Синдром изоляции. Роман-судьба

Мама смотрит на тебя с презрением:

– Эх ты… отцовское отродье. Разве ж в носках дело?

По пятницам который месяц дают одну и ту же пьесу.

Папа зачерпывает первую ложку кацапского борща и осторожно спрашивает:

– Что это?

– Ешь, что дают!

– Алевтина, а ты все туда положила? Сделала по технологии?

Мать смачно плюется:

– По рецепту! По технологии!

Папа с трудом пережевывает жилистое мясо и усмехается:

– Алевтина, тебе бы работать поваром в тюрьме. По закладке – все продукты использованы, ни один ОБХСС не придерется, а жрать невозможно. Зеки будут проситься на свободу!

– Ах так, гад?

Кулинарный шедевр летит в унитаз. Какая кульминация, какой драматизм! Жаль, что ты не в силах наблюдать за ними просто как зритель.

– Алевтина! Куды?! Дай супчику!

Отец то ли ревет, то ли рычит.

– Хрен тебе! – злорадно восклицает мама.

Ты чертишь ногтем по клеенке, не поднимая глаз. Еще, чего доброго, про оценки вспомнят.

Мама ничуть не расстроилась и уже забыла про суп. Убежала в спальню, погрузилась в очередной самиздат (Люська-на-день-дала-потрясающе).

Бутерброды с ливерной колбасой подытоживают семейный вечер. Папа наливает стопку и обязательно чокается с твоим носом:

– Как я выжил, будем знать только мы с тобой.

Ты хочешь выкрикнуть: «А мне-то как выжить?!», но лишь деланно улыбаешься.

Ночью вопишь в дневнике: «Хоть бы кто-нибудь меня полюбил!»

До восемнадцати – целых пять лет. Вечность.

* * *

Стать отличницей мешает врожденная тупость в точных науках. Ничего, есть еще общественная работа: вожатая в младших классах, староста, председатель совета отряда и вершина пионерской карьеры – председатель совета дружины.

Новую жизнь ты начинаешь с того, что записываешься во все кружки и восстанавливаешься в «музыкалке», с которой у тебя несчастливый многолетний роман. Теперь можно законно отсутствовать в проклятом доме целыми днями. Хочется поскорее добиться невероятных побед: пусть у пампушки найдется повод похвастаться перед родней. На фоне двоюродных братьев-сестер ты беспросветная неудачница.

Сообразив, что быстрый успех возможен только в пении, ты бросаешь танцы, рисование, «Юный турист», «мягкую игрушку», а потом и КИД, клуб интернациональной дружбы. Через полгода бессовестно пропускаешь хор: ты и так – бессменная солистка, а в распевках участвовать – скукота одна!

«Музыкалка» требует гиперусидчивости и расплющивает самооценку диктантами по сольфеджио. Каденции и тоники – да ну их в баню! Мелодию ты и так подберешь.

КИД оживляется только раз в два года, по приезде делегации коммунистов из Лиона. Ты шустро разучиваешь французскую абракадабру про песика Пифа, раздариваешь гостям «спутницы тревог» (красные гвоздики) и немедленно впадаешь в онегинскую хандру.

Остается фотокружок. Там, за ободранной дверью, покрытой коричневыми лоскутами краски, таится сокровенный любовный интерес. Не к проявителям-закрепителям, конечно же – к Ромке Спиридонову.

Накануне вторников и пятниц ты спишь на железных бигуди и отутюживаешь пионерский галстук. Внимаешь каждому слову Ромика. Он мог бы рассказывать таблицу умножения – ты бы нашла, чем восхититься. Ирка Шевчук не миндальничает: режет Спиридона издевками и обрывает на матерном слове:

– Щас мы с Галькой встанем и уйдем.

На занятиях по «фотику» вы только и делаете, что болтаете. Иногда руководитель кружка, Александр Моисеевич, дядя Саша, усаживает вас фотографироваться. Потом Дюша по кличке «Нарисованный» (из-за удивительной синей родинки на щеке) предлагает всем прошвырнуться по микрорайону. Ты с мольбой смотришь на Ирку. В вашей компании все зависит от нее.

Мальчишки следуют за вами на значительном расстоянии: ведь вы приличные девочки, еще кто увидит! Обсуждаете с Иркой этих дураков несчастных, которые, судя по всему, говорят о вас в той же манере. Подружка шепчет: мол, если и поцеловаться с кем в первый раз, то точно не с Ромкой. У него умишко кузнечика, да и ростом невысок. Ты вздыхаешь: у Сприридона синие глаза и очки. Как у папы… Он глуповат, конечно, но все ж лучше одноклассников, потому что старше на два года. Всю жизнь тебе будут нравиться взрослые мужчины.

На «фотик» тащишь пирожки с картошкой и капустой. Небрежно бросаешь, что от скуки смандрячила. Твои губы и веки блестят от вазелина «Норка», а глаза – безо всяких ухищрений. Шевчук смотрит с подозрением. Спиридон, Нарисованный и Женька-Китаеза закатывают глаза: пирожки – атас! Ты самодовольно улыбаешься: в кулинарии Ирке тебя не переплюнуть. А вот пение тут не поможет. Шевчук солирует наравне. На монтаже к Седьмому ноября Ромка одобрительно свистел с заднего ряда, когда она выводила «Я возьму этот большой мир».

За пирожки тебе достается целых два слова!

– Молодец, Пархоменко, – говорит Спиридонов.

И ты видишь себя в белом платье с синеглазым божеством.

Чтобы закрепить позиции, в пятницу после шестого урока ты летишь вперед Ирки в каморку «фотика». Надо пересечь огромную столовку, где сейчас обедает Моисеевич. Он добряк и балагур, поэтому окликает тебя, приглашая за стол. Куда там. Ты притоптываешь на месте, отказываешься от коржика, закручивая пальцем обесцвеченный гидроперитом локон. Взгляд останавливается на планках орденов, приколотых к его истлевшему пиджаку. Он прошел всю войну фотокорреспондентом. Меткий глаз и талант художника: в альбоме и сегодня его фотографии – самые лучшие. Остановись, поговори с дедом, чего тебе стоит?

Нет, ты мямлишь наспех придуманную чепуху и прыжками достигаешь цели.

Хоть бы ты ногу подвернула!

Ромка со товарищи уже на месте. Обычный юношеский треп, со смехом и матом.

Заходи уже, не стой!

Но ты зачем-то останавливаешься у облупленной двери и слышишь обрывки разговора, не предназначенного для твоих ушей. Сначала сердишься: мальчишки, все-таки – такие дубаны! Оценивают девчонок по пятибальной системе и голосуют за четких баб. Естественно, их критерии – ноги, жопа и грудь, а не количество прочитанных книг. Примитивы.

Ирку Шевчук пацаны оценивают на четверку с плюсом.

– На пять, – поправляет их Ромка странным кастратным голосом.

Интересно, это фальцет или дискант?

Ты обрываешь заусенцы и боишься, что за дверью услышат, как стучит твое сердце.

Всплывает фамилия Пархоменко, и ты перестаешь дышать.

Сперва вспоминают твои лихие купеческие забавы: в позапрошлую субботу оплатила катания на аттракционах в парке.