– Не орите… Я не буду вам отвечать, пока вы не станете говорить нормально. Вы кричите, и я не слышу вас…
– Мда! – хлопает он себя по ляжкам. – Вы журналист средней квалификации. Пишете медленно, редактируете неважно! Я ошибся. Медведев вами недоволен.
– А я что-то этого не заметил, – буркнул я. – Да Медведева давно уже и нет в нашей редакции… На выпуске он…
– Выкручиваетесь!? – орёт Коляскин и обессиленно падает в кресло.
Отдохнул Колёскин и снова по-новой в ор. И ну катать по персидскому! Зря ли кликнул на свой дорогой ковёр?
– Пиши по-собственному! – притопнул он принципиальной цэковской ножкой. – Не артачься… Кончай морочить яйца! Не отрулишь самоходом, выдавлю статьёй! А так… Отличную письменную харакиристику нарисую! Укажу, что у вас аналитический склад ума, склонность к большим работам. И тассовская мелочь вовсе не про вас… И не покривлю душой! Да! У вас же золотущее перо! Переводите ещё!.. «Литературка», «Известия», «Наш современник»… Все вас со свистом дают! Я долго думал… Все мозги сломал! У тебя ж, друже, писательский дар! Не зарывай сей божий клад в землю, чтоб потом не пришлось откапывать… Да поздно будет… Разве я не дело говорю? Ну а что вы тут будете гнуться перед трёхстрочными огрызками?! Мне прямо жалко, что вы здесь попросту пропадаете!.. Соглашайтесь. И нашей разладице конец! Есть такое мнение… Я настрогаю ах характеристочку!.. Ну да чего вы кривитесь? У вас что, кукушка поехала? Я ж не собираюсь ляпать такую, что вас сразу в тюрягу загребут и заставят на нарах мыть бруснику![292 - Мыть бруснику на нарах – отбывать наказание в местах лишения свободы.] Я выдам оттяжную, угарную ораторию, и тебя, простодушка, даже в рай примут без испытательного срока! Я напишу, а генерал-кадровик Герман без звучика подпишет! Ну? По рукам!?
Я промолчал.
– Можете не продолжать! – кисло махнул он рукой и тут же навалился рисовать мне характеристику.
И через час снова вызвал меня, отдал характеристику.
Я начал читать.
А он в нетерпении заёрзал в красном кресле:
– Да с такой характеристикой в рай со свистом примут!
– Что за мадридские страсти!?[293 - До переворота в 1917 году в нынешнем здании ТАСС был доходный дом, в котором одно время якобы были и гостиничные номера «Мадрид».] Что-то вы слишком рьяно забеспокоились о моём трудоустройстве в раю… Лучше… Не грех, если б так пеклись о моих днях земных…
– А разве хоть разок я в чём-то подрезал вас?
– Вспомните историю с комнатой… Как вы с самим-то императором?!
– Это вы-то император?
– Кто ж кроме меня? В переводе с арабского имя Санжар означает император. И как вы с императором-то?!
– О!.. Дорогуша!.. – Он покаянно поднёс сложенные ладони к груди, молитвенно посмотрел на белый пустой потолок. – Видит Бог и вы тоже, это не я! Это всё сверху!
– Я снимал на окраине ржавую койку в сарае у несчастного дяди Коли в Бусинове. Не хоромы просил. Я просил клетуху за выездом. Бросовую! Ходатайство в райисполком вы сами подписали. Но через три дня тоже сами туда же позвонили! Услышав мою фамилию, вам сказали: «Ордер Санжаровскому подписан. Может приехать получить». А вы что ответили? «Если у вас напряжёнка с туалетной бумагой, то сходите с этим ордером в одно место. А жилищное дело Санжаровского аннулируйте. Наше ходатайство отзывается!» Этот телефонный разговор был при мне в вашем кабинете. Вот и все ваши земные хлопоты обо мне… Ну да…
Кое-что в характеристике было не совсем верно, но я не стал возражать.
Надоело… Я ж все три года уходил! Чтоб заняться только прозой. Чего тянуть дальше?
И я согласился.
Колесов сразу заулыбался.
– Вот и отлично! Всё равно ж уходить. Я не стал сразу говорить, что с первого января мы сокращаемся. Слухи циркулировали давно, а официальное распоряжение поступило лишь на этой неделе. Под это ординарное сокращение ТАСС выхлопотал себе индульгенцию – суды не имеют право восстанавливать уволенных. И вы мудро поступили, что подали сейчас заявление по-собственному. Ведь уволенным ещё в этом году, легче устроиться на новом месте. Уже завтра вы можете идти искать. Говорите, что вам надоело дежурить по ночам. Кто там знает, что работаете вы ночью или нет… А если уволят по сокращению после нового года, тогда трудней устроиться. Ведь все знают, что лучших не сокращают.
– Возможно. Но не всегда уходят худшие.
В коридоре столкнулся с Севой. Он на больничном. Завтра выходит на работу. Я сказал ему, что ухожу.
– Заявление не неси.
– Так я уже только что отдал.
– О Господи! Ну никакой гибкости![294 - «Гибкость – плавный переход от одной точки зрения до противоположной».] Беги забери. Скажи: перепишу получше. Забери и дуй к мамке домой.
– Куда бежать? С верёвки рваться – только туже затягивать петлю.
– Есть куда уходить?
– Пока нет. Завтра пойду с утра искать… Пойду по Москве рекламировать себя.
Вхожу в редакцию. Аккуратова в тревоге:
– Ну что там?
– Где?
– У Колесова?
– Колесов.
– А ещё?
– Кабинет.
– За что тебя так?
– Ещё и этак будет. Уж эти партласки…
– Орал Колесов?
– Орал.
– Не огорчайся. Он на всех орёт. Все темнилы[295 - Темнила – начальник.] дураки.
– Но до такого дурака надо дорасти… Ухожу я…
– Жалко… Вывалился ты из ТАССа, как дитя из коляски…
– И к лучшему. Гром не грянет – мужик не догадается перекреститься. Гром был. Я перекрестился. Дым идёт, ишак ползёт. Всё путём. Мне не жалко себя. В душе я ликую. Наконец-то займусь чем хочу.
Молчанов припечалился:
– Опять этот гусь[296 - «Гусь – ночной сторож древнеримской вневедомственной охраны».] приставал к тебе?
– Прямо домогался.