешь вожжи на себя. Возьми зарплату-заплату среднего трударя.

– Да! Да!

– Покормись из тех же магазинов, что и мы. Погрейся да подерись в этих очередях. Тогда тебе нечего будет бояться за свою честь. Во всякой душе ты войдёшь в честь. Всякая душа не допустит до тебя даже пылинку. Вон живой пример. Ельцин! Скажи Ельцин: умри. Я не спрошу зачем, тут же брыкнусь. Надо – пожалуйста! А запроси моего конца пан Авось? Извини-подвинься. Я ему встречный счётец выставлю!

– Съезжай с собственных похорон. Вспомнил… 1990-ый. Черный ебилей. Точней, чёрный финиш. К широкому празднованию невыполнения Продовольственной программы, отцом которой был Михаил Сергеевич, Рыжков решил сделать ему приятное. Поехал в Америку, привёз кур. Чтобы хоть как-то подправить провальные торжества да отметить прощание с покойницей Продовольственной программой.

Отвезли этих кур на птицефабрику. Через некоторое время Рыжков говорит:

– Михаил Сергеевич, куры дохнут. Что делать?

Горбачёв подумал и сказал:

– Нарисуй на потолке красный круг.

Нарисовали.

А куры всё не унимаются, дохнут.

Рыжков опять за советом к специалисту номер один по сельскому хозяйству.

– Покрась пол зелёной краской.

Через некоторое время снова Рыжков бежит к Горбачёву. Рапортует:

– Все куры, Михал Сергеич, подохли.

– Жаль, – поскрёб Горбачёв затылок. – А у меня ещё столько идей!

– Нy-к спроси, куда эта старая тля в белом чепчике прёт, как танк, без очереди?

– Да эт, вижу, ум, совесть и честь нашей эпошки прёт. По спесивой закормленной роже вижу.

– Да, ум! Да, совесть! Да, честь! Старый большевик вам не тля!

– Хуже! Охолонь, тухлый большевичок. И дуй в очередь!

– Да, да. В очередь!

– Это теракт… Тогда б за это не миндальничали… Это неуважение к нашему возрасту!

– А за что ваш возраст поважать? За эти пустые полки? За те восемьдесят миллионов, которых вы, коммуняки во главе с «верховным жрецом», поклали?

– В тридцать седьмом моих отца-мать, деда… Можь, ты, вша, и стрелял? Молодец Гаврюша Харитоныч![51 - Гавриил Харитонович Попов – председатель Моссовета.] Кажется, уже сдёрнул старых большевичков с привилегий. Полезли к общему котлу.

– Топай, топай, душман, в общую очередь. Без очереди можем выдать тебе только тапки под цвет твоей белой шляпки.

17

С каким ускорением мы должны шагать,

чтобы уже в этом веке перейти от слов к делу?

    А.Климов

– Наверно, голосуют… Эх, Ельцин…

– Да. Без Ельцина и русскому и России крышка. А ну выберут Власова?

– Эту марионетку из политбюро? Он же умолотил Россию в гроб. Заколотит крышку и схоронит.

– За этой же гадой тупомозглые комбаре. Позахватили кругом все кочки. Бедному кулику негде и сесть.

– Сядет! Не выберут нашего Ельцина – получат один сплошной Чернобыль «от моря и до моря».

– Во Человечище! Гнули, ломали, топтали, брехали, в клевете топили – Он только сильней! Он только чище! Богатырь из сказки!

– Жутко! За что эта косорылая знать во главе с генсэксом устроила всю эту гнусь? Только за то, что осмелился выступить за истинную Перестройку? Ну, сказал, давайте кончать топтаться на месте, давайте кончать болтать, может, к делу перейдём? – и готовый почти враг народа! Вот мы шестой год, так сказать, перестраиваемся. И кто громче всех про перестройку тарахтит? Ген! «Мы вершим революцию в революции!» Понимай: демагогию в демагогии! «Наш путь развития уникальный!» Надо же? Оказывается, безответственнейшая болтушенция – величайшая уникальность. «Надо достойно пройти этот крутой перевал в истории страны!» «Перестройка вступила в полосу серьёзныx испытаний». Коренной перелом! Коренной перелом! За дальнейшее углубление перестройки! За ещё более дальнейший подъём углубления перестройки! За!.. Господи! Да что это? Неужели перестройка – это яма, которую без конца надо углублять? Эта яма может стать могилой. И стала! В этой могиле за годы так называемой перестройки похоронены останки нашей человеческой жизни. Если ты мог в «застой» худо-бедно одеваться, худо-бедно питаться, то в «перестройку» всё это переплавилось в невозможную мечту. Всю странёшку посадил на карточки!

