Через месяц Пендюрин уже вставлял ума в районном сельце Новая Усмань.
Это ж такая могильная спецдыра…
Ельцинский президентский указ о прекращении деятельности компартии в России насмерть перепугал Пендюрина.
Он достал из холодильника початую бутылку сталинского[449 - Сталинским называли в парткругах обычный грузинский коньяк, который любил Сталин.] коньяка, на вздохе пихнул в карман и, не закрывая кабинет на ключ, побрёл домой.
До дома было метров триста.
Это расстояние он ни разу не прошёл своими ногами. Утром и вечером эту пустую трёхсотку чёрно прожигала на бешеной скорости «Волга». Пендюрин любил быструю езду не меньше Неолита Ильича.
Но сейчас Пендюрин не стал вызывать шофёра, и осталась в гараже его «Волга», рейхстаговский бугровоз.
Он решил, что больше не войдёт в свой рейхстаг.
Он шёл и не шёл. Ватные ноги еле несли его.
В кутерьме скверика у райкома бузили усманские алики.
Драли козла кто как мог.
Расскажу я вам, робята,
Как тоскливо без жаны.
Утром встанешь – сердце бьётся
Потихоньку об штаны.
По весне кол торчком,
Тяжело, братцы.
Приходите к нам в райком –
Палками кидаться.
Я не помню, как заснула
У шофёра на руке.
Просыпаюсь – целки нету,
Три рубля торчат в руке.
Всё вам, девочки, припевочки,
А мне не до того.
Умер дедушка на бабушке –
Сдавал на ГТО.
И немцу не дала,
И грузину не дала.
Свою узкую –
Только русскому!
У кого какая милка,
У меня дак секлетарь.
Не даёт пощупать титьки,
Говорит: «Пониже шарь!»
Харят нас и тут и там
Коммунисты разные.
Неужель мы оттого
Сами станем красные?
Полюбила я парторга,
У него партийный орган.
С ним любиться нипочём –
Обмотан орган кумачом.
Всё запреты да запреты.
Делай то, не делай это.
На черта такая жизнь?
Государство, отвяжись!
Коммунисты нас терзали
Чуть не весь двадцатый век.
И до смерти затерзали
Миллионы человек.
Коммунистов изберут,
Все продукты пропадут.
А предприниматели
Пойдут к такой-то матери.
Был при Сталине порядок:
Десять, двадцать и расстрел!
Голосуй за коммунистов,
Если снова захотел!
Дома Пендюрин меланхолично поиграл горниста – из горлышка безотрывно выдул почти всю бутылку и, не удержав её, выронил. Бутылка с веселым звоном покатилась под диван, выплёскивая остатки коньяка на пол.
– Мыш…ка… норуш… ка… Сейчас же вылезай! – погрозил он бутылке ватным кулаком.
Но бутылка почему-то не показывалась из-под дивана.
Он устало махнул рукой и разгромленно загудел:
– «Как-то ночью на закате заглянул я в личный чум.
Там мужчина бледнолицый выковыривал изюм.
Я наглею, я зверею, надоело объяснять:
Сядем у канавы
День полярный провожать».
Тут вернулась на рейхстаговском членовозе из области, из спецпарикмахерской, Лика.
Присела на корточки перед ним. Пошатала за плечо.
Он еле разлепил один мутный глаз.
– Я слышала… Ну что, звездочёт коньячных этикеток, проводил полярный день? Ох-охушки-и… Полный перебор… Похоже, оприходовал весь боекомплект…[450 - Боекомплект – спиртное.] И пол влажный,[451 - Влажный – пьяный.] и сам влажный… Под завязушку наборомзился?[452 - Боромзить – так генсек ЦК КПСС Л.Брежнев произносил слово бороздить.]
– Не путай сюда своего Бровастого. И вообще кончай баллоны катить, вшегонялка!.. – Он лёг щекой на стол, устало закрыл глаза. – Я теперь свободен, как негр в Африке. Больше в присутствие не иду… Прощай, мой рейхстаг…
– Или ты, Глупчик, недоперепил? Что за бред уснувшего генсека?