Взвихрённая Русь – 1990

– Не только член политбюро. По совместительству ещё и генеральный секретарь!

– Да-а?

– Не только генеральный секретарь. По совместиловке ещё и президент!

– Да-а?

– И всё един во всех лицах!

– Да-а?

– Все эти совместиловские должностя раскидай по людях, безработки до двухтысячного не дождутся.

– Да-а? А сколько ж получает?

– А сколько хочет!

– Вот это да!

– Сначала нарисовал себе две пятьсот. Говорит: жалаю две пятьсот чистыми. Ему говорят: чтоб получать две пятьсот чистыми, надо дорисовать полторы грязными. Одной грязной кучкой угребает четыре тышши! В двадцать раз больше среднестатистического совтруженичка. Неужели у Авося желудок в двадцать раз больше? Больше, раз четырёх не хватает. Мало. Ой как мало. Мень чем у тех, что под воротьми с ручкой стоят. Милостынька-то у нас с горой! Вон Неврозов[62 - Невзоров Александр – тележурналист из Санкт-Петербурга.] поспрошал нищенков. Эсколь в день вымаливаете? Да полторы сотни! Чистыми! Безо всяких обложений! Матерных, подоходных.

– Он и с нищих пенсионериков генерально скребёт. Содержать супружницу – какие мильоны нужны? Страна-нищенка насбирает… Зато жёнка-пшёнка в босоножках с золотыми каблучками по заграницах цок-цок, цок-цок! По три меховые шубы меняет на дню! Завидела у Тэтчерихи брильянтовые серьги, позеленела. И побёгла зелёная по Лондо?ну. Тут же купила себе за 1780 долларов точнёхонько такие же. Там нетушки распределителей… И шмоняет манятка по заграницах. Напевает:

– Пока свободна,
Гуляй, девица!

Первую «ледю?» к важности клонят.

А её выносит то в магазин, то в ресторан, то в аптеку за жвачкой. В том же Лондо?не в программе колом стояла могила самого Маркса. А без программы нежданно наплыла английская корона. Чего делать? Ума не приставить. С мировой скорбью таращиться на могилу? До смерточки занятно! Или хоть на миг одним глазком взглянуть на драгоценности короны? И тогда со спокойной душой можно помирать! Конечно, Маркс не устоял перед коронными смотринами. Пал.

– А сколь же стоит эта туризьма нашей странушке?

– Словом не обозначить. Они ж не то что сели да поехали парочкой в простом, в пролетарском вагонишке. Люди кулюторные[63 - Кулюторный – культурный.], любют ёбчество отборное. Каг… каг…эбэшное… Вон в Англии токовали. В свите металось две сотни кагэбэшных рыл. Тэтчериха ездит с двумя охранниками. А этим целую подай армию! А ну прокорми? А ну просодержи? Ну… Кормить их из чайной ложечки не надо. Сами лопают, как слоны. Только лопают-то наше с тобой! Посол говорит Тэтчерихе: дайте какую-нить хатушку, где содержать охрану. А Тэтчериха: у нас дармовых нету. Это только при социализьме такое в допустимости. Пожалуйста, сымайте этаж в гостинице. Живите и платите. Тогда всё посольство вытряхнули кого куда, поселили доблестную кагэбэшню. Каки расходы!

– В Америке президент улетает с военного аэродрома. А у нас для головки держать спецаэродром. Царская конюшня[64 - Царская конюшня – правительственный аэропорт Внуково-2.] называется. Даже на отдых оттелева увеиваются…

– У них что отдых, что работка… Как отличить? Присосались кровохлёбы… А ты всё это-то шоболо на своём горбу вези, вези… Вот… Чисто Мaланья с ящиком… Прискочут туда, отожрутся. Ить заходишь в магазин… В какой-то Бельгии – на карте меньшь залупки – тыща сортов пива! В обычном американском магазине – триста, триста! сортов сыра! Две-ести сортов колбасы! Я туда попань – сердце за один хлоп разорвётся!

– Той-то ж тебя туда и не пускають. Серцу твою берегуть!

– Не тем берегут. В наших в очередях лёпается каждый пятый инфаркт!

… Колотилкин бродил по Москве и слушал, слушал, слушал горевую столицу…

19

Сегодня кончается 72-летний эксперимент по внедрению советской власти в России. С завтрашнего дня живём по старому режиму!

    (Из первомайских лозунгов на Красной площади.)

Очередь мёртво приплющила Колотилкина к прилавку.

– Взвесьте кило! – бухнул Колотилкин.

Продавщица глянула как на ненормального. Скучно возложила кулаки на раскисшие бока:

– Клади, прыгунец. Свесю.

– Та-ак… колбаса у вас…

– Сама знаю, что у нас. Показывай, что у тебя, копуша!

Колотилкин не понимал, то ли шутили с ним, то ли издевались над ним.

– Ну чё варежку растворил? Мне некогда с тобой болеро крутить. Гони паспорт!

– 3-зачем?

– Что он там дурака из себя ломает?! – заволновался хребет очереди.

И вся каша стала ему объяснять, что со вчера всё в московских магазинах только по паспортам.

Продавщица прижала метровым ножом вздрагивающий на колотилкинской руке паспортный листок, похмурилась на карточку, на самого Колотилкина.

– Фасадом вроде похож… Раскрой… Кажи прописку.

А прописка ей не понравилась.

– Гуляй, Федя! Следующий… Ну а ты чего не отходишь? Может, тебе отвесить кила два полок с запахом ливерпуля? Так это можно пока и без паспорта… Скоро колбасня кончится, и ты первый будешь за запахом…

Колотилкин очумело не двигался с места. Отгрохать два часа в этой парилке и выкруживай с пустом? Что я Алле скажу?

Он искательно заозирался.

Всё вокруг зло молчало.

– Бегляк! – усмехнулась продавщица. – Приходи в воскресенье. Отвалю триста грамм! Норма дневного потребления. А пропишешься, лаптяйка, в столице раньше, раньше и подкатывай.

Колотилкин растерянно уставился на женщину, стояла за ним.

– Да, – в печали кивнула женщина. – Всё по талонам да по паспортам… Охо-хо-хо… Времечко… Без квитка не достать и кипятка…. У кого немосковская прописка, всю неделю продукты не отпускать. Только в воскресенье норму.

Он понуро вытерся из гвалта, но уходить совсем не стал. Со стороны чумно таращился на бесовское стадо у прилавка. Он не понимал, почему ему не дали колбасы. Завтра у Аллы день рождения. Что положить на стол? И вообще. Разве люди без московской прописки уже не едят?

Глаза сами тянулись к центру, к продавщице.

Он всё думал, что позовут всё же, скажут, произошло недоразумение. Извините, вот вам ваш килограмм.

Но ни продавщица, ни толпа его не видели.