Земля чернит последние ледышки,
Сосульки две иль три наперечёт
У оттепели просят передышки.
И тяжело дыхание строки.
Ей непривычно здесь. Она не в силе
Превозмогать всю будничность тоски.
Торчат дома. Бегут автомобили.
Народ у магазина мельтешит.
С набитою кошёлкою старуха
По улице так медленно спешит.
А о стихах ни слуху и ни духу.
Лишь вдалеке, где тёмен окоём,
Маячит лес, и словно бы маячит
Какой-то звук. Зачем он и о чём?
Пойму ли я сегодня, что он значит?
1989
Девяностые
«Мы прощаем Петру злодейства…»
Мы прощаем Петру злодейства
За сверканье Адмиралтейства,
За Невы гранитный убор,
За Исаакиевский собор.
Что нам те старинные страхи,
Те стрелецкие дыбы, плахи,
И над сыном неправый суд,
И кровавых сотни причуд,
И разгул наводнений шалый…
Смотрят в белую ночь ростралы,
Светит мрамором Летний сад,
В полдень пушки слышен раскат,
А на камне, волне подобном,
Будто с грозным рокотом дробным
Скачет, в небо вздыбив коня,
И ни в чём себя не виня,
Он, смеясь над нашим прощеньем,
Полон яростным вдохновеньем.
1995
«Где пахнет чертовщиной вековой…»
Где пахнет чертовщиной вековой,
Где императора убили в спальне,
Где город меж Фонтанкой и Невой
Ещё заброшеннее и печальней, —
Куда бежать – уже не от него,
От собственной судьбы, ему подобной,
Заброшенной в ничто и в ничего,
Отброшенной, как чей-то камень пробный.
1994
«Что, город мой, с тобой?…»
Что, город мой, с тобой?
Ты на ветру