Ее постаревшее сердце волной
Забьется, забьется, забьется.
А если волна захлестнёт старушку? Кто отвечать будет?
Героиня Даши умаялась и потому задумалась о покое.
Человеку нужна тишина,
Чтобы слышать, как дятел стучит.
Чтобы думать, что кто-то не спит
И по делу куда-то спешит.
Своё бессилие сознаёт и Даша.
Чтобы «пропечататься», взяла в соавторы не Александра Сергеевича и не Михаила Юрьевича, а – нам кого попроще! – Василия Кулёмина.
Даша «углубила» Кулёмина.
К его стихотворению из двух четверостиший дописала ещё три своих. (Одно процитировано.) И поскольку три больше двух, изгнала известного поэта из соавторов, рассчитывая единолично на славу и гонорар.
Много земли перерывают золотоискатели и находят немного золота.
Так и журналисты.
Когда сотрудник редакции – не семи пядей во лбу, тем более не семисот, всего не удержишь в голове! – перерыл тонну лебёдкинской руды и отыскал восемь добротных строчек, он так обрадовался, будто персонально открыл новую Америку.
По иронии судьбы – нет, это не ирония, зёрна от плевел отличит всякий! – три строфы, усердно написанные Дашей, были пущены в распыл как самые бездарные. Оставшиеся две кулёминские и увидели свет за подписью библиотекаря.
Фанатичная любовь довела Дашу до ручки.
Любовь зла, полюбишь как следствие и козла.
Козла Даша забраковала.
Она всей душой к Парнасу, а он от неё – подальше. Ни на какой козе не подъедешь.
А не поостыть ли Даше?
Стихи не её стихия. Красть у других? Податься переделывать классиков? Нерентабельно. Враньё не споро, попутает скоро.
А что касается её фанатичной любви к поэтической славе, так надо помнить кое-какие пустяки. Фанатизм доводит до крайности. Магомета он привёл на престол, а Иоанна Лейденского – на эшафот.
Каждому – своё!
Увы…
2 июля 1967
Не дразните маленьких!
Как велик спрос на непотребное!
В.Базылёв
Лето.
Яуза.
Маленький гражданин из тех, что тише воды, ниже травы и не путается у общества в ногах, угрюмо швырнул на траву мятую кепку, на вздохе достал из кармана ломоть хлеба и «особую», гордо водрузил её на картуз.
В расслабухе сел.
Снова взял бутылку, погладил, будто смахивал пылинки, и, протянув её к солнцу, тихо и деловито сказал:
– За ваше здоровье, Солнышко!
Он коротко поиграл горниста, отпил из горлышка, и, со свистом высморкавшись, стал тоскливо смотреть на воду.
– Фу! Как вы дурно воспитаны, синьор!
Мужичок обернулся.
Двое мальчишек лет по пятнадцати.
В газетных пилотках.
Тот, что повыше, отвесил поклон:
– Пан Козырёк! А это мой денщик Бессловесный.
Бессловесный галантно раскланялся.
– Так вот, – в присутствии разочарования в голосе продолжал Козырёк, – вы посеяли чувство коллективизма. Что творит с людьми час волка![50 - Час волка – одиннадцать часов утра (время, с которого была разрешена торговля спиртными напитками в магазинах Москвы 60–80 годов). По фигурке волка, на которую в 11 часов была направлена стрелка на часах здания кукольного театра С. Образцова.] Вы что, понедельник? Слегка встряхнутый? Как вы можете один так бесцеремонно употреблять столь благородный напиток? Вас одиночество не угнетает?
– Раз пришли, садитесь, – упавшим голосом сказал мужичок и на всякий случай взял бутылку в руки.
– Не беспокойтесь. Пьём только своё.
Денщик сделал из газеты три бокала.
Один услужливо подал синьору, а в два зачерпнул из реки воды.
Синьор улыбнулся, но лить водку в бокал не стал. Играть горниста сподручнее.
Чокнулись.
– Вздрогнем! – панически крикнул пан.
Денщик выставил пану ладонь щитком. Отставить!