– Отбился заявлением… Молоточек! Иди теперь пей и пой. Свобода!.. Да… Гм… У верхов денег куры не клюют, а у низов на водку не хватает!
Марутов позвал меня в коридор и в углу вшёпот горячечно выпалил:
– К вам это сокращение не имеет отношения! Колесовская грязь вам по барабану! «Танки грязи не боятся»! Я говорил с большим человеком, он знает всё о сокращении. Предполагается сокращать технический персонал, а не творческий. Надо подраться, Толя!
– Я по натуре колючий. Я бы подрался…. Но… Этот уход мне в руку. Пора всерьёз заняться прозой. Это поважней, чем охранять тассовские столы с девяти до шести.
2 января 1972
В туалет на такси
Что ж ты, девка, задаёшься,
Как картошка в борозде?
Из частушки
«Что наша жизнь? Да вечный бой
С лукавым полом слабым!»
Мы встретились с Надеждой ровно год назад. Второго января 1971-го. На «Маяковской-кольцевой».
– Новый год – праздник домашний. Я буду встречать с родителями в Мансурове. А второго, в нашу годовщину, встретимся с тобой у головного вагона на старом месте.
На метро я прилетел к двум. Прошёл час, второй… Нет моей Надежды.
Ко мне подошёл машинист из поезда и сказал:
– А я вас знаю. В этот день год назад вы пробыли тут со своей девушкой часов пять. Я запомнил вас. И сейчас ждётё её?
– Кого же ещё…
– Удачи вам!
Прождал я ещё с час и вижу: волокёт моя Надежда какого-то потрёпанного ветхого алкаша.
Я подбежал к ним и хохотнул:
– Пионерочка! Что за груз-двести ты тащишь? Это тебе новогодний подарочек? И тащишь откуда куда? Чего ты маешься с этим металлоломом?
Надежда разбито улыбнулась:
– Сначала ответь, почему я проснулась и не увидела тебя?
– А у кого ты проснулась?
– Да вот у этого тёртого фундука, – она подула в лицо дремавшему у неё на плече уквашенного, уже подтоптанного долгими годами стакановца.
– Вот тебе и ответ. Но ты же обещала, что на Новый год будешь в деревне?
– Да мало ли кто что кому наобещает под Новый год… Не доехала я до папки с мамкой. С ним встречала. Он желает с тобой познакомиться. Это Рим Константиныч…
– Да… желает… – промялил алик.
У меня глаза полезли на лоб. Я не верил всем её росказням про Ялту, про то, как она на такси ездила с этим типом из Симеиза в Ялту в туалет. Но всё оказывается правдой. После этого козелино я к ней не подойду! И так слишком затянулась эта тоскливая увертюра к нашей разбежке! «Женитьба может быть случайной, развод – никогда»!
Я повернулся уйти.
– Стойте, молодой человек, – сказал Рим. – Тебе, Надюсик, моя ненаглядная хрензатемушка, выговорок с занесением в личное тело, а вам, молодой человек, я ставлю на вид!
– За что?
– А за то… Сочувствую, конечно… Как же ты, паря, лопухнулся… У неё ж на лбу ясно написано, что она дура!
– Так у неё чёлка закрывала лоб!
– Но это не спасает вас от получения вида… Вы не научили уважаемую гражданку Надежду Борисовну хорошо готовить.
– Вот эта тра-та-та перейдёт под вашу юрисдикцию, вы её и научите.
– Да пока я её научу, она меня отравит!
– Может, на то и рассчитано. Мы больше незнакомы.
Мне в спину Рим уныло сронил:
– Лямур пердю…[297 - Лямурпердю (французское) – любовь проходит.] Ничего не поделаешь. Что пердю, то пердю…
Пристёжка к роману
Послесловие
Я отбыл из ТАССа.
Но по каналам ТАСС сообщения об этом почему-то не передали.
Я искренне благодарен Колёскину, что помог решиться на уход.
В чужой важной карете скакал я три года.
Скакал куда-то не туда.
Как носили слухи позже, моё место в ТАССе занял сыночек одного цэковца, приближённого к самому «бровеносцу в потёмках».
В зарубежных поездках «бровеносца» сопровождал наш Колесов. Сопровождал и звонил о том на весь Союз. Освещал же все генсековские визиты.
И вот однажды подразведал он об одной закулисной цэковской сшибке, после которой, казалось, ему больше не светит быть сопровождающим. Генсеком мог стать другой.
Примерещится ж…