Синдром изоляции. Роман-судьба

Сама должна знать, как решать задачку. Ищи правило.

…портье. Мишка по блату устроил… Я ж столько не работала…

Алевтина, чеши к матери. Тошно.

Трехкомнатную – из-за меня… Инвалидная книжка…

Юбку топором порублю! Оделась, как нехорошая женщина! Алевтина, ты следишь за ней?!

Отпустите меня, братья-славяне. – Так проваливай! Не плачь, Галька.

…подкалымила. Десять копеек могу дать. Югослав один… на чай.

…пороть, как сидорову козу!

…все-е-е доложили! Какие букеты заказывал! Во-о-от куда наши денежки ушли!

Фильм – не детский. Иди почитай что-нибудь умное.

Твой Гойко Митич звонит. Или он – Олеко Дундич?

Погулять? Вокруг дома и на полчаса. Что я тебя видел!

«Нет, ребята, все не так! Все не так, ребята».

Вставай, мать по скорой… прямо с работы.

…Геморрагический инсульт, который мама со смехом называла геморройным, обернулся ее девятимесячной депрессией. Бывшая оптимистка подпевает похоронному маршу, который звучит в ее голове. Во время больничных свиданий мама скользит по тебе безучастным взглядом и отвечает папе тихим голосом. Ты сердишься, не понимая, почему.

Вы с отцом – альпинисты. «Пусть он в связке с тобой одной. Там поймешь, кто такой». Сражаешься с запеканкой, оттираешь серые хлопья в ванне и к Пасхе разбираешь змеиные углы на антресолях. Пока маме впихивают лекарства в больнице Ганнушкина, избавляешься от ее экспериментов с консервацией. Мамины огурцы взрывались, баклажаны походили на застывшее дерьмо, содержимое нескольких банок установить не удалось. До конца жизни не искоренишь привычку нюхать все, что собираешься сьесть.

Вы сидите на кухне, обнявшись. Поете о том, что запомните братство фронтовое. На всю оставшуюся жизнь…

Папа, чокаясь, спрашивает:

– Не предашь меня, Галушка?

Ты выдыхаешь:

– Никогда!

Жить не боишься только когда у него хорошее настроение. С тех времен вы – пампушка и Галушка, отец придумал.

Он балагурит, напевая Высоцкого, и мастерит. Сегодня вы заканчиваете кухонную лавку, обшиваете рейками боковушку. Ты крутишься рядом для того, чтобы подсобить, создать упорину топором, гвоздь подать. Предугадываешь его намерения и подаешь пассатижи, молоток… Папа доволен: мужскую работу ты освоила прилично. Жаль, что не мальчик, главное разочарование отца. Бесцельно угробишь два десятка лет на то, чтобы стать казаком. Сыном славы и воли.

Если пампушка не в духе – сиди в светелке, не высовывайся. Ночью пожрешь, не сдохнешь. У тебя ж сто кэгэ лишнего веса. На вопрос «Чем занимаешься, Галина?» следует крикнуть: «Вышиваю салфетку!»

Хорошие девочки только и делают, что рукодельничают или читают. Совершенством в папиных глазах является героиня песни «Подари мне платок». Ничего не спрошу, ничего не скажу…

С идеальными женщинами отцу, прямо скажем, не повезло.

Из-за его плохого настроения постоянно тянет в туалет. Страшнее всего, когда бьет словом. Ремень – фигня. Разбор твоей личности заканчивался слезами (ошибка! Плач распаляет отца!). Ты еще не освоила технику владения собой. Хмуро киваешь, мысленно повторяя правописание безударных гласных в корнях слов. От истерики это средство – верняк.

Бер-бир. Мер-мир. Пер-пир…

Мне не больно.

…Вернувшись домой, мама первым делом выкидывает антидепрессанты и берет с тебя клятву никогда не садиться на таблетки.

– Эта гадость способна завалить бегемота!

Кажется, она вернулась в себя: ожесточенные бои с папой переходят в решающую стадию. Тебя делят вместе с другим нажитым имуществом.

Вот бы сбежать из дома! В четырнадцать лет на работу не берут. Даже почтальоном. Ты узнавала. Не собираешься ни с кем из них оставаться. Ненавидишь обоих. Клянешься, что у тебя никогда не будет развода. Если повезет и вообще возьмут замуж. Продолжаешь мечтать о суженом. «Если веришь, сказка оживет!». В школьном дневнике появляются тройки и двойка по поведению. Больше не интересно быть главной пионеркой.

В день развода (пришли из ЗАГСа под ручку, как голубки) ты стащила у матери две начатые пластинки феназепама. Легла на кровать и застыла в ожидании «холодного сна могилы».

Сон был крепким, но иногда долетали клочки странных диалогов. «Театр у микрофона» они, что ли, слушают?

– Алевтина, дай яйцо!

– Рубль с тебя!

– Какой рубль? Они ж по рубль пять – десяток?

– А ты – поди! Купи!

Никто тебя не хватился. Будто в семье дети только и делали, что дрыхли по сорок восемь часов.

В понедельник собиралась в школу озадаченная: может, Бог заменил таблетки на просроченные?

После неудачного суицида наступает апатия. С ней ты и выслушаешь папино решение. Остаешься с ним.

– С матерью ты погибнешь, – твердо говорит отец.

Ты киваешь. Здесь бы сгодился монолог Ларисы из «Бесприданницы».

Вещь… да, вещь! Они правы, я вещь, а не человек…

Осторожно спрашиваешь насчет министерских баб. Папа распаляется: да ни одна женщина не переступит порог, пока есть ты!

– Это было все, что осталось у него в жизни, что пока роднило его… со всем этим… под холодным солнцем миром!

В голосе отца – ярость и страсть.

«Тихий Дон», конечно. Смотришь с мольбой в глазах:

– Ты не предашь меня?