Кромка любви: Марх
Ллиан… Ты – радость моя.
Может ли жизнь состоять из одной радости?
Ты считаешь, что может. Что только так и должно быть. Ничему, кроме радости, в твоей жизни нет места.
И мне с тобой всегда радостно.
В твоих ласках, в веселье, в танцах и песнях я забываю обо всех заботах. Я счастлив с тобою, Ллиан.
Только вот одна беда: я не могу совсем уйти от своих забот. Я человек, Ллиан; по крови – полубог, но человек по собственному выбору. Я – король людей, я в ответе за них. А человек должен нести груз забот. Иначе он просто перестанет быть человеком.
А такая роскошь мне непозволительна.
Я в ответе за Корнуолл, Ллиан.
Да ты это всё давно знаешь.
Я смотрюсь в твои глаза, как в зеркало. И вижу себя – но лучшим, чем я есть. Сильным, уверенным, всегда поступающим мудро. Не знающим поражений.
Ты настолько уверена, что я и есть – такой, что я никогда в жизни не смогу пожаловаться тебе… хоть на малейшую слабость. Ты веришь в меня… боюсь, я святотатствую, но мне кажется: именно так люди и верят в своих богов. В их беспредельную силу и такую же удачу.
Когда мы вместе, я и сам верю в себя – настолько.
Словно и не было поражения в Битве Деревьев. Словно и не владеет до сих пор Гвидион священным стадом Аннуина. Словно римляне не штурмуют сейчас Каэр Ллуд.
Но ты веришь, что рано или поздно я одолею любых врагов, – и с тобой я тоже становлюсь уверен в этом.
Хотя бы на час.
Кромка войны: Марх
Максен – бренин.
Не нужно дожидаться человеческого вестника из Каэр-Ллуда, чтобы узнать об этом.
Весь Аннуин говорит.
И теперь не только я, но и другие властители Аннуина связаны словом: против бренина не поднимет меча никто. Слова заклятья против него не обратят тем более.
Хитер, подлец! – стал правителем Прайдена по нашим законам. Сделался родичем Бендигейда Врана. Надежнее защиты не бывает.
И лишь одно радует – насколько в это проклятое время радость возможна: Эудаф перехитрил сам себя. Неужто он вправду надеялся, что такой зять сделает его Верховным Королем?
Но, кажется, есть еще одна радость: Максену вовсе не нужен Прайден. Он хочет стать правителем там, в их Риме.
Надеюсь, он свернет там себе шею!
Шаги послышались снизу.
Нет, дело было не в том, что кто-то начал подниматься по нижней лестнице, – да и нет в человеческом Тинтагеле такого эха, что распознать негромкий шаг по каменным ступеням.
Этот гость поднимался из аннуинского Тинтагела. И человеком он не был.
Даже не дал себе труда открыть дверь – вошел прямо сквозь нее.
– Ирб! – Марх поднялся навстречу.
– Здравствуй, Конь.
– Какими судьбами?
– Ну а кто тебе поможет, кроме меня?
– Поможет… – Марх опустил голову. – Я связан двумя клятвами… я не исполняю – обе, и подчас мне кажется, что нарушаю – обе. Уж проще нарушить одну…
– Проще – не «лучше».
– Знаю…
– Марх, римляне идут на юг.
– Знаю.
– Сын Карадауга полон гнева на тебя. Он ждал, что ты его поддержишь.
– Я предпочел бы выйти на помощь его врагам.
– И это правильно. Но, король, что ты будешь делать, если римляне вторгнутся в Корнуолл?
– Разобью их.
– А если с ними будет Эудаф? Или его сыновья? Или новый бренин Прайдена?
– Нарушу клятву.
– Не надо, – улыбнулся Ирб.
Северянин еще ничего не сказал, но король Корнуолла уже понял его – понял по этой улыбке, по синим боевым узорам Альбы, которыми было покрыто тело Ирба. По древнему каменному ножу на поясе у советчика Мейрхиона.
– Ты поднимешь мятеж среди моих эрлов? – улыбнулся в ответ король Корнуолла.
– Мятеж? – приподнял бровь Ирб. – Зачем? Я просто предложу всем, кто не хочет пустить римлян в Корнуолл, идти со мной.
Марх подошел к окну, распахнул тяжелые ставни, подставил лицо ледяному ветру с моря.
– Спасибо, – проговорил он. – Камень с души…