Раз он сказал:
– Одна голова – это одна, а две головы уже люди. Давай посоветуемся.
– О чем?
– Накупил до лешего книжек… Живое живёт и думает… Без знания и лаптя не сплетёшь… Так же… Кукурузоньку по книжкам надобно выхаживать.
– А у меня, думаешь, книжек мень твоего? Книжки… Не суй, Ивашка, ногу в чужой черевик. Разве кто писал, бывал у нас в Чистом? Разве знает наши земли? Не про наши места книжки, вот где большой им минус. Надобно самим повязать науку с практикой нашей да наших стариков…
– Ну-ну-ну! – перебил Иван Иванович. – Лучше и не заикайся про дедов. Сеяли, вишь, тоже по «науке». Вол мог спокойно лечь меж рядков и не прикоснуться ни к одному стебельку. Зато и зерна брали втрое меньше против нас.
– Да-а… За густоту не похвалишь. Земли не было. А сеяли так редко. Одначе не всё ж худо, было что-сь и доброе. Взять это доброе, добавить наше с тобой нонешнее, проверить на просторной ниве да и скласть самим книжку. Чтоб молодые не ощупкой, как мы с тобой, шли к добрячим урожаям.
– Мечтать ты, Юрко, горазд. А впрочем… Ты подмоложе. Хватит твоих годков и на книжку. А я буду дышать уж тем, что растёт вот у меня Марийка… Продолжательница…
Спевка начала расходиться.
Нехотя поднялся и Богдан.
– Занимательный, очень занимательный у вас народко, – тряхнул за плечо Верейского. – Жаль, что всего этого не слыхали мои архаровцы. Не то б они… Ну да это исправимо. Я думаю, надо бы им устроить встречу с жителями Чистого. Нам нелишне знать друг друга. Наверняка соберётся весь наличный состав чистых невест. Я обратил внимание, девчата у вас смотрибельные. Есть на чём глазу разговеться. Познакомимся, общнёмся…
Богдан поднёс Ивану руку.
– Ну, держи пять. До завтра.
– Уже уходишь?
Богдан беспомощно раскинул свои грабельки.
– Уходит она… Надеюсь, ты не возражаешь как непосредственное начальство, если я провожу Марику?
– Высочайше соизволяю! – с коротким поклоном насмешливо ответил Иван.
– Ты мне почти ничего о ней не рассказал… Тогда рискну всё узнать от неё самой. Что поделаешь, я до гибели любопытный…
Иван резко, с чужеватинкой глянул Богдану прямо в глаза.
– Слушай, печколаз[430 - Печколаз – блудник.], – голос у Ивана похолодел, – один совет на дорожку. Лихое что в голове держишь – не ходи. Лучше побереги себя. Пришьёт она тебе цветок[431 - Пришить цветок – осмеять острым словцом.].
– И хорошо! Нарядней буду.
Ночь была ясная.
В чёрной тени колонны Богдан выждал, покуда Маричка не отдалилась на приличное расстояние и только потом стриганул топтать её следы.
Крался медленно, боялся ненароком нагнать.
"Далеко ли она живёт? А вдруг она уже у своего дома?"
Панически набавлял шагу – через минуту вкопанно останавливался.
"Ну ладно, нагоню. Дальше что? Скажу что? Здрасьте, я ваш дядя? Негусто…"
Маричка заметила преследователя. Стала.
Некуда Богдану деваться. Подошёл, как спутанный.
Выдавил:
– Можно… Я провожу?
– Зачем? – В вопросе плескалась улыбка. – Не инвалидка… Ноги есть, сама дойду.
– Ну… Немножко…
– Куда?
– Вообще-то… до дома.
– Я уже дома.
И повела рукой в сторону белой хатки, что словно с испугу вжалась в склон холма.
– Идите уж своей дорогой. Не перебивайте нашей собаке сон. А то ещё проснётся… Вы ей можете не понравиться. Глаза у вас слишком горят.
3
Хорошего вола в ярме узнают.
Всякая работа мастера любит.
Наутро Маричка шла по своей делянке, проверяла, не помяли ли где растеньица вчера ненароком при подкормке, и, задумчиво взглядывая на резные светло-лиловые зубцы гор вдали, напевала:
– Ты гадаешь, гарний любку[432 - Любку, любко – милый.],
За тобою гину[433 - Гину – умираю.]?
Та я десять собi знайду,
Лишь бровами кину.
Богдан вкрадчиво спросил:
– Что, репетиция продолжается?
Маричка сделала вид, что и не слышит и не видит. Знай своё работает.
– Я читал… Один американский агроном уверял, что кукуруза лучше растёт, когда над полем звучит лёгкая музыка. Звучит нежно, розово, а не хулиганиссимо.
Эффект – пухлый ноль.