Говорила мама…

Григорий ворчит:

– Ма! Читать не можете. А так… Где Вы нахватались?

– Один многих убил. Идёт мимо церкви. Шла служба. Глянул и сказал: «Да будет мне!» Все посмотрели на него с осердием. Как такой вошёл в святой храм? Он вышел святым. Потому что сказал это с усердием.

– Мудрёно, ма, глаголете…

– У Нижнедевицку церкву порушили. Некому було застоять…

Постепенно разговор отстёгивается от церкви.

Мама в грусти уставилась в окно:

– На дворе прохладь… С Успенья солнце засыпает… Проводы лета… Отгуляло тепло… Гриша ругает меня: «Ты не умеешь мясо произвесть в дело!» Не отказуюсь. Не умею. Как котлеты сделать, шоб они путёвые были? Не умею… А и умей, Грише б лучше не было. И так раскис. Як баба.

И я поддакнул:

– Госпожа слониха вынашивает своего цесаревича двадцать два месяца. А Гриша баюкает неизвестно что уже два года.

Гриша ухмыльнулся:

– Ма! А Вы видели, как с чердака по столбу спускалась крыса на веранду, где я спал?

– То она смельчугу Гришу пугала, – пояснила мне мама шёпотом.

Гриша услышал и похвалился:

– Меня не испугают ни крыса, ни милиция.

29 августа 1986

Разные Гали

Галя, Гриша и я побрели по смирному солнышку в Кабаний лес.

Видели у одного за плетнём: огород сплошно усыпан тыквами. Даже не верится, что так много их может быть. И огромные. Как хорошие поросята. Земли не видно. Всплошку жёлто залито насыпными тыквами.

Набрали диких соковитых груш.

Возвращаемся. Передохнули в стогу сена.

Уже темнело, когда подскреблись к крайним нижнедевицким дворам и увидели маму.

– Хлопцы! – Голос у неё облит обидой. – Шо ж вы так довго? Вечер. Притёмки… А их нэма! Без малого не выскочила в милицию. Та передумала. Побигла встретить. А саму тревога щипае. А ну Гришу там кабан якый сердитый укусил? Шо ж тоди робыты?

– Ма! А почему кабан должен был укусить именно меня? – любопытничает Гриша. – Что, у него выбора нету? Нас же трое!

– Трое-то трое… Да кабаны ж не таки и бессовестни. Чего они будуть гостюшек кусать?.. Ну, слава Богу! Все в кучке. Целые… В хате крутишься, крутишься… Нипочём всю работицу не перекрутишь. Всю неделю, як в забое… Я вам первый раз приготовила рисовой каши с мясом.

– Это плов! – уточняет Галя.

– Да не знаю, – покаянно вздыхает мама. – Будете то ли вы йисты, то ли придётся отдать ласковой козушке Галюшке.

Гриша учудил. В прошлое лето купил пуховую чёрную козочку и назвал именем моей молодой жены. Намекает, что я женился на козе?

А плов всем понравился. Только слегка суховат. Мало было морковки.

– Галя! – говорит мама. – Как вы там, в той горевой Москви, окормляетесь?

– Роскошно, мам! – отвечаю я. – У нас царское трёхразовое питание. В понедельник, в среду, в пятницу.

– Ну вправде? – не отступает мама. – А как разбежаться по работам, вы завтрикаете или бежите натощака?

– По-разному, – уклончиво жмётся Галинка.

Мама показывает ей на меня:

– Ты ему не подчиняйся. А то раз подчинишься, он и вылезет на макушку…

Галинка выскочила в сенцы помыть ложки-тарелки, и Гриша ласково выговорил маме:

– Ну чему Вы её учите? Да где ж это видано, чтоб жена верховодила в доме? Или Вы не знаете, где жена круглошуточно верховодит, там муж по соседкам бродит?

Мама с усмешкой равнодушно отмахнулась:

– Да ну куда он денется? Побродит-побродит и вернётся.

Тут вошла Галя, и Гриша сменил пластинку.

– А вообще, – подал он постный голос, – есть помногу вредно. Одна молодуха у нас так раскормилась, что каравай репнул, как у лошади.

– Как у немецкой? – спросил я.

– Как у русской. И всё время хохочёт-ржёт. К кому ни придёт, сразу деревенская хата превращается в будёновскую конюшню.

30 августа 1986

Книга

Ещё прошлым летом я привёз нутряной замок. И Гриша всё никак не мог его вставить.

Я сегодня сам вставил.

Подаю маме ключ.

– Ма! Вот Вам ключ от тишины.

– Вот спасибы, сынку… Вотушко спасибы… А то Гриша уходит ли в ночь в смену иле приходит ночью со смены – я вскакивай. То закрываешь на крючок. То открываешь… А теперь сам откроет-закроет. Мне не надо вставать… Толька! Я всё забуваю спросить… Ты получил шо-нибудь за книгу?