– Что посадил, то посадил… Молодость я начинал с карточек в войну. Карточками и кончаю жизнь. Карточное колесо… Ни войны, ни мору нету, а карточки есть. Да и между карточками всё призывали: потерпите, потерпите! Первые сто лет будет трудновато, а там всё наладится. Будет всего широко! Авось добежим до светлого будущего. До-бе-жа-ли… До-жи-ли… Что же так, люди? Игде мы самим себе пакостим?

– Може, мы не на тую стёжку марахнули в семнадцатом? Можe, возвернуться? Да подумать? Да подразобраться? Так партейно-перестроечная фанфарония вернуться не даёт!

– А вернуться аж кричит как надо. Чтоб починать день с сытого куска, а не – паралик тя расшиби! – с трепотни по телерадиогазетам про этот кусок, не с обещанки этого ненавистного куска в неохватном будущем. На семьдесят третьем советском году без куска остались. Доперестраивались!

– В могиле обеими ножками стоит ненаглядная соцсистемка. Там уже пол-Союза. Там и все наши законики. Выполняются ж лишь на пяток процентов! И какой закон, принятый в перестройку, ни ворухни – выкидыш! Ускорение где? Пьяный закон где? Госприёмка где? Хозрасчёт где? Выборы директоров где? Советы трудовых коллективов на предприятиях где? Крестьянская земля где? Обещанные референдумы где?.. Хоть один? Власть в местных советах где? Закон о печати с семнадцатого года принимают? Как и закон о земле? Мно-ого чего полегло в могилу перестройки…

– А что законы уцелели, так они без разницы… Что есть, что нет. Наши законы сейчас как паутина: – крысы проскакивают, а мушки застревают.

– Это ж надо за пять лет так взбулгачить страну?! Кругома гражданская война! Армяне против азербайджанцев. Грузины против абхазов. А в Прибалтике что? А в Молдове? Народ на народ с оружием! Друг в дружку сеют из автоматов! А президент? Живёт по песенке: «Ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу. Да! Да! Да!» Принципиально ничего не желает ни видеть, ни слышать. Годами не выползает к народу из Кремля. По заграницам напару со своей маняткой скакать его не учи. А к своему народу на аркане не вытащишь. Президент вроде и есть, потому что без останову палит безграмотными, антиконституционными указишками. А на деле его вроде и нет. Зарылся с ушками в борьбу на выживание. Укрепляет свою власть!

– О! Этим он промышляет с первого кремлёвского дня! Никуда народ не выбирал, а он – везде! Хохмочка века!

– Сам себя везде назначает. Как он стал генсексом? Если ты истинный демократ, пускай тебя и избирают всепартейно. Но разве он мог свою судьбу доверить рядовым коммунистам? И гэнсэксом его выбрала кучка кремлёвских бояр. Как поначалу пел? Один пост – больше мне не надо! Асса! Эту припевку он перехватил у Хруща. Тот сидел сперва в одном кресле. Раскушался. Узко стало, спарил кресла. А наш глядел, глядел на Громыку[52 - Громыко А.А. (1909-1989) – политический деятель. В 1957 1985 годах министр иностранных дел СССР. В 1985-1988 – Председатель Верховного Совета СССР.] да и дерганул из-под ног ковёр. Тот шлёпнулся на пенсию. И обставил шельма как идейно! Партия должна помочь Советам! Должна укрепить. Коммунисты обязаны придти в Советы! Это их святой долг! И – пришёл! И – укрепил свой дот! Ну-ка, подступись кто?!

– А в народные депутаты кто его выбирал?