Говорила мама…

– И это верно. Як даст газу, так с ног валишься.

– И пыль. Неба не видно… Ма, приезжайте к нам. А то только мы к Вам с Галей ездим.

– Да как его ехать? Годищи такие… Оха, сыночок, ну до чего ж это я такая жадовитая… И не заметила, как по жадности нахватала полный чувал годов… Одной не дотащить… И чем старее года, тем злей да поганее… Их восемь десятков!..

– Вам всего-то лишь двадцать!.. Осталось до ста…

– Их восемьдесят. А я одна. Доищись с ними ладу… Сама себя боишься. Як такой в дорогу кидаться?

Гриша отбывает в смену. Попутно несёт мне руку:

– Держи лапочку!

Мы обнимаемся. Целуемся.

Простукиваем друг дружку по спинам.

– Может, Толик, что и было не так… Забудь! Всего тебе хорошего.

– И тебе.

– Да что мне… Как велено? Не откидывай работу на субботу, а любовные скачки на старость. А я, дурак с придурью, отложил. Что поделаешь… Ну явный сдвиг по голове… Всё гордыбачился. «Не кидай на завтра то, что можно перекинуть на послезавтра»… Добросался… Ничего… Через два года выпаду на пенсию. Буду свободен, как Бог на небесах. Ух и загулляю!

– Да-а… За тобой угнаться, надо разуваться.

Мама даёт мне двадцать рублей:

– Купи Гале конфет и передай привет. Привет передай и свашеньке, низэсэнький та хороший.

5 июля 1988

С дороги

Выскочили мы с Галинкой в Нижнедевицке из автобуса, огляделись и увидели маму. Она стояла в сторонке и сиротливо смотрела из-за тоненькой берёзки на сыпавшийся из автобуса люд.

Мы незаметно, по-за чужими спинами, подошли и с поклоном поздоровались.

После объятий-поцелуев все втроём побрели к себе на Воронежскую, 22.

– Та Толенька! Сыновец! Та Галенька! Та откудушки ж вы? – в изумлении причитает мама. – Из дома иля с дороги?

Раньше я часто приезжал к нашим с командировкой. В редакции какой-нибудь газеты или журнала обговаривали тему и мне выписывали командировку. Суточные, проездные… Всё какие копейки набегают. А нищий и копеюшке рад.

Так за эту копеечку надо отрабатывать.

При встрече я говорил маме, что здесь я проездом из Москвы в какую-нибудь деревнюшку под Нижнедевицком. Это удручало её. Значит, отпуск я буду рвать и на встречи с теми, о ком собираюсь писать. А это время, отнятое у мамы. И она на мой ответ всегда вздыхала:

– Значится, с дороги… И мимо нас…

Я спешу её успокоить:

– На этот раз никуда из Нижнедевицка не придётся уезжать.

– Так-то оно сподручней… А я… Стыдно сознаться… Я ходю вас встречать круглый год. Знаю, не приедете… А иду за хлебом, на станции постою подожду воронежский антобус. Знаю, вас не будет. А всё одно… А то… Учора уехали. А я сёдни бегу к антобусу. А ну Толенька шо забув, возвернулся, я его и встрену. Во такая у меня вечная путёвка крутится. А сёдни, бачь, первый раз совстрела по нечайке. Дуже соскучилась, детки. Боженька и пошли вас ко мне…

28 августа 1991

Картошка

Мама просит Гришу сбегать на огород подкопать картошки.

– Туда все четыре километрища! – упирается Григорий. – Под Першином… Сегодня с ночи отдохну. А завтра накопаю.

До вечера он проспал на полу после ночной смены.

Ударил дождь.

Мама жалуется мне:

– Шо в дело – ладно. А то… Солнце светило. А он – завтра! Шо вин такый упрямый? Мозги у хлопца крепостно стоять на месте. Но часом наш парубоче такие отмачивает штуки… Как шо скаже – тилько шоб по его. Вин такый. Всё до схочу. А не схоче, упрётся, як той бык в нови ворота. Захочет – на стеклянну гору возбежит. А не захочет… Вот такое выскакивает. Всё ноет: не порть мне день, дай отдохнуть. Переработался! Тридцать лет на молоканке.[48 - Молоканка – молочный завод.] Когда ни приду, сидит на лавочке под компрессорной. Музли на сиделке во таки наработал! – Мама вскидывает вместе сложенные кулачки.

Наутро дождь разгулялся ещё злей.

В буйстве суетится под ветром.

Гриша расстроился.

Наклонился за тумбочку с телевизором.

За компанию глянул и я туда.

Маменька! Там с десяток чекушек «Русской»!

– Зачем тебе столько?

– Не мне. А трудовому ёбчеству. Табуретовка – стратегический продукт. А ванки[49 - Ванок – рубль.] цены не держат. Выкопал картошку. Привезти – гони бутылку! Уголь со склада подкинуть – бутылку! Покойника под Три Тополя не сплавишь без бутылки!

– Во живуха… – печалится мама. – С утра распечатаешь?

– А зачем я наклонялся? Для голой гимнастики?

Он выловил одну тонкую бутылочку. Вилкой сковырнул белую нашлёпку. Набулькал в рюмочку и со смехом подаёт маме:

– Ма! Примите душу на грех. Одну грамульку!

Мама отмахивается обеими руками:

– Иди ты, топтыга!