Планета Крампус. Роман

– Вот, – с трудом поднял он ящик на высоту груди, – инструменты есть. Нашел! И рейки… Вот они.

– Ну, ты молоток! – с одобрением воскликнул Махота. – Вот это дело.

Работа по закрытию окон благополучно продолжилась. Окна были надежно завешены старыми простынями и одеялами. Обгорелые лавки – отскоблены и вычищены мужскими руками.

А за завешенными окнами незаметно опустилась ночь. Редко где из-за набежавших к вечеру туч пробивался свет звезд. Поезд шел через чернильную темноту этой ночи, освещая прожектором бегущие вперед рельсы. И эти рельсы безошибочно указывали направление. Они вели поезд к Русьве.

За окнами поезда по раздольному пространству гулял ветер. Он был то попутным, облегчающим движение путников, шествующих по путям-дорогам войны, то встречным, дующим в лицо, залепляющим глаза дождем и пылью, проникающим за шиворот гимнастерок и шинелей, чинящим препятствия и неудобства. Ветрам было широко, свободно и раздольно на российских просторах.

Ветры военного времени… Сколько они поднимали, подхватывали и увлекали с собой человеческих судеб. Они дули без конца и без края. Они дули, не зная покоя. Они несли с собой запахи пороха, гари, беды. Они не способны были истребить запахи скорби, печали и отчаяния.

Это были ветры суровой, беспощадной, нескончаемой войны.

18

Паровоз, пыхтя и отдуваясь, тащил санитарный состав в тупик. Он, несмотря на передряги, все-таки прибыл в Русьву. Этот населенный пункт, возможно, и не отмечен на больших серьезных картах нашей великой страны. Его многочисленные, главным образом – низкорослые, чаще – деревянные домишки пораскинулись с обеих сторон разветвленной сети железнодорожных путей.

В Русьве есть все для обеспечения паровозов и паровозных бригад самым необходимым для дальнейшего следования. Над рабочим железнодорожным поселком возвышается, притулясь к самому краешку путей, каменное сооружение – водонапорная башня, из которой наполняются водой до отказа баки паровозных тендеров. Подле деревянного одноэтажного вокзальчика протянулось неровное пространство, испещренное колеями телег и машин, – привокзальная площадь, где среди торговых точек притулилась дешевая гостиница, коей нередко пользуются прибывающие и задерживающиеся на некоторое время в Русьве железнодорожники, редкие командированные специалисты и просто гости Русьвы.

Кроме прочего, в отдалении от привокзальных достопримечательностей располагается паровозное депо, где ремонтируются поизносившиеся паровозы. И это все – богатое железнодорожное хозяйство Русьвы, не считая штабелей старых и новых просмоленных шпал, штабелей рельс, различных ящиков с костылями и накладками, тормозными колодками, многочисленных и величественных куч щебня различных фракций.

На путях несколько паровозов, возглавляющих воинские эшелоны, шумными гудками приветствовали подошедший санитарный поезд. Один стоял под разгрузкой, а порожний раздувал пары, чтобы следовать в тыл.

Отчетливо слышны были шумы боевых действий в пяти-шести километрах отсюда. Дыхание войны, ее бедственное прикосновение в Русьве чувствовалось повсюду. Военные эшелоны, груженные танками и орудиями, или проходящие мимо, или разгружаемые непосредственно в Русьве, создавали далеко не мирную картину бытия. В разных концах Русьвы размещены зенитные установки, охраняющие от налетов немецких самолетов. Не смолкающий отдаленный глухой рокот боевых действий сотрясает не только воздух, но понуждает вздрагивать и землю.

Паровоз санитарного поезда, оставив свой состав в тупике, подался, радостно гудя и раздувая во все стороны пары, освободившись, наконец-то, от длинного, тяжелого хвоста, на заправку водой, углем, на осмотр технической и ходовой частей.

Сошел с поезда лишь майор Гаврилов. Остальной медперсонал готовил вагоны к приему раненых, которых скоро начнут доставлять ближайшие медсанбаты, лазареты, и полевые госпитали. Майор нес в руках вещмешок и коленкоровую папку. Он направился в комендатуру доложить о прибытии и, возможно, получить данные о количестве раненых, которых он готовился принять. Где что находится, майор хорошо знал. Он в Русьве бывал не раз. Проходя вдоль состава он не мог не заметить оживления у вагонов-теплушек, в которых ехали штрафники. Они со сдержанной радостью покидали надоевшие вагоны.

Лейтенант Одареев, энергично направился навстречу:

– Здравия желаю, товарищ майор! Мне кажется, вы тут не впервой. Где здесь армейское начальство дислоцируется, случайно не знаете?

