Репрессированный ещё до зачатия

Он угрюмо набурхал себе в стопку водки и как-то мстительно опрокинул её себе в рот.

– Ты что у нас единоличник? – говорю ему. – Оторвался от масс, в одиночку отоварваешься?

– В одиночку, Толик, в одиночку…Пока коллектив готовится к приему очередного градуса, я до срока… один… вне графика… На заводе мне достаётся и в хвост и в гриву. Значит, принимают меня за лошадь? Вот я и хлопнул один за то, чтоб нас везде принимали только за нас самих и ни за кого больше!

Он как-то враз повеселел:

– А теперь можно и о чукче… Чукчу спросили, что такое перестройка. Чукча ответил: «Перестройка – это лес. Вверху ветер, шум. А внизу тихо-тихо». Правильно ведь. А? Московские шишкари оборались о перестройке. А страна об этой перестройке и понятия не имеет. Или… Чукча разбежался в Москве мандыхнуть. – Дмитрий щёлкнул себя по горлу. – И стал в хвост очереди. На Красной площади. Очередь привела к Ленину. А чукча думал, очередь за вином. «Ну и как?» – спрашивают его. – «Да как… Пока очередь мой пришла, вино кончился и продавец умер».

Все смеются. А мама вздыхает:

– Умирать – никому не миновать. Живём одним секундом… Старушка шла в магазин. Грязь… Машина поплыла и бахнула старушку бортом. Помэрла старушка. Разве она за тем шла в астроном?.. Народ зараз настал не дай Бог какой. Одна в магазине кричала продавщице: «Я не пойму, ты советский продавец или к будке привязана? Ты пять лет училась, как торговать. И тебе ещё надо пять лет учиться, как обращаться с народом. Плюёшь в лицо и не отворачиваешься!» Митьке, начальнику, хуже. А Грише, простому работюхе, лучше. Тилько на часы поглядуе. А Митьку вон на днях в два ночи подняли в Вязноватовку. Там шо-то на молокопункте скрутилось…

Мама помолчала и продолжала:

– Зараз время – все в отпусках. Никого нэма на работах. Тилько Бога и застанешь на своём месте…

– Эк как высоко летаете Вы! – хмыкнул я.

Мама ничего не сказала на это и спросила меня:

– Вы с Галей на море поедете?

– Наше море пока – Ваши огороды, дрова, погреб…

– Бабка я стара, голова моя с дырой… А… Куда б мне поехать хоть одним глазком на море глянуть? Правду Гриша кажэ: «Ничего ты не видела. Коптишь небо». Сроду нигде не була. Ничё не бачила. Ничё не вкрала… Толюшка! Там у тэбэ нэма путёвки у Грузию? Вот бы подывытысь на Сербиниху, на Солёниху, на Скобличиху, на Гавриленчиху… До си ли на каторжном чаю пашуть? Рабыни подружушки мои… Как же мы мучились в том проклятом совхозе… Свезли туда одних бездольников… День мучились на чаю, в вечер бежали рыть окопы… Жили мы в прифронтовой близости. Тяжко было. Покончилась войнуха, но лекша не стало. Ещё не рассвело, а бригадир бигае по посёлку и палкой в окна лупит. А ну давай бэгом на работ! Вэсь дэнь на плантации с первого света до чёрной ночи. А шо получали? Дулю… В мае самый напор чая. Можно собрать в два-три раза больше чем в сентябре. Ты стараешься, и они не спят. В два-три раза завышають норму! И ты получаешь дулю с маком…Считай, беплатно ишачили… Ну Насакираля… Потом из Насакиралей на Ковду марахнуть бы… Скилько жизни там кинули мы тому проклятке северу… Як начнэшь на том лесозаводе доски грузить… Смертная запара… Не знаю, откуда туда наезжали со своей водой…

– То, наверно, американы приезжали за нашими досками. Но со своей водой. Боялись нашей отравиться.

– Земли в Ковде не видно. Одни доски-мостовые… Досточки-тротуарчики…

– Ма! – вжимает меня разговор в интерес. – А Вы помните, на какой там улице наш барак был?

– Буквы не знаю. А ты хочешь, улицу шоб знала?

– Ма! А почему у Вас нет ни одной карточки с севера?

– Хох! С этими карточками… Держали нас в горьком режиме… Ты хочешь снятысь с семьёй, а тебе в нагруку человек сбоку пихает сверху за спину какой-то дурий фанерный плакат с политикой. Без плаката не снимали. А мы с плакатом не всхотели сыматысь.

(Через много лет я разыскал этот плакат. Он справа.)

– Був щэ подурей плакат «Железной рукой загоним человечество к счастию». Жестокой дури було вышь ноздрей. Страшно и воспоминать…

Она долго в печали молчит. Вздыхает:

– В Собацкий… В Новую Криушу поехала б… Хоть вприжмурку глянуть на свою хатынку… Е ли хто живый?

Мама идёт к себе в комнатку в прихожей. Там за печкой её койка. Идёт спать:

– Поехали на отдых… На наш жаркий курорт за печкой…

23 августа 1986

Свидание

Мама собирается на низ. В магазин.

– Сбегаю на свиданку в астроном.

Гриша:

– Горючего ничего не берите. И капли!

– На водке прожил. А на спичках-каплях хоче сэкономить! – смеётся мама и обращается к Гале: – Почему сейчас детвора такая? Идуть – цыгарки крутять. Восьмёрки делають. Пьяные…

– Детей надо воспитывать в строгом формате. А родительцы балуют.

– Не нами началось. Не нами и кончится… Скилько твоей матери?

– Пятьдесят шесть.

– У-у! Ей щэ далэко жить. А тут семь десятков и шесть… Считать долго. А прожить… Много моих подруг уже лежат… Прижмурились… Отошли… Половина восьмого… Багацько…

– Какой половина восьмого? – вскидывает руку Григорий. – Уже семьдесят семь!

– Щэ хуже! Уже почти восемь! Да-а… Семьдесят семь не семнадцать… Край всё блище и блище… Помирать зараз безохотно… Семь десятков и семь… Неровный счёт годам… Уживу щэ три летушка… Для ровного счёта… Шоб було восемь десятков… Ровно шоб… А там можно и перестать брыкаться… Спокойно можно кончаться… Оюшки… Или я остарела? Или сдурела? Пока ходю – ходю. А сяду – хоть кипятком обливай. Вставать неохота… Галя уедет, жалкувать буду. За тобой, Галенька, я третий день на курорте. Ты у меня печной комендант.[230 - Печной комендант – хозяйка, стряпуха.] Еда готовится. Ложки моются… А с Григорием мы… Кто дольше сидит, той и моет. Кто первый выскочил из-за стола, той и пан!

Мама показывает свою вышивку гладью и крестиком:

– В обед, вечером вышивала… Пряли ночами… Патишествия много було… Хлопцы! Ну шо мне делать? Подруги едуть у церкву. Отпустите?

Гриша морщится:

– Да что с Вами поделаешь…

– Молодёжи густо в церкви. Ходять крестяться. Как положено.

– Церковь хороша постами, – важно заметила Галина.

– Я, – говорит мама, – раньше мяса поем – круги передо мной, як райдуга. А постюсь – хороше… Самой надо держаться. А в наши годы из больницы здоровьица не натаскаешь. Ну… Я иду в город. В поход… Галя, на тебя вся надёжка. Корми тут мужиков. А я вся в походе. На ночёвку вернусь. Мне за своих сынов в аду кипеть. Упекут они меня в беду!

Гриша и бахни:

– А может, гордиться надо такими орлами? Что, мы кого-то убили? Где-то что-то украли? С такими сынами в рай попадёте! Большое спасибо Вам Боженька скажет за таких сыновцов. И поклонится.

– В рай попадём, когда будем носить кресты…

25 августа 1986