– Да, доводилось тут бывать, как же… – ответил майор. И показал рукой: – Нам с вами надо идти к Железке. Это во-о-он то здание полутораэтажное. Там должна располагаться военная комендатура.

– Ну тогда и мы всей толпой с вами, если не возражаете.

И лейтенант, не дожидаясь согласия майора, закричал в сторону вагонов-теплушек:

– Сержант, строй команду и айда за нами!

Железка, как пояснил майор лейтенанту, передав ему коленкоровую папку, – это здание двух бывших магазинов продовольственных и промышленных товаров. В нем имелось два входа, два невысоких крылечка. Крылечко справа вело в помещение бывшего продовольственного магазина, где ныне размещалась местная военная комендатура.

Лейтенант последовал внутрь, обронив сержанту:

– Пока побудь здесь со взводом. Я выясню, что к чему.

Алексей стоял перед подчиненными со всей военной выправкой и при военном снаряжении: через плечо – скатка, за плечами – вещмешок, за спину закинута винтовка. Пока лейтенант Одареев отсутствовал, Алексей выяснил, где находится дивизионный особый отдел. Оказалось – недалеко. Соседнее крыльцо.

Майор Гаврилов и лейтенант Одареев вышли вместе.

– Так что будем ждать… И вы, и мы, – с улыбкой произнес майор, протягивая руку лейтенанту. – Всего вам самого доброго.

И, пожав руку Алексею, сказал:

– Даст бог, свидимся. Всегда буду рад встрече с вами.

Попрощавшись с майором, Алексей сообщил лейтенанту:

– Ну, а мне, похоже, сюда, – указал он на левое крыльцо.

В кабинете, куда его впустили после проверки всех документов, сидел за столом сухопарый подполковник. Даже по сидящему видно было, что это высокий человек. У него было худое, костистое лицо с хрящеватым, с горбинкой, носом и тусклыми, глубоко посаженными глазами. «На кого он может быть похож? – подумал Алексей. – Да на Кощея Бессмертного!».

– Значитца, сержант Боровых? Алексей Федорович? – проскрипел подполковник, глядя в документы.

– Младший, – уточнил Алексей.

– Прибыли из Нижнеруднинска? – как бы не слыша поправки Алексея, продолжал подполковник.

– Та-а-к! – поднял подполковник глаза на Алексея. – Да вы садитесь, сержант, садитесь. Что ж вы стоите? После ранения, видать? Значитца, раскрутили немца на разговор, выбили, значитца, признание у поганца. Молодца! – продолжал между тем подполковник, пристально рассматривая Алексея тусклыми глазами. – С немецким, значитца, у вас в порядке? Эт-т-то хорошо. Оч-ч-чень хоро-ш-о-о… – протянул подполковник. – Про-сто замеч-а-а-ательно.

Подполковник посмотрел на наручные часы. Удовлетворенно хмыкнув, произнес:

– А знаете, сержант, у нас есть один занятный экземпляр, который я бы вам хотел показать…

Алексей, вскинув брови:

– Очень любопытно…

– Ну, что ж. Вперед, – скомандовал подполковник и встал из-за стола. – Только вот амуницию свою вы оставили бы пока здесь, сержант. Надеюсь, мы сюда еще вернемся.

– Есть оставить вещи здесь, – ответил Алексей.

Он шел за подполковником следом. Они вышли из кабинета, вышли на улицу, обогнули здание и оказались перед задним его фасадом.

Под навесом, крашенным когда-то суриком, вниз уходила лестница с исхоженными деревянными ступенями. Она была и некрутой, и недлинной. Вела, по всей видимости, в полуподвал. Перед решеткой, сваренной из арматурных прутьев и являющейся опорой для навеса, сидел на каменном валуне пожилой мужчина в гражданском. В руке он держал уже потухшую цигарку. Глаза его были прикрыты. Казалось, мужчина дремал или же даже спал. Но, услышав приближающиеся шаги, он открыл глаза, узнал хорошо знакомого ему человека и попытался встать.

Подполковник тут же пресек его попытку:

– Да сидите вы, Емельян Макарыч. Ну что, без изменений?

– Все по-прежнему, Георгий Семеныч, – ответил с огорчением в голосе мужчина, тяжело поднявшись на ноги.

– М-да, – неопределенно протянул подполковник. – Ну что я могу вам сказать, чем вас утешить, Емельян Макарыч? Да ничего утешительного сказать не могу, кроме разве одного, – езжали бы вы, Емельян Макарыч, с богом домой.

– Ну как это? – удивленно возразил мужчина. – А сын? Оставить его вот так, как есть, и укатить домой, не обнявшись, не поговорив… Ну как это, Георгий Семеныч?

Мужчина развел руками, отчего потухшая цигарка выпала и легла ему под ноги: